Убежище

– Итак, ребята, сейчас будем расселяться по номерам, где вы сможете оставить свои вещи, отдохнуть, переодеться и подготовиться к сегодняшнему дню. А программа у нас на сегодня просто занимательнейшая: через три часа встречаемся в холле отеля, где нас заберет инструктор, и мы поедем в горы. Итак, запомнили? Жду вас ровно через три часа. Ребята! Ребята? Эй, Мартин! Энди! Вы меня слышали? Все, и я в том числе, повернули головы в сторону, куда указывал мистер Дониэльз: два парня, стоя у колонны, не скрываясь, обнимались и целовались. – Может, подождете, пока номера выдадут? – недовольно выкрикнул кто–то из ребят. Я глубоко втянул носом приторно-сладкий воздух и, поморщившись, отвернулся от парочки: «Идиот! У него же течка со дня на день начнется, а он поперся на этот горнолыжный курорт!» Высокий угловатый блондин с троеточием родинок над пухлой верхней губой и длинной асимметричной челкой с яркими разноцветными прядями – омега Энди Вудс, а тот, кто его так откровенно лапает – его парень, Мартин Лоуленс, этакий интеллигент в очках, на голову выше, с ярко-рыжим каре и прямым острым носом. Энди и Мартин – самая известная парочка нашего университета: они не только наиболее яркие представители и завидные красавчики, но и отпрыски высокопоставленных чиновников. Эти двое вели себя очень откровенно, не стесняясь предаваться выражению своих чувств у всех на виду, благо, дальше страстных поцелуев и развратных ощупываний на людях они не заходили. Я получил ключ от своего номера и поспешил удалиться. Распаковывая вещи, я услышал громкий стук соседней двери, визг и заливистый смех омеги. «Не может быть!» Выйдя в коридор, я подошел к соседнему номеру и глубоко вдохнул: в нос сразу же ударил знакомый приторно-сладкий запах. Этот запах я мог узнать из тысячи других – запах МОЕГО омеги! Смешно, да? Это только в сказках бывает: почувствовал запах своего истинного, после чего вы зажили долго и счастливо. Реальность же такова, что я второгодка и отъявленный хулиган из самого опасного и неблагополучного района нашего города. Я ему не пара. Я перевелся в этот университет около трех месяцев назад, ровно столько же я страдаю от своей неразделенной любви. Вот так и живем: я люблю Энди, а Энди любит Мартина. Встречаются они больше полугода, насколько мне известно. Что очень странно, поскольку за Мартином ходили слухи, что он отъявленный ловелас, любитель срывать девственность невинных омег: через его руки прошли практически все непорочные омеги нашего университета. Причем долго у него никто не задерживался: как только альфа получал свое, его дальнейший интерес к омеге тут же пропадал. Вот и удивительно, что Энди задержался так надолго. Возможно, они действительно истинные и нашли друг друга? Пока я, как дурак, стоял у двери, смех омеги перешел в еле слышный стон. Я чертыхнулся, достал сигарету и быстро пошел прочь. К назначенному времени мы дружно толпились в холле отеля. Не хватало только двоих: не сложно догадаться, кого именно. Я повернул голову на запах в сторону лестницы еще до их появления. Первым на лестницу весело выпрыгнул Энди: он был одет в нежно-голубой горнолыжный костюм с рисунком из белоснежных снежинок, пушистые мягкие белые варежки и только яркая челка непослушно торчала из-под синей вязаной шапки с ушками и большими белыми бомбошками на концах, на плече у него висела небольшая дорожная сумка. Следом уверенной походкой шел Мартин в красном костюме, черных перчатках и такой же шапке. В тот момент, когда недовольные взоры ребят полностью были обращены в их сторону, Мартин схватил за руку смеющегося омегу и резко, по-собственнически, притянул к себе: – Ты меня любишь? – Ну, Мартин! – недовольно возмутился Энди, но альфа тут же накрыл его губы поцелуем. Омега расслабился и, обвив руками шею альфы, тесно прижался к нему всем телом. – Конечно люблю, очень люблю! Я отвернулся и начал медленно считать до десяти, заставляя себя успокоиться. Когда, наконец, все были в сборе, появился инструктор – здоровый бородатый альфа. Мы дружно пересели в автобус и поехали в горы. По