***
Ее знобило. Прошло уже больше двух суток, как вернулся Ночной Змей, а ее все не отпускало. День и ночь перепутались, и девушка уже не понимала, какое сейчас время суток. Сознание постоянно куда-то проваливалось, и на какое-то мгновение она прекращала ощущать боль, но затем все снова возвращалось. Эти сутки Талия даже не вставала с постели, потому что просто на это не было сил. Личные потребности не давали о себе знать, так как уже третий день организм не получал никакой еды. Она устала. Ти-Джей знала, что отец находится где-то рядом, но не было сил, чтобы что-то сказать или сделать. В один момент, когда девушка полностью пришла в себя, она почувствовала на руке ладонь отца и сквозь боль улыбнулась. Он рядом, и все показалось не таким уж и плохим. А потом она снова окунулась в полубред, из которого пропало желание выйти. Но Жозефина слышала все, что говорят, по крайней мере, в пределах ее комнаты. И она знала, что умирает. Знала, но слишком устала, чтобы думать об этом. Болезнь отбила вообще какое-либо желание жить. Разум уже отказался от жизни, да и сама девушка устала бороться за нее, а это, пожалуй, было страшнее всего. Ночной Змей сверлил взглядом ножку кровати, покачиваясь на стуле, приложив скрещенные пальцы к подбородку. На любое движение дочери он тут же подрывался к ней, но никаких изменений в ее состоянии не было. После разговора со Зверем Курт снова пришел к ней в комнату. Дочь не спала, а, пошатываясь, пыталась открыть окно, которое Змей закрыл перед уходом. В то утро им даже удалось поговорить, пока Ти-Джей снова не уснула. Сегодня ночью Курта сменила Шельма, так как мужчина ни в какую не собирался оставлять дочь одну, и Мария заверила, что будет с племянницей всю ночь. Сам же Курт поспал всего пару часов, но ему этого хватило, чтобы в шесть утра уже стоять на пороге комнаты Талии, с честным видом отправив старшую сестру отсыпаться. На своих занятиях он не появлялся, и его заменял Реми. Почти все в Институте уже знали, почему именно мистер Вагнер не ведет уроки, но ничего не говорили по этому поводу, даже Эмма, которая, мягко говоря, не поощряла невыполнение своих обязанностей, молчала. Блондинка, как и все, знала, что это последние дни жизни Талии Жозефины, именно поэтому давить на Курта… будет не по-человечески. Но Ночной Змей не верил. Он никому не верил: ни Анне Марии, ни Логану, ни Скотту, ни даже Хэнку. Все они словно сговорились, утверждая, что шансов на выздоровление нет! Но это несправедливо… Такого не может быть. Ведь не может же? Однако, смотря на дочь, само собой на ум приходило слово – «конец». Но верить не хотелось. Курт и не верил. Дверь скрипнула, заставив мужчину вздрогнуть и вскинуть голову. В проходе стоял растерянный Оливер, держа в руках поднос с едой. – Дядя Курт, я тут… это… Покушать вот вам принес. - Он переминался с ноги на ногу, не решаясь зайти в комнату. Змей, секунду смотря на семнадцатилетнего юношу, снова уставился на ножку кровати. – Спасибо, Оли, но я не хочу есть. – Дядя Курт, но вы так сами заболеете… - Юноша прикусил нижнюю губу и нерешительно прошел в комнату, поставив поднос на стол. На нем стояла тарелка с пюре и бифштексом, а также горячий свежезаваренный чай. – Мама сказала, что Талии не стало лучше. – Она поправится, - твердо заявил Курт, задумчиво сдвинув брови к переносице. – И скажи своей матери, чтобы она не пускала никакие сплетни. Ти-Джей в ближайшее время встанет на ноги. – Не встанет, дядя Курт. - Нижняя губа парня дрожала, а голос был хрип. Он замолчал, смотря куда-то сквозь мужчину, и… вдруг заплакал. Молча, не