Bleeding

***

Ты мог бы стать подлинным, Таким, что впору для меня. Ты мог бы стать свободным, Однако, бедным и больным, От своей праздной жизни. Ты приходишь, когда я теряю веру, Ты приходишь, когда я теряю лицо. ...Ты мог бы стать следующим, Бог его знает, Ты мог бы стать тем, кто поймет меня. Ты мог бы стать единственным, Однако, бедным и больным, Ты мог бы стать тем, с кем я пересплю. Ты приходишь, когда ты видишь, что Я наконец-то потерял лицо... Трахни меня, как ты меня ненавидишь! Ворвись в меня и все мне там порви! Ворвись в меня и разврати меня! Трахни меня, как ты меня ненавидишь! Ворвись в меня и все мне там порви! Я люблю вопль, с которым ты кончаешь. Ты меня не разорвешь. Fuck Me Like You Hate Me Seether

...Руки кровоточат из-за веревок, режущих запястья крупным плетением. Вот уже несколько часов подряд. Ссадины горят, алые капли стекают по предплечьям, собираясь на локтях и срываясь вниз. Ничего страшного. Это не больно. Только ноги гудят и уже не держат. Поэтому кожа и порвалась - тело просто висит на веревках, затянутых на крюке, вбитом в потолок, из-за чего кровообращение в высоко поднятых руках такое слабое, что пальцы давно онемели и потеряли чувствительность. И единственный страх - лишь бы это не повлияло на игру на гитаре. Какого черта я поехал домой на мотоцикле? Этот день с самого утра был хреновым. Так и знал, что вляпаюсь в какое-нибудь дерьмо. И это дерьмо сейчас стоит напротив, самодовольно разглядывая мое ослабевшее тело, оголенное наполовину. Только расстегнутые брюки и кроссовки, и почему-то не холодно. Он называет это любовью, я называю это садизмом. Но я накачан какой-то дрянью и мне плевать. Абсолютно. Словно это происходит не со мной, и я вижу все со стороны. Голова идет кругом, боль завладевает каждой клеточкой тела, зарождаясь эмбрионами удовольствия где-то под кожей, но мне как-то все равно. Меня больше интересует, когда спадет тошнотворная дымка отупения с дезориентированного мозга и меня наконец отпустит. Не хватало еще подсесть на эту херню. - Рейта, слышишь? Горячие пальцы накрывают щеку, заставляя поднять мутный взгляд на отчаявшегося мужчину, вообразившего себя богом. И эта сука так нежно проводит большим пальцем по моим губам, словно действительно испытывает что-то возвышенное к своему пленнику, кроме желания отомстить за свои же косяки и дебилизм. Только он не понимает, что сам обрек себя на эту гребанную жизнь. - На твоем лице написано наслаждение. - Вот как? Я усмехаюсь, смаргивая туман перед глазами, и Юнэ вздрагивает, отдернув руку от моего лица - вкус крови ложится на язык соленой клейкой пленкой. - А ты дай мне протрезветь, ублюдок, тогда и посмотрим, кто и чем тут "наслаждается". - Тварь. Звук пощечины, которую я почти не чувствую из-за состояния искусственной эйфории, вызванной сильнодействующими препаратами, застревает в перепонках многократным эхом, которого в этой комнате, по идее, и нет. Ах, точно. Я же обдолбанный. Его же помощью. Ну, ясно. - Бесишься? - С чего это? - Да кто ты сейчас, Юнэ? Никто. Всего лишь бывший участник группы, которая достигла вершины славы. Единственное, что тебе осталось, так это говорить: "Да, я тот самый экс-ударник из Gazette", - вот и все. Просто н-о-л-ь. Свист плети порождает собой тихий хрип, и я плотнее стискиваю зубы, ощущая ожог на груди, разлившийся по коже щиплющим теплом. Это уже какой? Кажется, что я уже весь исполосован этими следами ненависти. Гребанный трус. Отвяжи меня и попробуй сделать то же самое снова. - Вижу, яйца ты тоже где-то потерял, чертов извращенец? Прискорбно. - Заткнись! - Что такое, Юнэ? Правда глаза режет? - Замолчи, Акира, - злобно шипит мужчина, хватая меня за волосы и резко дергая их вверх, заставляя зарычать в ответ. - Ты... - Я басист с мировой известностью. А ты, малыш? - Ненавижу тебя. Он впивается в мои губы хищным поцелуем, затыкая рот, мечтая растерзать меня на месте. Но он слабак, вот в чем соль. Кишка тонка. А я все равно отвечаю на грубый поцелуй, словно мое тело запрограммировано на ответ. И это тоже из-за наркоты, ее во мне, как дерьма, удивительно, что остался жив после этой слоновьей дозы. - Акира, сукин сын... Он кусает мои губы, заставляя их опухать в изощренных терзаниях, но мне нравится раскрывать рот навстречу его языку, насилующему его. Так, что член ноет от желания нагнуть эту сучку, наконец осознавшую, как много она потеряла, кинув нас больше десяти лет назад. Какая мерзость, даже самому тошно. И все же, хочется. Еще раз указать на его место, чтобы он наконец догнал, как трудно нам было, когда мы лишились ударника. Мстительная мразь... Но он резко обрывает поцелуй, заставляя тонкую нить слюны между нашими языками упасть неприятной влагой на подбородок, отходя спиной на пару шагов назад, и вновь замахивается. Праздник маразма продолжается. Он ждет, когда я сдамся или же наконец выпущу наружу позорный стон, надеясь