Искушение

      Его ногти впиваются в мое тело, оставляя небольшие раны. Он всегда был нетерпелив, яркий, дерзкий, словно пламя, обжигающий меня одним лишь взглядом.       Рывком прижимает меня к стене, сжимает запястья и фиксирует их у меня над головой. Второй рукой протискивается между рубашкой и моим телом, скользя горячей ладонью по спине. Адское пламя в ночной темноте больно режет глаза; плавлюсь, шипя, сгорая в его руках, а ему все мало. Во взгляде, как и на теле, мерцают огоньки; проникают в душу, разрывая её на мелкие кусочки, обжигают своим теплом мучительно и неторопливо, пробирая до костей. Шаг за шагом, с каждым взглядом, с каждым прикосновением я все ближе к краю пропасти, в мгновение готов сорваться и раствориться в его огне.       Он целуется жадно: рвет мои губы, терзает их, срывая быстрое дыхание, отстраняясь лишь тогда, когда в легких заканчивается воздух, когда до боли сжимается грудная клетка, тогда, когда дышать совершенно нечем. Отстраняется и проводит пальцем по своим губам, улыбается, обнажая острые белые клыки. И от этой улыбки мелкая дрожь плотной сетью окутывает все мое естество - поистине дьявольская улыбка. Смотрит на меня жадно, облизывая пересохшие губы, а я лишь в очередной раз сглатываю подступивший к горлу ком, когда он снова набрасывается, упиваясь грубым поцелуем... Сладко и больно. Глаза переливаются голубоватым блеском, когда он замечает алую каплю на моих губах, сверкающую в синем полумраке, виляет этим чертовым хвостом от наслаждения, слизывая ее. Сумасшедший.       Кисточка хвоста дотрагивается оголенного участка кожи на руке, и он внезапно разрывает поцелуй, отстраняясь, боясь потерять остатки самообладания. Языки синего пламени змеями кружатся вокруг его тела, хвост нервно подрагивает, не скрывая волнение хозяина, а он смотрит на меня вопросительно, глаза широко распахнуты и пылают неистово.       - Не жжет, - быстро отвожу взгляд. Вру безбожно. Я словно мотылек, искушенный ярким светом, лечу навстречу, чтобы сгореть в нем, понимаю, что нельзя касаться, но по-другому не получается – схожу с ума от одного только вида.       Дрожащими пальцами начинаю расстегивать пуговицы на рубашке, твердо зная, что он смотрит, а на лице расплывается такая привычная истинно-демоническая улыбка.       Подходит ко мне, касается подбородка пальцами и слегка кусает губы; расправляется с верхней одеждой нетерпеливо, швыряет куда-то за спину, не разрывая поцелуй. Голова кружится от всего этого безумия, и я настойчиво подаюсь вперед, обхватываю его лицо ладонями и нагло раздвигаю своим языком его губы: дотрагиваюсь острых клыков, нежно касаюсь кончиком языка чувствительного нёба, кусаю за припухшую от поцелуев алую кожицу, оттягивая её. Он лишь смеется, тем самым приводя меня в дикое бешенство.       Что он со мной сделал? Во что превратил?       С каким-то звериным рыком отталкиваю его от себя, а он с готовностью падает на кровать. Смотрит на меня, облизывается, манит пальцем, а когда я подхожу к нему, обвивает мою ногу хвостом. Ненавижу эту чертову конечность, стоит ему небрежно провести кисточкой по коже, и я теряюсь в ощущениях, схожу с ума от одного только прикосновения. Резко хватает меня за руку и утаскивает на широкую постель. Сажусь ему на ноги, запустив руки под футболку, провожу пальцами по ребрам - щекотно, хвост нервно метнулся на кровати. Снимаю с него одежду, а он, привстав на локтях, наблюдает за каждым движением. Он нетерпелив, я же люблю изводить его медлительностью, понимая, что он отомстит.       Рин ни разу не давал полностью насладиться им, так и сейчас случилось: ловкое движение - и он оказывается сверху, нависая надо мной; смотрит в глаза бесстыже, а я тону в его взгляде. Ощущение, будто в душу заглядывает, выворачивая ее наизнанку.       Звук пряжки ремня, ударившегося о пол, странной болью отдался в висках, а перед глазами заплясали цветные пятна, когда он сжал плоть руками, перед этим проведя по всей длине. Выгибаюсь в спине, дышу сквозь стиснутые зубы, а он не торопится: дразнит, слабо сжимает в руках, гладит, пару раз проводит вверх-вниз, а потом вбирает в рот. И так снова и снова.       - Рин… - дразнящий, медленный ритм и краткие мгновения, когда он полностью заглатывает, доводят меня до исступления. Закрываю глаза и стараюсь дышать ровно, вбирая беспорядочные ощущения, которые высвобождают во мне эти действия, огонь, пожирающий мое тело.       Он владеет мной. Чертово чувство самообладания, которое исчезает, стоит лишь ему прикоснуться ко мне. Раньше я кричал, убегал, но стоило ему отпустить меня, как я сам возвращался, стремясь вновь утонуть в ощущениях, лишающих рассудка.       Задыхаюсь, но он делает короткую паузу, позволяя мне перевести дыхание, и начинает двигаться с новой силой, обжигая быстрыми движениями языка. В момент, когда я готов сгореть, он сжимает пальцы у основания, немного отстраняется и слабо дует на головку, а затем сразу заглаживает чувство холода своим языком.       - Дьявольское отродье, - шиплю, когда он ведет руками по моему животу вверх, облизываясь, и, не сдержавшись, сам притягиваю его, впиваюсь губами в шею, стремясь оставить багровый след на том месте, где завтра никто не увидит. С его губ слетает стон, гулом отдаваясь в ушах. Сознание окутано туманом, а сбитое, обжигающее ухо дыхание сводит с ума окончательно.       - Люблю, - вопреки самому себе, шепчу я, и он, услышав, замирает.       Мятежное пламя из недр Ада – сжигающее и дикое, сковавшее меня по рукам и ногам, затихает, теперь просто отдавая свое тепло. Это слово, как успокоительное для него... Так всегда было.       - Люблю, - эхом повторяет он и снова целует, почти невесомо касаясь чувствительной кожи на шее; влажной дорожкой поцелуев поднимается вверх и слабо кусает за мочку уха.       Мне уже почти не больно, больше того, я привык к этой боли, испытывая некое мазохистское наслаждение, когда ощущаю ее. В момент единения он еще яростней в своей любви. Я хватаюсь за его руки, как утопающий за соломинку, оставляя на теле красные дорожки от ногтей, а он, слыша протяжные стоны, не дает мне времени, чтобы дух перевести, собрать разлетевшиеся мысли воедино: раз за разом входит до основания, вжимая в постель своим телом. Хвост щекочет кожу в районе внутренней части бедра, и я вздрагиваю, не в силах терпеть эту пытку; тяну его за волосы, смотрю куда-то, но ничего не вижу – все размыто. Невольно выгибаюсь и сорвано дышу, когда ключиц дотрагиваются его горячие губы, выжигая на теле неоспоримое клеймо - печать о рабстве. Сейчас для меня существуют только его прикосновения. Больше ничего не имеет значения и не улавливается моим сознанием.       Провожу кончиком языка по шее, кусаю, оттягивая нежную кожицу, а он с глухим рыком отстраняется, вновь воспламеняясь синим огнем; дыхание в момент срывается, и беззвучный крик застревает где-то в легких, когда снова чувствую его в себе, задыхаюсь бесконечными стонами. Он касается моего лба своим лбом, и наши взгляды встречаются... Кажется, время остановилось. Только собственный стук сердца, ощутимо отдающийся в ушах, напоминал, что я не умер. Пару толчков спустя движения замедлились, стали плавными и медленными, до безумия медленными, но стоит мне выдохнуть его имя - все меняется. Он дышит с трудом, а я вообще почти не дышу. Из-под полуприкрытых глаз наблюдаю за его действиями: голова опрокинута назад, глаза закрыты, черные как смоль волосы небрежно прилипли ко лбу, рот приоткрыт, и я касаюсь его губ пальцем - он тут же вбирает его в рот, обжигая языком. Пламя снаружи, пламя внутри него.       Он кончает внезапно, громко вскрикнув, и я замираю, когда все тело сводит сладкой судорогой, а перед глазами плывут разноцветные пятна.       Тяжело хватает ртом раскаленный воздух, все еще нависая надо мной, и блестящая капелька пота медленно-медленно стекает по виску; улыбается, стирая большим пальцем влагу с губ, а в глазах по-прежнему мерцают огоньки, способные в мгновение увести меня от реальности, стоит только встретиться взглядом.