издавая никаких звуков. Слезы стекали по щекам, а воздух с едва уловимым свистом вырывался из чуть приоткрытого рта. – Даже мистер МакКой сказал, что… что… Оливер, умолкнув, сорвался с места и выбежал за дверь, даже не потрудившись закрыть ее за собой. Курт никак не отреагировал на это действие, а лишь перевел взгляд с ножки кровати на лицо дочери. И вздрогнул. Личико его девочки за время болезни осунулось и исхудало, губы побледнели, но глаза оставались такими же, как и раньше, - яркими, со счастливым блеском. И этими глазами она смотрела на него, просто чудом сдерживаясь, чтобы снова не провалиться в небытие. – Пап… – Тише. - Курт опустился на колени возле ее кровати, неуверенно коснувшись рукой щеки Ти-Джей. Та пылала. – Ничего не говори, малышка. Береги силы, хорошо? – Я уже давно не малышка. - Она слабо улыбнулась, но резкая боль на секунду снова погрузила ее в пучину темноты, заставив зажмуриться. – Пап, пожалуйста… помоги мне встать… – Что случилось? Тебе что-то нужно? – Он медленно спустил одеяло до пояса дочери, поправляя перекрученную ночную рубашку нежно-фиолетового цвета. Жозефина, болезненно сглотнув, приподнялась на руках, пытаясь спустить ноги с кровати. – Я хочу в душ… – Нет, - короткий и весьма содержательный ответ. Он думал, что этим строгим голосом, на который был способен в данную минуту, сможет хотя бы поколебать решительность девушки, но ничего подобного не произошло. Упрек в желтых глазах можно было прочитать без особого труда. – Я тебя не спрашивала. - Тяжело дыша, Талия рукой постаралась оттолкнуть отца. У него в груди все сжалось. Эти попытки были такими слабыми и ничтожными, что на глаза навернулись слезы, которые просто невообразимой силой воли удалось сдержать. Ти-Джей же упорно продолжала пытаться встать. – Подожди. - Курт трясущимися руками полностью раскрыл Ноктюрн и, перекинув ее руку себе через плечо, поднял на руки. Девушка безвольно уронила голову ему на плечо, хрипло вздохнув. Он слышал, как неровно и тяжело бьется ее сердце. Хрупкое тело девочки словно медленно плавилось, сгорая, тлея. Выйдя в коридор, Змей направился в душевые комнаты, которые были тоже на втором этаже. По пути ему никто не встретился, чему он был только рад. Курт и сам не мог объяснить, почему пошел на это… Возможно, краем сознания он понимал, что все кончено, и выполнение этой просьбы выглядело, как акт милосердия… Но Курт не хотел верить. Он не верил! Никогда не смирится. Понимание того, что он бессилен в этой ситуации, просто разрывало душу на части. Время идет медленно, но и одновременно несется на невообразимой скорости, не оставляя даже призрачной надежды… Наверное, в другое время Ночной Змей бы задумался, стоит ли ему, мужчине, входить в женскую душевую, но сейчас ему было откровенно все равно. Ступая босыми ногами по плитке, он закрыл за собой дверь, хвостом защелкнув замок. Ти-Джей у него на руках стала дрожать. Снова поднялась температура. Мысленно поблагодарив за то, что у него есть такая часть тела, как хвост, Вагнер включил воду, набирая ванну, регулируя температуру. Ноктюрн, открыв глаза, приоткрыла рот, вдыхая кислород, собираясь что-то сказать. Но воздуха не хватало, и, чтобы издать хоть какой-то звук, потребовалось время. – Ты отвернешься?.. – с какой-то мольбой и смущением просипела девушка, смотря отцу в глаза. Тот, секунду поколебавшись, неуверенно мелко кивнул. – Отвернусь, малышка. - Курт осторожно и медленно поставил Талию на пол и, удостоверившись, что она твердо стоит, робко отошел к стене, опуская голову и закрывая глаза. Ти-Джей, игнорируя