программе у нас было запланировано обучение катанию на горных лыжах на одном из самых красивейших и известных среди лыжников, но в то же самое время одном из самых опасных горных склонов нашего штата. Затем следовало расселение в небольших деревянных домишках у подножия, дабы мы могли почувствовать весь колорит поездки. Сегодня нам необычайно повезло с погодой: буквально за день до этого наблюдались сильнейшие заморозки, а сегодня было тепло, хоть и был порывистый ветер, а с самого утра шел обильный снегопад, опускавшийся на землю мягкими пушистыми хлопьями. Надев снаряжение и получив инструктаж, мы пытались делать жалкие попытки спуска с горы. Я краем глаза следил за Энди: он еле держался на ногах и все время падал на пятую точку, весело хохоча. Каждый раз Мартин, как истинный джентльмен, подавал ему руку, помогая встать и отряхивая от снега, за что получал поощрительный поцелуй. Я сам не успел понять, что произошло: неожиданно послышался шум, смятение и всеобщий переполох. Инструктор что-то кричал про сход снежной лавины, но его никто не слышал – ребята в панике кинулись врассыпную: неудивительно, хоть мы и получили подробную инструкцию основ по лавинной безопасности, но как осуществлять это на практике никто не знал, тем более мы не обладали никаким специализированным оборудованием. Обернувшись, я увидел, как снежный покров мягкой волной надвигается в нашу сторону, поглощая все на своем пути. Глазами я начал искать Энди. Он летел вниз по склону с безумной скоростью, не контролируя свои движения. Мартина поблизости не было, я рванул за ним, чувствуя спиной приближение всепоглощающей снежной массы. «Только бы успеть добраться до Энди!» Поравнявшись с ним, я схватил его, притянув за талию, и крепко прижал к себе. Что было дальше, помню смутно, поскольку нас накрыло снежной волной. Последнее, что я успел, это еще крепче прижать Энди и крикнуть: – Задержи дыхание! Когда я открыл глаза, пришлось даже моргнуть несколько раз, поскольку вокруг была кромешная темнота. И тишина. – Энди, ты как, живой? – я покрепче сжал свою ношу, на что омега застонал в ответ, затем начал кашлять и брыкаться. – Эй-эй, успокойся! Мы сейчас под слоем снега, одно неверное движение, и нас засыплет еще больше. – Нога болит, я ее, кажется, сломал, – шипя от боли, прошептал Энди и громко всхлипнул. «Ну вот, только этого мне не хватало!» Аккуратно уплотняя снег вокруг нас, я попытался ощупать пространство. Удивительно, но я почувствовал, что спиной упираюсь во что-то жесткое и это явно был не снег. – Энди, тут что-то есть! Отодвинься чуть-чуть, только аккуратно, я постараюсь подсветить… – Хорошо, – всхлипнул парнишка, чуть отстраняясь. Я достал зажигалку из кармана и несколько раз чиркнул – искра прошла, но пламя никак не хотело разгораться. Наконец очередная попытка увенчалась успехом, и я смог оценить ситуацию. Первое, что я увидел – это раскрасневшееся, опухшее от слез и колючего снега лицо Энди. Шапки не было, и сейчас его волосы были взлохмаченными и слипшимися от комьев снега, взгляд был испуганным – он трясся от холода, прижимая к губам озябшие руки в одной варежке. «Ну, вроде жив-здоров, серьезных повреждений не наблюдается, а с ногой мы позже разберемся». Осторожно прикрывая пламя рукой, я попытался развернуться и рассмотреть то, что было позади меня. Деревянная поверхность. Дверь? Определенно, похоже на дверь! Рука устала и пламя погасло, но и этих секунд мне было достаточно: – Энди, помоги мне… Кажется, это дверь, нужно убрать снег, – кричал я, активно работая руками, подгребая огромные кучи снега и подваливая их под себя. Затем, сняв перчатку, я кинул ее омеге. – Вот, надень. Постарайся отгребать и уплотнять снег в стороны или под себя. Омега начал активно помогать, сосредоточенно пыхтя. Вот я уже нащупал ручку и попытался открыть дверь, но у меня ничего не вышло. Пришлось развернуться и несколько раз пнуть ее ногой с учетом того положения, в котором я сейчас находился. В эти удары я вкладывал всю злость от осознания того, что надежда на спасение у нас перед носом, но мы никак