Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим

** У покрытых слоистой черной пылью западных дорог нет ни начала ни конца. По крайней мере Сэм не может уловить ни малейшего разнообразия в застывшем однотонном пейзаже, испещренном лишь редкими чахлыми деревцами и торчащими из земли, прогнившими насквозь подпорками, бывшими некогда опорой для многочисленных рекламных щитов. Небо хмурится, тяжко нависая над землей и грозя вот-вот обрушить на примятую ветром, выгоревшую до скучного серого оттенка траву целые потоки ледяного дождя. Сэм то и дело потирает озябшие пальцы о штанины затрапезных брюк и бросает быстрые, неуверенные взгляды в зеркало заднего вида. ** В багажнике импалы целый мешок соли, а вездесущий кольт надежно обосновался на переднем сидении. Пустом. С большой сальной вмятиной на спинке обивки. Иногда, когда тишина становится совсем уж звенящей и давит на барабанные перепонки назойливым писком, Сэм осторожно поглаживает неровную рукоятку кольта, словно любимую собаку. Словно проверяя, уцелело ли еще хоть что-нибудь там, где уцелеть нечему. Он нарочно не врубает магнитолу с заезженными до тошноты цеппеллинами,просто потому что боится. Потому что отвык. Потому что из глубины души рвется четкое осознание того, что стоит сделать это - разбить воцарившееся вокруг ватное безмолвие, - как они уйдут. Истончатся до прозрачных, неуловимых для глаза образов. Сотрутся в конце-то концов и попросту исчезнут. Сэм устало смаргивает набежавшую на глаза искрящуюся радужную пленку и, продолжая удерживать руль левой рукой, пальцами правой ведет по забитому хламом, переполненному давным-давно потерявшей актуальность поебенью, бардачку, где на дне в обрывке застиранного носового платка хранятся воспоминания о его прошлой жизни. ** - Выживи... Только выживи, Сэм! - говорит Дин, удерживая его на весу. Вжимая в покрытую выцветшими обоями картонную стену безликого мотеля. Он втрахивает в Сэма чертову просьбу, будто дает какую-то нерушимую клятву. Он зол и взвинчен. А возбуждение, которым он пытается донести до Сэма что-то охрененно важное, не имеет ничего общего с сексом как таковым. Сэм больно прикусывает влажную от пота, горькую на вкус кожу шеи и шипит: - Да... - Хорошо, - Дин отзывается крупной дрожью и сильными, методично-размеренными толчками. - Хорошо, Сэмми! ** Просьбу Дина Сэм исполняет, как и было велено. Жаль, что оценить Дин может лишь изредка. Тогда, когда словно по какому-то незримому навету возникает на заднем сидении импалы молчаливым сгустком тумана. Он улыбается и молчит. И хмурится иногда, почти всегда в те мгновения, когда доведенный до малодушного отчаяния бесконечным, как чертова дорога, одиночеством Сэм глушит мотор и, зажмурившись, с силой прикусывает ребро собственной ладони. Он старается не думать. Он закидывает кольт куда подальше. Он заталкивает обратно в глотку наполненный невыразимым ужасом вопль. Лишь раскачивается взад-вперед, собирая разрозненные осколки реальности в нечто целое. ** Бобби появляется редко. Но всегда шумно. Он шерстит Сэма за тупость и сыплет обидными подковырками. Сэм только улыбается, ни на минуту не выпуская руль из пальцев. Он думает о том, что горючего хватит лишь на пару миль, а вокруг ничего, кроме дороги и мертвой тишины. Он внимательно разглядывает старую потрепанную карту и жирно зачеркивает те места, которые проехал в этой странной неуловимой гонке с одиночеством. ** И вот однажды Сэм срывается. Попросту не выдерживает распростершегося над дорогой безмолвия. Он рвет карту на мелкие клочки и с силой колотит по приборной доске верной импалы. Он хватает кольт, до того мирно дремавший на заднем сидении, и выходит в наполненную туманом и тихим шорохом ветра ночь. Сэм смеется, разглядывая далекие звезды, как ни в чем не бывало продолжающие освещать мертвую, лишенную всего живого землю. Ни одного города за хрен знает сколько времени пути. Ни единой живой души. Сэм медленно пристраивает дуло кольта к виску и, зажмурившись, прикусывает губу до крови. Он почти готов. Ведь это настолько, мать его, невъебенно просто. Сэм быстро надавливает скользким от пота указательным пальцем на спусковой крючок и смеется, когда горячее, немного дымящее дуло не выдает нихрена, кроме легкого хлопка. Пуля валяется в придорожной грязи: целехонькая и почти недеформированная. А Сэм падает в иссохшую, ломкую траву на обочине бесконечной дороги и закрывает уши ладонями. "- Выживи, Сэм, - говорит Дин. - Выживи для меня. Ради меня..." Сэм думает о том, что намертво влип. Это какое-то чертово проклятие или последняя шутка навсегда исчезнувшего дьявола. На очередном повороте петляющей дороги Сэм безо всякого сожаления вышвыривает старый кольт в придорожные кусты.