страшное головокружение, сделала воду горячее, присев на край ванной, так как стоять сил уже не было, и, стянув лямки ночнушки, скинула ее на пол через ноги. Слабость на какое-то время отступила, и Жозефина, не робея, перекинула сначала одну ногу через бортик, а затем и вторую. Вода оказалась на удивление приятной, ласково смачивая короткую шерстку. Ноктюрн, покрываясь мурашками, опустилась в ванну, касаясь спиной бортика. Ноги пришлось слегка согнуть, так как в полный рост она уже не помещалась, а под душем стоять не сможет. Вода достигла уровня колен, когда Ти-Джей ее выключила. Набралась примерно половина ванной. Маленькая она любила, когда воды в ванне мало, а пены – много. Тогда она могла пускать мыльные пузыри, которые разлетались по всей ванной комнате, забрызгивая и пол, и стены, и зеркала. А сейчас вода была прозрачная, с какой-то голубоватой тенью. Наверное, от меха девушки. Она съехала чуть ниже, скорее случайно, чем специально. Горячая вода вмиг достигла шеи, едва не попадая в рот. Талия ослабевшими руками попыталась упереться в дно, чтобы принять более удобное и безопасное положение, но ладони соскальзывали. Секунда, и Жозефина рухнула под воду, успев задержать дыхание. Поднять голову сил не было, а руки так и не слушались, скользя по гладкой поверхности. Но не успела девушка даже испугаться, как кто-то резко вытащил ее из воды, твердо усадив. Открыв рот, неровно и хрипло дыша, Ноктюрн подняла голову, смотря на отца. На его лице хорошо можно было прочитать упрек, но в глазах мелькала тень страха, которую он пытался скрыть. Девушка, краснея, подтянула руки к телу, закрывая обнаженную грудь, но те никак не хотели оставаться в воздухе, и пришлось упереться локтями в тазовую кость. – Не смотри… я… нагишом… - Ее снова стало трясти, на этот раз не только от нового приступа, но и от стыда. Вода мелкими волнами ударялась о края ванной. – Что я там не видел? – ничуть не смутился Ночной Змей, снимая с крючка мочалку. Смочив ее в воде, а затем намылив, он стал осторожно тереть спину дочери, которая вздрагивала от каждого прикосновения. – Я купал тебя маленькую, а сейчас, думаешь, не смогу? – Я… сама… могу… – Видел я, как ты сама можешь. Спасибо, хватило. Сиди спокойно. - Перекинув ее волосы через плечо, Курт стал тереть шею и плечи. Голубая шерстка вставала дыбом, но затем снова привычно ложилась поверх кожи. Он не давил на мочалку, как это положено, а, скорее, просто гладил, нежно, словно боясь навредить. Когда Талия впервые заявила, что будет купаться одна, ей было пять лет. Но, как только за дверью раздался шум воды, следом последовал детский визг. Змей, телепортировавшись в ванную комнату, увидел испуганную девочку, которая жалась к стене от шланга душа, слетевшего с крючка от напора воды. Потом она еще месяц боялась ходить в ванную одна. – Пап… Курт на секунду замер, но затем продолжил взглядом искать шампунь. На полках стояло множество всяких флакончиков: высоких, тоненьких, круглых, было даже пару волнистых, но какой из них шампунь – оставалось только гадать. И зачем девушкам столько бутыльков?.. Однако взгляд быстро наткнулся на нужную бутылочку нежно-персикового цвета. С запахом персика, видимо. – Да? Набрав в руку воды, Ночной Змей намочил волосы Ноктюрн, которые уже стали подсыхать, а затем, открыв шампунь, налил тягучей жидкости в ладонь, одним движением распределив ее на две руки, и стал осторожно втирать в волосы дочери. Та не двигалась, словно окаменела. – Скажи, почему… - Талия хрипло вздохнула, кашлянув, - почему ты развелся… с мамой?.. Курт не думал об