не можем ею воспользоваться. Наконец дерево треснуло, и дверь чуть приоткрылась. Ввалившись в спасительный проход, я затащил Энди, чувствуя, как наше временное убежище заваливает снегом, потеряв опору в нашем лице, и прикрыл дверь. Я опять чиркнул зажигалкой и осмотрелся: небольшое помещение, состоящее всего из одной комнаты, два окна и дверь, с одной стороны кровать с наброшенной на нее шкурой, с другой шкаф и письменный стол. Подойдя к шкафу, я начал бесцеремонно рыться в поисках провизии. Ага, вот то, что мне нужно! Я достал две толстые свечи и зажег: одну оставил на столе, с другой пошел осматривать наши временные владения. Окна! Меня интересовало, почему от снега не выбило стекла: на секунду появилась надежда, что с какой-нибудь стороны эта лачужка не завалена снегом, но, подойдя поближе, я понял, что ответ намного проще – ставни были заперты с внешней стороны. В шкафу я нашел небольшой запас еды в виде различных консервов, а также посуду, аптечку и керосиновую лампу. Еще там был смотровой журнал, по записям из которого я понял, что мы находимся в домике лесника, – это хорошо, мы живы и находимся не так далеко, скоро нас обязательно должны найти. Дальше я развернулся к Энди: – Снимай штаны. – Что-о? – в глазах паренька застыло удивление, смешанное с ужасом. – Что-что, ногу будем твою смотреть. Омега покраснел, смутившись собственных глупых мыслей, и осторожно начал стаскивать горнолыжные ботинки, но у него ничего не вышло, так как он вскрикнул от приступа острой боли. – Горе ты луковое! – я схватил парня подмышки и усадил на кровать. – Какая: правая или левая? – Правая… Я осторожно снял ботинок, отметив, что щиколотка довольно сильно распухла. Сняв второй, я приступил к молнии на брюках. – Я сам могу… – попытался запротестовать омега, прикрываясь ладошками. – Больной, лежите спокойно! – толкнув его в плечо, заставляя улечься на спину, я стянул с него штаны. От оголенной кожи тут же в нос ударил приторно-сладкий запах. – Ай-яй! – взвыл Энди, когда я дотронулся до щиколотки. – Пошевели пальцами, – парень послушно выполнил мои указания. – Моторика сохранена, больше похоже на растяжение, через пару дней отек сойдет, надо просто туго перебинтовать. Найдя в аптечке эластичный бинт, я сделал тугую повязку и укутал омегу в шкуры, лежащие на кровати: – Отдыхай, а я поищу что-нибудь поесть. Приоткрыв дверь, я зачерпнул в железную миску тут же навалившегося снега: по крайней мере, смерть от жажды нам не грозит! Еды хватит на несколько дней, а если будем растягивать, то и на неделю. Вот только есть еще одна проблема – холод. Свечи догорели, и я зажег керосиновую лампу: тепла она не давала, да и кислород сжигала в больших количествах. Найдя на вешалке пару теплых курточек, я все это добро перетащил на кровать – будем оборудовать теплое убежище. Затем помог натянуть на Энди его штаны и лег рядом, тесно прижавшись и накрывая нас куртками, шкурами и мехом. – Рик, мы умрем? – тихо спросил Энди спустя какое-то время. – Нет, конечно, глупый! – я постарался сказать это как можно бодрее и увереннее. – У нас есть крыша над головой, еда и вода. Вот увидишь, через пару дней нас обязательно найдут, твой отец этого так не оставит! – Спасибо! – тихо прошептал Энди. – За что? – За все. – Спи давай, ты у меня раненый, тебе положено много отдыхать. Дыхание Энди постепенно выровнялось, что говорило о том, что он уснул. Я же погрузился в свои мрачные мысли: да, еда и вода у нас были, но вот что делать с предстоящей течкой? С каждой минутой наша лачужка наполнялась приторным запахом омеги. Сейчас я себя еще в состоянии контролировать, но если нас так и не спасут завтра или послезавтра, или вообще в ближайшее время? А когда течка достигнет своего пика, Энди и сам не сможет себя сдерживать. В этот момент омега повернулся ко мне лицом, тесно прижавшись, и положил голову на плечо. Его длинная челка приятно щекотала щеку. Я крепко обнял парня, сдунув волосы с лица, мягко скользнувшими по шее, и, чуть едва дотронувшись губами, поцеловал его в макушку. Разве не об этом я мечтал каждый