Куб

Глухой скрежет пружины, сухой щелчок – и механизм поддается. Герметичные дверцы раскрываются с тихим хлопком, воздух заполняет пространство между перегородками. Теппей заглядывает в проем: комната с другой стороны – сестра-близнец той, в которой он находится. Тусклые, исчерченные зигзагами, стены, спрятанные за прозрачными пластиковыми коробами лампы, металлические переборки вместо лестниц. Теппей уже знает: меняется только цвет. Комната, в которой он находится – бурая, словно грязный запыленный кирпич, та, куда он собирается ступить – блекло-голубая. Впрочем, есть еще одно отличие. В комнате ждет Ханамия. Он сидит на полу, вытянув ноги, и смотрит в противоположную стену. Глаза сощурены, на губах – ухмылка, которую Теппей не раз видел на баскетбольной площадке, когда Ханамия задумывал гадость. Но сейчас – все в порядке, комната безопасна. Подвоха нет. Теппей пролезает в проем, лишь мельком взглянув на буквенный код между дверными створками. В хаотичном нагромождении символов скрывается слово freedom, шаг – в три буквы. Теппей спрыгивает вниз, пересекает комнату. Гулкое эхо разносится по помещению, звуки мячиком отскакивают от стен. Краем глаза Теппей видит, что Ханамия следит за ним – что же, пускай. Теппей не собирается заговаривать первым. Он методично обходит двери, по одной в каждой стене, открывает неподатливые створки. Вглядывается в код, которым помечены соседние комнаты, ищет слова, словно в каком-то дурацком тесте из журнала. Love. Шаг – в четыре буквы. Ловушка. Friendship. Шаг – в восемь букв. Ловушка. Им с Ханамией потребовалось почти тринадцать комнат и две чужие смерти, чтобы понять: комнаты помечены шифром Цезаря. Шаг в нечетное количество букв означал пустую, чистую комнату. В четное – смертельную опасность. Теппей закрывает створки второй двери и идет к третьей. Той самой, под которой устроился Ханамия. Приходится быть осторожным, чтобы случайно не наступить на пальцы или не задеть плечо. Теппей справляется: он не прикасается к Ханамии, поднимаясь по узкой лесенке. Затвор щелкает, и Теппей с надеждой вглядывается в символы, выдавленные на гладкой поверхности. Ему хочется уйти как можно скорее. – Ну как? – неожиданно бросает Ханамия, и Теппей вздрагивает, но быстро берет себя в руки. – Опять не повезло? Его голос – насмешливый и ломкий, он рад неудаче старого соперника. Ханамия смеется и повторяет: – Не повезло, да? Ну? Какой там шаг? Четыре? Шесть? Или ты до сих пор не прочел слово, а, Киеши? Слово действительно трудное – семь букв, первая буква кода – L. Теппей беззвучно шевелит губами, пытаясь подобрать расшифровку. Сдвиг может быть к началу или концу алфавита, шаг – любой. Теппей доходит до шага в четыре буквы и ругает себя за то, что скучал на уроках английского языка. Думал о баскетболе и смотрел в окно. Сколько слов он пропустил? Сколько забыл, в скольких может сделать ошибку? Что, если сейчас ему попалось слово, которого он не знает? – Еще не надоело? – издевается Ханамия. – Не успокоишься, пока не сиганешь в комнату с ловушкой? Ну, давай, попробуй эту, вдруг повезет? Теппей доходит до буквы F, и шифр неожиданно складывается. Fantasy. Шаг в шесть букв. Дверь автоматически закрывается, в глубине скрипит механизм. – Ах, Киеши, ах, умница, у тебя все получится, ты обязательно выберешься! – жалостливо тянет Ханамия и тут же обрывает себя: – Ты ведь это хотел услышать? Не дождешься! Ты не выберешься, не выберешься! Слышишь?! Уймись, сядь, прекрати бегать по этому поганому лабиринту! Теппей старается не слушать; медленно слезает, переводит дух. Он не собирается отвечать, он не станет оправдываться. Не перед Ханамией. У него еще осталось два шанса: двери на полу и на потолке. За одной из них должна оказаться безопасная комната. Теппей