Свидетель

      Я должен был заподозрить что-то раньше. Слишком долгие объятья, взгляды, которые мой предок бросал на Леонардо… Все это складывалось в одну четкую картину, видеть которую я не хотел никак. Ровно до того момента, как Эцио не пришел к величайшему изобретателю просто так, без всякой на то причины. В гости. Даже на ночь остался, объясняя это тем, что он не хочет сейчас ехать до Монтериджони и предпочел бы переночевать у него. Но даже после этого раза я не сильно беспокоился на эту тему.       И в какой-то момент, сбегая от буквально полчища стражи, Аудиторе решил спрятаться в самом надежном месте — в доме у друга. Он буквально ворвался в мастерскую, сбивая художника с ног.       — Эцио! — привычно воскликнул да Винчи, осматривая тяжело дышащего ассасина. — Что случилось?       — Стража. Чуть не сорвали дело, — в обычной резкой манере ответил Аудиторе. — Но, к счастью, я успел улизнуть. Прости, что так неожиданно. Ах, кстати, у меня новая страница кодекса.       — Это чудесно! — лицо изобретателя озарила улыбка. — Подождешь недолго?       — Конечно, — последовал лаконичный ответ.       Эцио приземлился на лавочку, чуть не задев плащом очередное непонятное устройство. Осматривать мастерскую — одно удовольствие. Много маленьких деталей, сидишь, разглядываешь какую-нибудь диковину, время незаметно пролетает. Вот взгляд моего предка падает на уменьшенную модель аэроплана, вот на эскиз «дамы с горностаем», вот еще на портрет. Черты очевидны — на полотне Эцио, но мой предок этого не отмечает, а я его действия не контролирую. Все как произошло раньше. Эта граница между мной и флорентийским ассасином размыта, я даже не сразу отметил то, что совершенно не управляю ситуацией. На периферии слышится обеспокоенный голос Ребекки.       — Дезмонд? Мы тебя не видим! У тебя все в поря…       Эцио встает. Эцио встает, как бы я ни старался остаться сидеть. Медленно направляется к мастерской, мягко ступая, обходя все скрипящие половицы. Я такое уже испытывал, когда Альтаир убил того старика, в пещере, перед тем, как напасть на Робера. Это значит, что произойти должно что-то настолько важное, что может поменять ход событий.       Леонардо выскакивает неожиданно. Прямо из-за поворота, сталкиваясь с Аудиторе, немного нервно смеется и отступает, опуская голову.       — Вот. Расшифровал. Здесь история ордена, немного об Альтаире, и интересный прием незаметного убийства: ядом, через царапину, — объясняет Леонардо.       — Спасибо, — искренне отвечает Эцио, принимая пергамент из рук художника.       Леонардо улыбается, неловкая пауза повисает в воздухе. Слова закончились, и ни Аудиторе, ни Да Винчи не знают, что дальше. И с каждой секундой молчание становится все тяжелее.       — Ну, — неуверенно начинает Леонардо, стараясь не смотреть на ассасина. — Ты пойдешь? У тебя, наверное, дел по горло.       Да, дел у Эцио и правда немало. По плану мы еще сегодня должны успеть выкрасть незаметно ключ от кладовки, найти еще страницу Кодекса — по данным она находится на окраине Флоренции, но ее в любой момент могут перевести в любое место, куда — неизвестно. И тем не менее, де Фиренце отмахивается:       — Могу у тебя немного погостить, если ты не против.       — Конечно, не против, — замешкавшийся было изобретатель резко разворачивается и бежит куда-то вглубь дома. Точнее, пытается бежать — споткнувшись о табурет, зачем-то стоящий посреди комнаты, Леонардо летит на пол. Эцио не был бы ассасином если бы не успел его поймать. — Гм… Спасибо.       