день? Улыбнувшись в темноту, в отличном настроении я провалился в сон. Проснувшись, я обнаружил омегу сжатого клубочком на моей груди и трясущегося мелкой дрожью: – Энди, с тобой все в порядке? Ты замерз? – Немного… и живот болит, – простонал он, прижимаясь ко мне еще сильнее. Я накинул на него еще пару курточек и шумно втянул воздух: сладко-приторный аромат усилился и сейчас кружил мне голову, сводя с ума: – Эй, у тебя же течка началась! – он не ответил, лишь слабо кивнув в ответ, и еще теснее прижался ко мне. Практически задержав дыхание и аккуратно отодвинув его от себя, я выбрался из-под вороха покрывал и встал с кровати: – Эм, я пойду поищу что-нибудь поесть, а ты отдыхай. Открыв очередную банку, я глубоко вдохнул запах соленого консервированного мяса с какими-то приправами. Не важно, главное сейчас – не чувствовать его! Наложив еды, я поставил тарелку на кровать: – Вот, ешь. А потом спи, тебе нужно отдыхать. А я лучше посижу вон там, у двери. Взяв одну из курточек, я обосновался у самой двери: через щели пробивалась морозная свежесть, чуть облегчая мое состояние, ибо контролировал я себя уже из последних сил. Омега доел и залез с головой под убежище из шкур. В полной тишине я слышал его сдавленное дыхание и тихие стоны. Возможно, ему сейчас даже тяжелее! Я зажмурился и уткнулся носом в дверную щель, стараясь дышать через раз. Но в голове предательски проносились эротические картины с участием Энди: вот он лежит передо мной обнаженный, раскинувшись на мягкой шкуре, с пошло разведенными ногами, а я медленно вхожу в его упругое разгоряченное тело, заставляя громко стонать, выкрикивая мое имя и закусывая губы. От моих бурных фантазий меня отвлекло тихое «Ой!», раздавшееся в тишине ночи. Я резко открыл глаза и увидел Энди, сидящего на коленях у кровати: – Ты зачем встал? – недоуменно спросил я. – Я пить очень сильно хочу, – как бы извиняясь, пробормотал Энди, – не хотел тебя тревожить. – Лезь обратно, тебе еще нельзя вставать, я сейчас принесу. Я зажег керосинку и налил полный стакан воды. В тот момент, когда я передавал его омеге, он нечаянно коснулся моей руки, обхватив холодными пальцами. Я тут же отдернул руку, почувствовав, как всего лишь секундное касание заставило покрыться мою кожу мурашками, наблюдая как он жадно пьет. Глаза его были закрыты, пухлые дрожащие губы неплотно обхватывали стакан, из-за чего вода тонкой струйкой стекала по подбородку, капая и исчезая в густых ворсинках шкуры. Его щеки раскраснелись, лоб был покрыт испариной, а волосы липли к коже. Опустошив стакан, Энди, облизнув губы, глубоко и рвано вдохнул, будто все это время задерживал дыхание: – Спасибо! И я не выдержал! Мягко коснувшись пальцами его щеки, я наклонился и накрыл его губы поцелуем. Несколько секунд он колебался, но затем начал отвечать, откидываясь на спину и увлекая меня за собой. Я оторвался от припухших губ и взглянул в это любимое и желанное лицо: – Прости, малыш, но я больше не могу сдерживаться. Он так ничего и не ответил, лишь мягкая неуверенная полуулыбка коснулась его губ, и он закрыл глаза, безмолвно соглашаясь с неизбежным. Дальше я себя уже не сдерживал, покрывая поцелуями его губы, щеки, веки, лоб, опускаясь ниже по мере того, как мои руки освобождали его от такой мешающей в данную секунду одежды. «Мой! Наконец, только мой!» – пульсировало в голове. Я опустился на шею, слегка касаясь кожи языком, выцеловывая ключицы. Удивительно, на нем не было метки Мартина. Если бы Энди был со мной, первое, что бы я сделал – это оставил свою метку на этом прекрасном теле, чтобы никто даже мысли не допускал посягнуть на моего омегу. Я бы постарался любым способом, любой мелочью привязать его к себе. Но он не мой, и навряд ли когда-нибудь станет моим. Вот уже в плену моего языка оказался один из маленьких розовых сосков, дабы не обделять второй, чуть сжимаю и перекатываю его между пальцев. Энди шумно выдыхает и тихо стонет, также как тогда, у меня за стеной в отеле. Я нахмурился от этих мыслей – вспоминать его шалости с Мартином не было никакого желания, потому что сейчас он