победить хотя бы в этом состязании, но я только молча терплю удар за ударом, превращающие меня в отбивную. Идиот, на что только надеется? - Ненавижу тебя... Так же сильно, как хочу. - Многого хочешь, - усмехаюсь, получив вновь небольшую передышку между вспышками чужой зависти, хотя и понимаю, что дальше выдерживать подобное будет тяжело. - Ты стал настоящим мужчиной. Я помню тебя совсем мальчишкой, глупым и неопытным. Многое изменилось за двенадцать лет, а? - Да, многое. Бывший ударник, к примеру, заболел. На голову. - А язвительность все та же, - хмыкает Юнэ, вновь оказываясь совсем рядом ко мне, отчего тело реагирует на это не лучшим образом. - Что думаешь, Рей? - Трахнуть бы тебя, чтобы задницу пришлось зашивать. Неплохая идея, правда? Мужчина смеется, прижимаясь ко мне всем телом и складывая руки на мои плечи, ткнувшись носом в волосы у виска. От него пахнет сигаретным дымом и коньяком. Не лучшее сочетание, хотя, быть может, мне просто кажется? - А сил хватит? - Развяжи, поиграем. - Хм... - тянет мерзавец мне на ухо, прижимаясь щекой к моей щеке, отчего я невольно морщусь. - Звучит заманчиво. Его ладони принимаются лапать меня, видимо, желая насладиться нанесенными печатями на горячей коже воочию, и я озлобленно шиплю, когда отросшие ногти царапают и без того ноющие отметины, провоцируя на грубость. - Ладно, давай. И веревка спадает с запястий довольно неожиданно, хотя и приятно радуя свободой, но ноги подводят меня, потеряв твердость, отчего я падаю на колени перед этим выродком, уперев ладони в пол. - И все? - Ну, что ты, - хмыкаю, вытирая тыльной стороной ладони губы, прищурившись. - Для тебя я всегда готов. Сбить стоящего передо мной мужчину с ног не составило труда даже в моем плачевном положении, и я пригвождаю его своим телом к полу, нависая сверху над потерявшимся в пространстве мстителем. - Как грубо, Аки-кун, - выдыхает он на мои губы, едва разбирается в ситуации, щелкнув пальцами перед носом. - Твой взгляд расфокусирован. - Угадай, кто в этом виноват? - тихо рычу в чужое лицо, которое уже начал забывать, а меня уже бьет лихорадочной дрожью от желания засадить ублюдку. Что он дал мне? Не могу определить - не употреблял этой мерзости ни разу в жизни ни в каком виде. Только член тяжелеет, упираясь в его ногу, посылая болезненные импульсы по бедрам и низу живота, а выглянувшая из расстегнутых брюк головка пропитывает смазкой дорогие шмотки. - Бьюсь об заклад, тебе уже не терпится. - Я уже поимел тебя единожды, доказав, что у группы есть будущее. Так что поиметь тебя в прямом смысле будет не сложнее. - А как насчет записки? Которую я оставил, покинув группу. Это правда, что ты до сих пор ее хранишь? Наверное, уже давно хотел сделать это со мной? Я усмехаюсь, смыкая постепенно обретающие чувствительность пальцы на горле бывшего друга. - Только потому, что в то время ты не завидовал чужой славе и не был такой скотиной, как сейчас. - А ты не думал... - хрипит шатен, хватаясь за мое запястье. - Что я ушел из-за тебя? Что я испугался своих чувств к тебе? Мы были совсем детьми... - Никогда не поверю, - хмыкаю, дергая второй рукой ремень на чужих брюках, слыша треск материала, соскользнувшего с бледных бедер. - В любом случае... Я наклоняюсь еще ниже, растянув губы в предвкушающей веселье улыбке, и шепчу на ухо только одну фразу. - Кай превзошел тебя по всем параметрам. И в музыке, и в постели. - Сука! - повышая голос, Юнэ упирает ладони в мою грудь, принимаясь дергаться в моих руках, как перевернутый брюхом к солнцу жук, тщетно дрыгая лапками в попытке освободиться. - Ты с ним... - А что тебя удивляет? Наш ударник не трус. Он сумел не только поднять группу из пепла, но и решился на то, от чего сбежал ты. И я не видел поводов для отказа. - Отпусти меня! Вы все... - Мы все продолжаем свой путь. А ты, Юнэ, если бы ты не ушел тогда, быть может, утянул бы всех нас в то дерьмо, в котором барахтаешься до сих пор. Так что я должен сказать тебе спасибо. Если бы не это, мы бы, возможно, не стали теми, кем являемся сейчас, а я не жил бы вместе с человеком, который не боится трудностей и отдает всего себя нашей музыке, не жалуясь на усталость. Это единственное, что ты смог сделать ради чужого блага - свалить, испугавшись проблем, и подарить нам мечту. - Акира! - Заткнись, Юнэ. Ты уже упустил шанс. И я дергаю мерзавца вниз, подмяв под себя переполненное бешенством тело. Пора заканчивать этот спектакль. - Будет больно. Но, думаю, ты добивался именно этого. - Не смей!.. - Давай поставим точку, экс-ударник. Я хочу домой. В конце концов, теперь я точно знаю... Что выброшу ту старую записку, как только вернусь в родную квартиру. Наконец-то. А Юта будет ждать и все поймет. Ведь он мой лидер. Единственный, кто не станет предавать ради собственных слабостей и выгоды, и единственный, кого я действительно... А теперь давай истекать кровью, Юнэ. Я уже пролил свою - твоя очередь.