опускается на колени, тянет рычажки, заменяющие дверные ручки. – Хватит! – шипит Ханамия за его спиной. – Остановись уже, кретин! Остановись, слышишь, остановись немедленно! Теппей закрывает глаза и трет виски. Он устал; хочется пить, от упреков Ханамии звенит в ушах. Буквы пляшут перед глазами, не желая превращаться в слово, и Теппея охватывает малодушное желание сдаться. Лечь на пол и уснуть вечным сном. – Замолчи, – просит Теппей. – Замолчи, Ханамия. Оставь меня в покое. Ты умер две комнаты тому назад. Символы на матовой поверхности наконец выстраиваются в ряд, и за ними угадывается слово death. Шаг в три буквы. Осторожно держась за края портала, Теппей соскальзывает вниз. Позади него – тишина. Новая комната – тускло-желтая. Оттенок иссохшей земли. Пошатываясь, Теппей бредет вдоль стен, выбирая, с какой двери начать. Он тянется к одной, но в последний момент меняет свое решение; переходит к следующей. Рычажки тускло поблескивают в безумном желтом свете. Теппей кладет ладони на створки – и в ту же секунду дверь оживает. Створки расходятся сами собой, Теппей едва успевает отдернуть руки, чтобы пальцы не прищемило механизмом. Сердце колотится от волнения: в той комнате кто-то есть. Протяжный свист возвещает, что дверь открыта полностью, и Теппей склоняется к порталу. С другой стороны на него смотрит Хьюга. Теппей вздыхает с облегчением и протягивает руки к верному другу: – Иди сюда, давай. Тут безопасно. Хьюга перелезает через проем; одергивает серую робу, такую же, как на Теппее, поправляет очки. – Я пришел сверху, – говорит Теппей. Он молчит о том, что в комнате наверху остался Ханамия. Хьюга кивает. – Я сделал два поворота налево, потом спустился вниз. Потом шел прямо. Наугад, – говорит он и с горечью признается: – Я так и не смог разгадать системы. А ты? Теппей объясняет про шифр Цезаря, чет и нечет, и лицо Хьюги светлеет. Глаза загораются надеждой: если удалось найти ключ, то рано или поздно отыщется и замок, который нужно отпереть. – Надо же, – бормочет он, – как просто. – Да, – соглашается Теппей. – Не бойся, я тебя выведу. Все будет в порядке. Ты же знаешь, я всегда сумею тебя защитить. Хьюга снимает очки и трет переносицу. Он тоже устал – но он, как и Теппей, не станет останавливаться. – Проверим остальные двери? – предлагает он. – Я начну с той, которая на полу, а ты иди вдоль стен, по часовой стрелке. То, как деловито он принимается раздавать указания, вызывает улыбку. Теппей прячет ее, прикрыв рот ладонью. Подумать только. Настоящий капитан – везде капитан. Впрочем, если Хьюге хочется командовать, пусть командует. Теппей согласен на что угодно, лишь бы друг справился со своим страхом. Хьюга уже стоит на четвереньках, разглядывая открытый портал. Теппей идет к стене. – Нашел! – зовет он через несколько минут и, когда Хьюга подходит ближе, указывает на шифр. – Здесь internal. Шаг в пять букв. Он подсаживает Хьюгу – тот отмахивается и сердито сопит – и лезет следом. Они идут дальше, переходят из комнаты в комнату, не задерживаясь дольше необходимого, не давая себе ни минуты передышки. Теппей знает: они заключены в кубе, и, чтобы выбраться, им нужно добраться до нижнего угла. Так говорилось в коротких записках, которые заботливо подложили им в нагрудные карманы. Когда-то у них с Ханамией был план, и план этот был прост. Двигаться в одном направлении, пока они не дойдут до боковых комнат, потом спускаться вниз, а оттуда уже идти к углу. Но Ханамия умер много комнат назад, и Теппей давным-давно потерял ориентиры. – Сюда, – говорит он, и Хьюга слушается беспрекословно. Они находят еще одну безопасную комнату, потом еще и еще. В двенадцатой по счету их опять встречает Ханамия. Он стоит в центре, скрестив руки на груди, и наблюдает за Теппеем и Хьюгой. Глаза