только мой, это наш момент слияния и единения. Я стянул с него штаны и белье, в нос сразу же ударил тягучий запах смазки. Жадно поцеловав живот, я облизнул впадинку пупка и, покусывая тазовые косточки, начал спускаться ниже. – Рик, не нужно, не там… ох… – слова Энди утонули в глухом стоне удовольствия, когда мои губы сомкнулись вокруг головки. С громким пошлым чпоком выпустив головку изо рта, я тут же пробежался языком по всему стволу снизу вверх, облизывая уздечку, и снова погрузил член в рот до самого основания. – Ах, Рик… Рик… – омега стонал и выгибался от удовольствия, впиваясь пальцами и комкая мягкий ворс, а я получал неимоверное наслаждение только лишь слыша, как он с придыханием шепчет в порыве страсти мое имя. «Такой чувствительный, нежный, отзывчивый! Мой, только мой!» Не выпуская его член изо рта, я медленно начал вводить в него один палец. – Ой! Нет… – тонкая ладонь легла мне на плечо, пытаясь отстранить. «Такой узкий, словно девственник!» Я замер, не делая попыток войти глубже, давая ему время привыкнуть к чужеродному проникновению. Через некоторое время Энди уже сам подался вперед, буквально насаживаясь на мой палец, позволяя проникнуть до самого основания. Я аккуратно добавил второй, нежно массируя и подготавливая его. – Рик… как хорошо… я сейчас, уже сейчас… – омега метался подо мной, срываясь на крик, выгибаясь дугой и глубоко насаживаясь на мои пальцы. Когда волны оргазма накрыли его тело, он попытался отстранить меня, но я не позволил, полностью принимая его. Выпустив его изо рта, я выпрямился между его широко разведенных ног: сейчас он был именно таким, каким я его так часто представлял. Расслабленным, с высоко вздымающейся грудью от частого сбившегося дыхания, вырывающегося из чуть приоткрытых пухлых губ, раскрасневшимися щеками и растрепанными волосами, прилипшими к влажной от пота коже. Сколько раз в своих мечтах и фантазиях я представлял его таким – открытым, возбужденным, желанным! Мой, мой любимый! Волна любви, нежности и желания накрыла меня с головой, я ласково провел пальцами по внутренней стороне бедра, еще больше раздвигая его ноги в стороны. – Подожди! – тонкие пальцы обвили мои запястья, останавливая. Я посмотрел на него недоуменно: я был уже на пределе, не в силах ждать еще хоть минуту. – У меня в сумке презервативы и смазка. Медленно встав с кровати, я открыл его сумку: закрытая пачка презервативов, двенадцать штук, и смазка, клубничная. Я горько ухмыльнулся: обычно туристы берут с собой в поход различные вещи первой необходимости, типа ножа или же веревки, а этот взял презервативы. Мельком оглянувшись на кровать, я увидел, что Энди так же продолжал лежать с широко разведенными ногами, разнеженный, такой пошлый и развратный, и призывно улыбался мне. В голове тут же начали непроизвольно проноситься картины их близости с Мартином: вот он так же развратно раскинулся перед ним, вот Мартин разводит его ноги и входит глубоко, отчего Энди громко кричит и стонет, выкрикивая его имя. В эту секунду меня охватила ярость, ревность, боль и обида – все смешалось в моей голове. Быстро раскатав презерватив, я подошел к кровати и одним движением перевернул омегу на живот, заставляя встать на четвереньки. А затем вошел в него одним резким движением, практически до самого конца. «Черт! Какой все же узкий, даже самому больно!» – Рик, больно, подожди… – Энди подался вперед, пытаясь избавиться от болезненного проникновения, вытянув руку назад, уперевшись ладонью мне в плечо и пытаясь отстранить от себя. – Ну уж извини, что я не Мартин! – злобно огрызнулся я, вцепившись в его бедра мертвой хваткой, оставляя синяки на теле, затем, практически выйдя из него, опять резко вошел мощным толчком. – Ай, больно-о-о… – взвыл Энди. – Конечно, ты не Мартин, он бы никогда так не сделал! Ты ведешь себя как животн… Договорить я ему не дал, с силой надавив между лопаток, заставляя парня опуститься на кровать, уперевшись лицом в шкуры. Я был в ярости, и слушать сейчас про Мартина у меня не было никакого желания. Омега попытался сопротивляться, поднимаясь на локтях, но