Но даже когда да Винчи уже встает, Аудиторе не отпускает. Зрачки художника расширены, на щеках играет румянец. Эцио сжимает пальцы на плече изобретателя. И я чувствую мягкую ткань под ладонью. Эцио проводит рукой по щеке художника, и я чувствую колючую щетину. И когда Леонардо подается вперед, обнимая Аудиторе в ответ, я чувствую теплое дыхание на шее. Это невероятно обескураживает. Это не я, это Эцио стоял здесь, перед Леонардо да Винчи, почти шесть веков назад, но я чувствую, как губы изобретателя накрывают губы ассасина. Чувствую, как язык проскальзывает в рот, проводит по зубам, как художник прикусывает нижнюю губу, вжимаясь всем телом.       Мир схлопывается в один момент. На секунду перед глазами встает белая завеса, и вот уже темнота. Вокруг — звуки, много звуков. Шебуршание, стук ботинок по паркету. Самый громкий из них — голос, вроде как Ребекки.       — Дезмонд! Все в порядке? — мне приходится открыть глаза. — Мы потеряли тебя из виду. Что там произошло? Что-то важное?       — Не очень, — хрипло отвечаю, стараясь не напрягать связки.       — Мы перепугались, — Ребекка улыбается. — Думаю, тебе надо освежиться? Если хочешь, до рассвета еще несколько часов, можешь погулять по Монтериджони.*       — Было бы прекрасно, — признаюсь я, выбираясь из анимуса. Мне точно надо обдумать то, что только что произошло.       Свежий воздух старого города пьянит, и полный глоток немного приводит мысли в порядок.       Я, честно говоря, так и не понял, что произошло. То, что Леонардо да Винчи — гей, было вычитано мною в заметках анимуса еще с первой встречи с изобретателем. Но оттуда же я узнал, что любовником художника был его ученик, Салаи. Тот самый Салаи, которому по моим подсчетам на тот момент было уже почти шестнадцать.       Сидеть на крыше здания, ровно на том месте, где сидел твой предок — странно. Но тем не менее, здесь лучше, чем внизу. Здесь чувствуется какая-то связь с прошлым. Здесь, наверное, проще будет разобраться в себе.

***

— Дезмонд, не дури! Сейчас середина недели, работать надо. Нам нужно выяснить, где яблоко. Нужно, — Люси в который раз старалась уговорить меня продолжить сессию.       — Можно мне выходной? Я работаю не покладая рук. Я даже прошлое воскресенье проторчал в этой адовой машине, — с тем же упорством возражал я. — Если хочешь, могу сходить в магазин, вместо Шона! Он как раз жаловался, что там «итальянские грубые гориллы», которым так и не терпится «поговорить».       — Дезмонд!       — Да ладно, Люси, — неожиданно вступился Гастингс. — Всем нужен отдых. Даже таким ленивым засранцам как Майлс.       Историк, выключив компьютер, поворачивается к Стилман. В своей обычной манере хватает большой рюкзак, легко вешая его на одно плечо.       — Ну, ты идешь? — уже у самого выхода спрашивает Гастингс. Мне ничего не остается, как поспешить за ним.       — Что-то не припомню такого, чтобы ты занимался альтруизмом, — замечаю я уже на улице. Мимо пролетает белый мотоцикл.       — Альтруизмом? Не-ет, — Шон, усмехнувшись, огибает лужу. — Ты что-то видел, и мне интересно, что это было.       Вся моя благодарность развеялась, как туман перед рассветом. Ну и верь после этого людям. Шон тем временем продолжал.       — И даже если не удастся выудить из тебя это, могу сказать одно: Люси права, — историк качает головой. — У нас и правда мало времени. Не ты один трудишься. Да и как трудишься — лежишь в Анимусе. Представь, как это выглядит со стороны: мы все носимся как угорелые, ищем информацию, а ты спишь прямо посреди комнаты!       — Ты же знаешь, что сидеть в Анимусе тоже сложно! — его пылкая речь меня не вдохновила. — Тебя не мучают по ночам кошмары, ты можешь спать спокойно!       — Нет, Дезмонд, не могу, потому что кто-то орет всю ночь как резанный, не давая спать вообще никому! — неожиданно резко отвечает Шон. Это немного остужает мой воинственный настрой. — Давай так, ты лезешь в Анимус, сидишь там половину сессии, и потом идешь на все четыре стороны? Об этом я, думаю, смогу с Люси договориться.       