этом, продолжая мыть темные волосы девушки. Сейчас не думал, да и раньше. Просто придерживался стандартных слов: «Люди женятся, люди разводятся». Нет, Ванда не была плохой женщиной. Алая Ведьма была единственной, кого Курт действительно любил настоящей и искренней любовью, а все девушки до нее и после – лишь мимолетное увлечение. Она была хорошей женой и матерью, просто… Курт сам не мог объяснить. Даже себе. – Просто в какой-то момент все изменилось, - задумчиво продолжил он вслух свою мысль, снимая с крючка душ, включая его. - Я до сих пор люблю ее, возможно, и она меня, но… Не знаю, дорогая. Правда, не знаю. – Странная… - она снова закашлялась, на этот раз хрипя при каждом вдохе. Вагнер против воли нахмурился, - у вас… любовь… – Уж какая есть, дурашка ты моя. - Он стал смывать пену снизу, массируя голову дочери одной рукой, а второй – держал за ручку душ. Разговор о Ванде закончился так же быстро и неожиданно, как и начался. – Закрой глаза, а не то щипать будет.***
Ночь спустилась на Нью-Йорк. Шел мелкий дождик, смешиваясь со слякотью на улицах. Грозы не было слышно, да и небо было чистое. Прошло еще двое суток. Курт стоял, скрестив руки на груди, смотря на стекающие по окну капли дождя, которые, словно непролитые слезы, рвались в тепло. Но стекло слишком прочное, чтобы поддаться, поэтому все, что им остается, - это уйти в землю. Все рано или поздно уйдут в землю, хотят они того или нет. Животные, растения, люди. Все. В комнате было темно. Бледно-желтая тень глаз Ночного Змея падала на щеки, играя и переливаясь. Хвост безвольно лежал рядом с левой ногой, словно являлся каким-то инородным предметом, никак не принадлежащим мутанту. Да и мысли Курта витали сейчас где-то далеко, но то и дело возвращались в эту комнату, прислушиваясь, и, убеждаясь, что ничего не изменилось, снова покидали сознание. Так он стоял уже пару часов. Когда-то давно он слышал выражение: «Если ты долго смотришь в бездну – бездна тоже смотрит в тебя». Истолковать можно по-разному, потому что для каждого это выражение таит свой смысл. И Курт не был исключением. Страх, который поселился в его душе еще с раннего детства, - быть вечно одному. Друзья – это другое. Друзья всегда прикроют в бою, поддержат в трудные минуты. Но есть вещь, которая все же важнее друзей. Семья. Семья – это одновременно и сила, и слабость. Курт привык смотреть в глаза своему страху, стал привыкать к нему, принимая как дорогого друга. Он играл с огнем и в конце концов обжегся. Хриплое дыхание резало уши, да так, что хотелось зажать их руками. Но у него не хватало смелости обернуться. Он и так пять с лишним дней наблюдал, как она медленно умирала, съедаемая болезнью, от обезвоживания и от лихорадки. Уколы и капельницы Хэнка не помогали ни на миг, и он сдался. Даже слишком быстро, по мнению Курта. Сказал лишь, что это какая-то новая прогрессирующая форма рака, для которой пока не создано вакцины. И все. Все жители Академии уже попрощались с девушкой, даже Мария, которая верила в лучшее до последнего момента. Оливер не выходил из комнаты вторые сутки, ни с кем не разговаривал, никого не хотел видеть. Ночной Змей не решался поговорить с ним, да и нечего ему было сказать парню. Он и сам понял, что все кончено. И не потому, что нет вакцины, и не потому, что болезнь прогрессирует, и даже не потому, что Ти-Джей почти не приходила в себя. Она сама не хотела жить. Не хотела бороться за свою жизнь, но почему – никто не в силах ответить. А насильно заставить человека жить невозможно. Он должен захотеть этого сам, но Талия не хотела. И это не укладывалось