прищурены, брови сошлись к переносице: Ханамия недоволен и зол. Кто знает, что бы он выкинул, если бы был жив – но он, к счастью, всего лишь призрак. – Никак не угомонишься? – говорит Ханамия. Он следует за Теппеем по пятам, его мертвенное дыхание – холодное и кислое. – Все тащишься куда-то и тащишься, вон, дружка подцепил. Не надоело? Не понял еще, что отсюда не уйти? Теппей не отвечает. Он не хочет волновать Хьюгу разговорами с пустотой, ведь тот не слышит и не замечает Ханамию. А еще Теппей просто не хочет говорить с Ханамией. Зачем отчитываться перед мертвецом? – Стой уже! Ты вообще слышишь меня, Киеши?! Остановись! – Ханамия хватает его за запястье, но Теппей с отвращением стряхивает чужие пальцы. Он стискивает зубы, прижимается лбом к прохладной гладкой стене, которая подсвечена белым. Он почти готов закричать; готов требовать, чтобы Ханамия заткнулся и убирался прочь. И в тот момент, когда Теппей не может больше сдерживаться, Хьюга окликает его с противоположной стороны комнаты: – Нам сюда. Пойдем! – Не ходи, – шепчет Ханамия. – Киеши, хватит, остановись. Все это убьет тебя, ты умрешь, Киеши. Останься здесь, со мной. Он виснет на плечах Теппея, мешает идти, сопит в ухо. Теппей пытается спихнуть его, но не может: Ханамия – очень настойчивый призрак. Он тянет Теппея на пол, и каждый шаг дается труднее предыдущего. В середине комнаты Теппей еле передвигает ноги. Кажется, будто к лодыжкам привязали гири. – Ну же, Киеши, поторопись, – сердится Хьюга и смотрит за плечо Теппею. Туда, где Ханамия. Туда, где пустота. Теппей стряхивает наваждение; в два шага преодолевает оставшееся до двери расстояние. Он не спрашивает, какое слово отыскал Хьюга, и каков был шаг. Теппей просто лезет в проем. Воздух в комнате сухой: губы тут же стягивает, в глаза словно насыпают песку, и это кажется отчего-то знакомым. Теппей спускается на пол, пытаясь вспомнить, когда он мог проходить похожую комнату. Где-то в сознании звенит сигнал опасности, но Теппей отмахивается от предчувствий. Ведь Хьюга проверил эту комнату и сказал, что все чисто. Он успевает дойти до середины, прежде чем двери глухо захлопываются у него за спиной. Сверху раздается щелчок, и Теппей наконец понимает, в чем дело. По углам комнаты притаились огнеметы. У него – не больше пяти секунд. Отсчет пошел. Раз. – Хьюга! Ловушка! – кричит Теппей, бросается к ближайшим дверям. Руки влажные и скользкие от пота, рычажки не желают поддаваться; огнеметы, реагируя на движение, ищут свою щель. Два. Теппей судорожно вращает механизм, дверцы сердито скрипят. Мягкий хлопок, и они ползут в стороны, медленно, слишком медленно. Теппей карабкается по переборкам, рвется в узкую щель. Он не видит, где Хьюга; надежда только на то, что друг спасется в другой комнате, успеет вернуться туда, откуда они пришли. Три, четыре. Открываются створки огнеметов, гудит механизм. Теппей протискивается в нераскрывшийся до конца портал, за которым маячит серая комната. Он уже почти там, внутри, когда языки пламени опаляют его левую ногу. Пять. Штанина в огне от бедра до щиколотки, жар въедается в кожу. Теппей с воплем падает в соседнюю комнату, катается по полу, сбивая пламя; судорожно стягивает штаны и отбрасывает прочь. Кожа покраснела, под коленом, куда попала огненная струя, наливается волдырь. Теппей воет от боли. Ногу крутит и дергает, в нос бьет запах паленого мяса. К горлу подкатывает тошнота; Теппей выгибается, зажимает рот ладонью, силясь сдержать рвоту – и не сразу понимает, что это не его плоть обгорела до костей. На расстоянии вытянутой руки от Теппея лежит обуглившееся тело Ханамии. Рядом с трупом стоит на коленях сам Ханамия. Он раскачивается из стороны в сторону, обхватив себя руками, печально кривит рот. – Киеши, – вздыхает Ханамия, – я