Шон редко опускается до компромиссов. И, наверное, терять такую возможность глупо. Но именно сейчас я не могу поддаться. Сейчас мне нужно отдохнуть от Эцио и Италии в целом. Поэтому мне остается только упрямо покачать головой и ускориться. Магазин уже за одним поворотом. Позади слышится разочарованный вздох. Мы молчали до самого конца похода в магазин и в таком же молчании разошлись в разные углы подвала.       Впрочем, в подвале я не задержался. С одной стороны меня буравил укоризненным взглядом Шон, с другой — Люси уламывала сесть в Анимус. Поэтому я смог только выползти из подземелья и забраться на крышу одного из зданий. Здесь, на теплой черепице, было немного спокойнее. Внизу мелькали редкие тени.       Они не хотят понимать. Но, надо признать, это логично, я никому ничего не объяснил. Лишь отмахнулся и от обеспокоенной Ребекки, и от сосредоточенной Люси, и от удивленного Шона. Сбежал.       — Дезмонд, — раздался голос историка. Шон. Стоял непринужденно, на крыше четырехэтажного дома. — Предупреждая твой вопрос — я тоже когда-то был в Анимусе, и на меня тоже действует эффект просачивания. Просто я, в отличие от некоторых, предпочитаю об этом не распростроняться, — он легко уселся рядом.       — Ну и зачем ты меня нашел? Опять потащишь к этой адовой машине? — отвечаю, стараясь не переборщить с сарказмом. Ему только повод дай, будет плеваться ядом, как гадюка.       — Да нет. Один день, думаю, не так уж и много. Более того, — замечает Гастингс, поправляя очки, — Отдыхаешь ты — отдыхаем мы. Лично мне на руку. Один день можно.       — Что же ты такого сделал, что смог убедить в этом Люси? — я упорно стараюсь не огрызаться.       Тяжелая ладонь ложится на плечо, и я вздрагиваю, вспоминая прикосновение Леонардо.       — Майлс, чего бы ты там себе не надумал, — серьезно говорит Шон, — Ты не один. И даже если мы не можем понять, что случилось в воспоминани такого, что привело тебя в состояние депрессивного меланхолика, то это не значит, что мы не можем войти в положение.       — Это утешает, — я все еще не совсем ему доверяю. Ну, не может быть такого, чтобы Гастингс, упрямый, как осел, отступил от своей точки зрения. Но историк ничего не ответил — лишь приобнял и улыбнулся.       — Знаешь, там, в Анимусе, — я начинаю и чувствую, как напрягается рука Гастингса. — Произошло то, чего я… скажем, не ожидал. Я не мог управлять телом: Эцио делал то, что делал тогда. И я не знал, как с этим бороться. И… в общем, я очень растерялся, когда Леонардо полез целоваться с Аудиторе. Но еще больше я удивился, когда тот ответил… Неловко как-то даже жаловаться на это, но…       Договорить я не успел. Длинные пальцы мягко охватили мой подбородок, разворачивая мое лицо. Шон внимательно смотрит мне в глаза, не отворачиваясь, не моргая, словно сканирует. По спине бегут мурашки от этого пронзительного взгляда. Но еще миг, и Шон закрывает глаза, подается навстречу. Горячий язык раздвигает губы, и я невольно приоткрываю рот. Ладонь ложится на затылок, Шон углубляет поцелуй. И тут же отстраняется. Немного покрасневший, но явно довольный.       — Наяву все не так страшно, верно? — хитро спрашивает он меня. — Более того, я, наверное, тебя утешу — гомосексуализм во времена Возрождения: дело обычное.       Что ему ответить, я не знал. Просто тупо сидел и пялился на Гастингса, стараясь осознать то, что он только что меня поцеловал. Не то, что бы я очень против… Ведь наяву и впрямь не так страшно. Наяву целуют именно тебя, а не призрака прошлого.       — Давай, Дезмонд, не зависай! — Шон жмурится, глядя на солнце. — Пойдем в укрытие, там Ребекка обещала приготовить что-нибудь поесть. Но лично я советую купить по дороге, например, пиццы. Ты б знал, как отвратительно готовит Бекки!