я усилил нажим, еще сильнее вдавливая его в кровать, не прекращая резких и глубоких толчков. Энди перестал сопротивляться, лишь сдавленно мычал, уткнувшись лицом и вцепившись пальцами в мягкий мех. Почувствовав это, я убрал руку со спины, приподнимая его бедра, врываясь в него мощными размеренными толчками. У меня не было цели намеренно сделать ему больно, я просто хотел скорее кончить. Разрядившись, я откинулся на подушки, восстанавливая дыхание, и мельком взглянул на Энди: он лежал тихо, с закрытыми глазами, молча глотая крупные соленые слезы. Очередная волна безумной слепой ярости охватила меня от осознания того, что он воспринимает нашу близость как нечто ужасное: – Хватит лить пустые слезы – сделанного не воротишь. Я, знаешь ли, тоже не в восторге от того, что произошло. Если тебя это так беспокоит, можешь сказать своему любимому, что я тебя изнасиловал! Энди проигнорировал мои слова, затем неожиданно распахнул глаза, глядя прямо на меня, и с усмешкой спросил: – Да что ты знаешь о любви? – Я… а ты? – тут же парировал я. – «Вот еще, вздумал попрекать меня моими же чувствами!» – Любимый человек никогда и ни при каких обстоятельствах не сделает больно своему партнеру. Он будет поддерживать и помогать ему во всем. Будет посвящать ему всего себя, стараясь сделать самым счастливым на свете. – Ты любишь Мартина? Энди замолчал и, казалось задумался, но вместо ответа на мой вопрос неожиданно тихо, почти шепотом, выдал: – Рик, я могу понять, что тебе неприятно быть со мной рядом и творить все эти ужасные вещи, но течка только началась, могу я попросить тебя кое о чем? – омега не поднимал на меня глаз, было видно, что слова даются ему с трудом, – пожалуйста… не делай мне больше больно. – Я постараюсь, – искренне ответил я. После этого разговора мы практически не общались. Природа брала свое, я сдерживался из последних сил, переместившись теперь уже на постоянное место у двери, омега тоже крепился – он стонал, скулил и корчился на кровати, когда же было совсем невмоготу, он сам тихонько приходил ко мне, и я все понимал без слов. С того первого раза Энди больше никогда не позволял целовать или ласкать себя, он лишь молча поворачивался ко мне спиной и приспускал штаны. Во время самого процесса он не издавал ни звука, закусывая запястье или угол подушки, до разрядки он также доходил самостоятельно: несколько раз я делал попытки помочь ему, протягивая руку к его члену, но омега решительно откидывал ее, заменяя своей. Меня жутко раздражало и злило его такое поведение. Единственной возможностью вывести его хоть на какие-то эмоции было нарочито грубое обращение, только в такие моменты он не мог сдержаться, тихо всхлипывая, произнося такое долгожданное мною имя: – Рик… Рик, пожалуйста, тише… больно… Да, я обещал, но это была единственная возможность услышать его сдавленный голос, тихие стоны и прерывистое дыхание. И я сознательно, каждый раз с маниакальной жестокостью причинял ему боль, подбадривая себя образами его необузданной близости с Мартином. Не знаю, сколько дней мы провели в заточении: время текло незаметно, мы даже не могли отличить день от ночи. Пока однажды не услышали голоса, возню и шум за пределами нашего убежища. Спасены! Нас нашли! Наконец дверь распахнулась и первым, кто ворвался в дом, был Мартин. Поведя носом, сделав пару глубоких вдохов, он сразу же оценил ситуацию, заметив разбросанные обертки от презервативов. Медленно и надменно преодолев разделяющее нас расстояние, вместо жарких объятий от долгожданной встречи, зло выплюнул омеге прямо в лицо: – Шлюха! – сопроводив свои слова звонкой пощечиной, – ты же обещал подарить свою девственность мне! – Девственнос…? – договорить мне не дал прилетевший от Мартина хук справа, заставивший от неожиданности осесть на пол. Пока нас осматривали врачи, я сидел в прострации, зарывшись руками в волосы и тупо уставившись в одну точку, не замечая, как по щекам катятся слезы. «Дурак! Какой же я дурак!» Как я мог так обидеть самого дорогого мне человека? Вытерев влажные щеки, я уставился на свои руки – этими самыми