у Курта в голове. Дыхание участилось. Пика нервно дрогнула, царапнув по полу. Мужчина покосился в сторону, но так и не решился обернуться. Боковым зрением он уловил движение в темноте. – Ти-Джей… - Змей повернул голову в сторону дочери. Та, лежа на правом боку, протянула ослабевшую исхудалую руку в сторону отца. – Пап… мне так хо… холодно… Курт ничего не ответил на это, а лишь подошел к кровати и, присев на корточки возле нее, взял холодную ручку дочери. Желтые глаза девушки стали бледными, тусклыми, потеряв весь свой беспечный блеск. Он видел, что каждый вдох дается ей с невероятным трудом, но ничего не мог сделать, чтобы это исправить. Ничего. Они провели так несколько минут, пока не сверкнула молния, осветив комнату. На щеках Жозефины блеснули слезы. Ночной Змей поджал губы, немного сильнее сжимая ее руку. – А помнишь… - тихо начала она, прерывисто дыша, - помнишь, как я… когда бы… была маленькая, то сильно боялась грозы?.. В такие ночи ты… ты разрешал спать с тобой. Я… помню. – Я тоже помню, - кивнул тот, пряча за улыбкой смертельный ужас. Ти-Джей тоже нашла в себе силы улыбнуться, хоть и на мимолетную секунду. – Тогда ты прижималась ко мне, упираясь лобиком в бок, и шептала, что тебе вовсе не страшно. – Пап… пожалуйста… ляг рядом и… - девушка молча заплакала, закрывая глаза, - обними меня… Не сказав ни слова, он неуверенно и, пожалуй, слишком медленно заправил свободную часть кровати одеялом, ложась на него сверху. Девушка уткнулась ему в плечо, а мужчина, одной рукой крепко обняв ее, второй подпер лоб, локтем касаясь спинки. Он не видел ее лица, поэтому коснулся носом волос дочери. Запах персика до сих пор можно было почувствовать, даже спустя столько времени. – Мне так… страшно… пап… – Не бойся. - Он сильнее прижал дочку к себе, закрывая глаза. Во рту пересохло. – Все будет хорошо, я обещаю. – Я умираю… – Нет. - Голос предательски дрогнул, а на глаза навернулись слезы. Конечно, Талия знала все с самого начала. Знала с того момента, как увидела отца, когда хотела открыть окно своей комнаты. – Не плачь, малышка, не нужно. Ты не умираешь, дурашка. Ты просто… уснешь. А это разные вещи. – Я не маленькая, чтобы… со мной так го… говорить… - Она даже нашла в себе силы улыбнуться. В последний раз. – Я просто умру… Пап… я счастлива, что… эти пять дней провела с тобой… правда… Только, пожалуйста… прости меня… – За что, милая? – тихо спросил Курт, но ответа не последовало. И уже никогда не последует. Он непроизвольно прислушался к тишине, услышав только собственное сердцебиение. Только одно сердце билось в этой комнате. Плечи содрогнулись от рыданий. Закрыв лицо рукой, он прижал к себе свою маленькую девочку, касаясь щекой ее макушки. Тишину разрезал стон, полный боли и ненависти. В нем не было страха, не было тоски, не было ничего, кроме необъятной боли и огромной ненависти. Боли от потери и ненависти к самому себе. Она была холодна. Холодна, как лед, который не так давно сошел с луж на улицах. Горькие слезы падали на подушку, попадая на волосы Талии Жозефины. Дыхание сбилось. Воздух со свистом прерывисто вырывался из приоткрытого рта, перебиваемый душераздирающим стоном, который был невероятно громок в тишине комнаты. Но Курту было все равно, услышат его или нет. Хрупкое маленькое чудо в его руках только начинало жить, и вот жизнь оборвалась так внезапно. Она ушла. Теперь ему было все равно на то, что будет дальше. Жизнь Змея тоже закончилась в тот момент, когда его девочка испустила последний выдох, а тело его теперь просто оболочка без души. – Прости меня, доченька… Прости…