руками, которыми клялся любить и лелеять, я причинил ему столько боли и страдания. Я растоптал его: как же он, должно быть, ненавидит меня, имея такие ужасные воспоминания про свой первый раз! Я должен объясниться, обязан попросить прощения за все те мерзкие вещи, мне необходимо рассказать ему о своих чувствах! Почему, почему я так ничего и не сказал ему о своих чувствах? Энди, прости меня, ты абсолютно прав, любящий человек никогда не причинит боль своему партнеру, он должен жить им, жить для него. Я докажу, я обязательно докажу тебе свою любовь и добьюсь твоего прощения своих ужасных поступков! После стандартных вопросов, опросов и обследования в больнице, жизнь вернулась в свое привычное русло. Мартин окончательно бросил Энди, игнорируя его, а Энди, в свою очередь, полностью игнорировал меня. Сколько раз я делал попытки поговорить с ним, объяснить ситуацию, попросить прощения и признаться в своих чувствах, но он ничего не хотел слушать. Мартин завел себе нового омежку, на чью невинность он положил глаз. Энди старался всеми силами вернуть его, слезно уверяя в своей любви и пытаясь вымолить прощение любым способом, но Мартин был непреклонен. При этом он не брезговал глумиться над омегой, каждый раз заставляя его прилюдно извиняться и клясться в любви, а сам же, не стесняясь, в открытую целовал и лапал нового возлюбленного. На все извинения и слова любви, Мартин с ухмылкой в ответ лишь надменно бросал жестокие слова: – Энди, посмотри на себя, ты испорченный, второсортный товар. Ты же знаешь, что я терпеть не могу чужих подстилок. После чего омега запирался и плакал в туалете или библиотеке. В очередной раз, подловив его после такого рода разговора с Мартином, мне удалось перекинуться с ним парой слов: – Энди, не расстраивайся, неужели ты не видишь, что он издевается над тобой? Он никогда не любил тебя, а просто использовал, чтобы уложить в свою постель. – Отстань! Не трогай меня! – кричал омега, вырываясь из моих рук. – Ты точно такой же. Чем ты лучше? – Нет, Энди, я не такой. Я люблю тебя! – прижимаю его еще ближе к груди. – Неправда, я тебе не верю! Отпусти меня! Я тебя ненавижу! – задыхаясь от душащих слез, выкрикнул омега, дав звонкую оплеуху, царапая мое лицо в кровь и вырываясь из моей хватки. С этого дня я старался больше не трогать и не беспокоить его, каждый день незаметно отслеживая его по запаху: это было легко, если он находился в университете, то было два места, где его можно было найти – это туалет или библиотека. Каждый раз я ждал пока он успокоится и прослеживал, чтобы он без происшествий добрался до дома, после чего уже сам шел домой. В один из вечеров я почувствовал запах Энди, но он доносился не из привычных мест его убежища, запах шел из спортзала. Что-то еще непонятное витало в воздухе. Страх? Недоумение? Удивление? Ужас? Он был не один – я чувствовал Мартина и кого-то еще, подойдя ближе, я услышал голоса: – Энди, ты же сам говорил, что готов на все ради меня. Раздевайся! – Но… Мартин? Я тихо подошел к двери и взглянул в приоткрытую щель – омега стоял на коленях в кругу пятерых парней во главе с Мартином: – Ну же, Энди, не ты ли говорил, что любишь меня? – Люблю, очень люблю! – быстро зашептал парень со слезами на глазах, цепляясь дрожащими пальцами за руки Мартина, расстегивающего пуговицы на его рубашке. – Ну, вот и молодец. Тогда докажи мне свою любовь, – елейным голоском пропел альфа, спускаясь к ремню. – Но, Мартин, я не понимаю, как я смогу тебе это доказать? – продолжал сопротивляться Энди, пытаясь оттолкнуть руки парня. – Раз уж я не был у тебя первым, ты покажешь мне то, чему смог научиться. Да и ребята пусть оценят: если ты в этом преуспел и сможешь нас удовлетворить, то я, так уж и быть, прощу тебя,– спуская рубашку с острых плеч омеги, продолжал уговаривать альфа. – Нет… Мартин, пожалуйста, – всхлипнул Энди, – я не хочу, я не могу так поступить именно потому, что люблю тебя. – Ну-ну, не плачь! Ты должен быть послушным мальчиком. Давай, а то времени совсем мало осталось, поторапливайся, – начал злиться парень, опрокидывая Энди на спину. «Сука!» В эту секунду я рассвирепел: ворвавшись в спортзал и отпихнув омегу, со всего маху двинул Мартину в челюсть: – Возвращаю должок, ублюдок! – Явился, защитничек. Что, желаешь присоединиться? – усмехнулся альфа, поднимаясь и вытирая выступившие капли крови с разбитых губ. Дальнейшее я уже слышал плохо, поскольку его сообщники повалили меня на пол, нанося удары ногами в спину, живот, грудь, голову. Через пелену нахлынувшей боли я слышал их смех, ругательства и крики Энди с просьбой остановиться. Я не сопротивлялся, закрыв глаза и широко улыбаясь, лишь изредка отхаркивая соленые сгустки крови. «Это хорошо! Пока их внимание приковано ко мне, Энди они не тронут! Главное сейчас не отключиться, пока кто-нибудь не придет». Не знаю, сколько времени это продолжалось, но, наконец, я услышал долгожданный голос охранника: – Эй, что тут происходит? «Вот и все, Энди в безопасности, теперь можно и расслабиться…» – это было последнее, о чем я подумал прежде, чем провалиться в темноту. Очнулся я от жуткой головной боли и жгучей сухости во рту. Попытался открыть глаза, но это у меня не получилось: правый глаз полностью заплыл. «Вот сволочи, видать, разукрасили меня изрядно!» Чуть привыкнув к яркому освещению и поняв, что нахожусь в больничной палате, я попытался осмотреться. Блуждающим расфокусированным взглядом я заметил в углу на стуле спящего Энди. Он был безумно милым: сидел, облокотившись на спинку стула, видимо, давно уже дремал, поскольку на щеке отчетливо просматривался отпечатанный след от жесткого пластика, чуть приоткрытые губы, опухшее от слез лицо и наспех, через одну пуговицу, застегнутый ворот рубахи. «Любимый мой! Неужели так и просидел тут всю ночь?» Словно почувствовав мой взгляд, парень встрепенулся и открыл глаза: – Рик, ты очнулся? Я так волновался, прости меня, это все моя вина! – он кинулся ко мне на кровать и, всхлипывая, уткнулся в матрас. – Глупый! Это не твоя вина, только я виноват во всем, что случилось. – Преодолевая жуткую боль, я попытался погладить его по голове. – «Еще и руку, похоже, сломали» – Спасибо тебе, Рик, ты уже второй раз спасаешь меня, – не поднимая головы, проговорил омега. – Энди… я понимаю, что ты никогда не сможешь простить меня за то, что я сделал, но я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя. И всегда любил. И буду любить, чтобы ни произошло дальше. Я просто хочу, чтобы ты это знал. – Я знаю, – тихо прошептал Энди после долгой паузы. Восстановление проходило долго и болезненно: множественные гематомы лица и тела, разрыв селезенки, перелом правой руки и нескольких ребер. Энди навещал меня каждый день. Я наслаждался этой мимолетной дружбой между нами, его легкой улыбкой, обращенной ко мне, радовался тому, что постепенно пропадает та пропасть отчуждения и недоверия, которая образовалась между нами. Каждый день я пытался своими словами, действиями и поступками добиться его расположения, его доверия и прощения, стараясь показать свои чувства и любовь. Постепенно Энди начал смягчаться и доверять мне. С каждым днем я становился все смелее и напористее, замечая, что омега принимает мои чувства, больше не пугаясь и не избегая моих прикосновений. Наш «первый» поцелуй был робким и невинным: я очень боялся оттолкнуть его своим напором, а Энди все еще не до конца доверял мне. Наш «первый» секс после начала отношений я старался сделать лучшим воспоминанием в его жизни, чтобы перечеркнуть все то плохое, что было у него в памяти, постоянно целуя и лаская каждую клеточку его тела, нашептывая на ушко всякие нежности и слова о том, как сильно я его люблю и как он важен для меня. *** Проснувшись от яркого слепящего глаза солнца, я по привычке глубоко вдохнул приятный и такой родной приторно-сладкий запах: Энди мирно спал рядом, улыбаясь во сне и смешно морща нос. Я поцеловал любимого в шею, в то самое место, где красовалась яркая метка – первое, что я сделал, когда Энди согласился стать моим, затем плотнее укутал его одеялом, крепче прижимая к себе, и, улыбнувшись, закрыл глаза: сегодня выходной и можно еще поваляться!