же говорил… Я говорил тебе, Киеши. Остановись, стой уже, хватит. Теппей сглатывает горькую, вязкую слюну и закрывает глаза. На обратной стороне век – жуткие цветные картинки. Воспоминания о горящем заживо Ханамии, которого Теппей не успел вовремя втащить в безопасное укрытие. Они ошиблись тогда, неверно расшифровали слово – спутали английские s и с. Лабиринт не простил им даже такой малости. Ханамия подползает ближе, ложится рядом. Упирается лбом в плечо. – Останься, – уговаривает он. – Хватит уже бегать и лезть куда-то. Оставайся здесь, со мной. Ханамия обнимает Теппея поперек груди, и от холода его рук пробирает озноб. Потолок медленно кружится над головой, стены шатаются. – Киеши, – шепчет Ханамия в самое ухо, – Киеши… – Киеши! – кричит Хьюга и бьет Теппея по щекам. – Киеши, что с тобой? Ты ранен? Сильно?! Киеши, ответь! Теппей разлепляет веки, смотрит на друга снизу вверх. Сил нет даже на то, чтобы спросить, как Хьюге удалось пройти комнату с огнеметом – а отвечать тем более. – Ну же, Киеши, вставай! – Хьюга тянет его на себя, заставляет сесть. – Пойдем, давай же, пойдем дальше! Мы должны идти дальше, иначе мы умрем! Ты умрешь, Киеши! Вставай… Он тормошит и тормошит Теппея. Мольбы сменяются руганью и угрозами, ругань и угрозы превращаются в жалобные причитания. – Ты же обещал вывести меня, ты говорил, что позаботишься обо мне, – говорит Хьюга. – Не смей теперь вот так валяться здесь, слышишь, не смей! Теппей дрожит и стонет от боли, но все-таки поднимается. Он обещал. Так оно и есть: он действительно обещал. Хьюга тащит его к дверям в стене, не замечая труп, распластавшийся под ногами. Он ведет себя так, словно комната пуста, а пол чист. Теппей старается последовать его примеру: отворачивается от Ханамии, открывает створки. Вчитывается в код. – Ну? – торопит Хьюга. – Что там? Туда можно? – Сейчас… – Теппей трет лоб тыльной стороной ладони. Он вспоминает английский алфавит, вспоминает, куда им нужно идти. – Сейчас. Happiness. Три буквы. Да, можно. Забираясь в проем, он оборачивается. Ханамия, свернувшись в калачик, лежит рядом с собственным изуродованным телом. В следующей комнате Теппей объясняет Хьюге, что им делать дальше. Сперва они пойдут прямо и прямо, потом – вниз, а потом доберутся до угловых комнат и выйдут. Нога ноет, ожог болезненно пульсирует, но Теппей мужественно поворачивает рычажки. Они идут – медленно, зигзагами, то и дело останавливаясь передохнуть, но все же идут. Теппей кусает губы, пытаясь одной болью заглушить другую, и ищет новые слова. Страх ошибиться и подвести Хьюгу гонит вперед, и Теппей позволяет себе перевести дух только тогда, когда за очередной дверцей оказывается густая черная темнота – внешняя оболочка их ловушки. – Мы дошли до боковых комнат? – спрашивает Хьюга. Теппей кивает. – Интересно, как мы сюда попали? – Не знаю. Наверное, нас усыпили и перенесли сюда. Как иначе? – Стоять трудно. Теппей наваливается грудью на проем, кладет голову на скрещенные руки. Сейчас бы поспать. – Но зачем? Зачем нас здесь заперли? Кому это нужно? Теппей пожимает плечами. Ханамия рассуждал о правительстве или пришельцах, строил гипотезы одна безумнее другой. В некоторых комнатах Теппей соглашался с этими теориями; в других – смеялся над Ханамией и его бурной фантазией. Попадались и третьи. В них Теппею казалось, что он просто спит и видит страшный жестокий сон. – Пойдем дальше. Теперь нам нужно спускаться вниз. Спрыгивать в нижние комнаты – тяжело, нога болит все сильнее. Пару раз Теппей неудачно приземляется, задевая обожженную кожу. Иногда его встречает Ханамия. Он укоризненно качает головой и цедит: – Я предупреждал. Говорил тебе. Говорил. Теппей не слушает. Он цепляется за Хьюгу и, стиснув зубы, идет дальше. Боль поднимается все выше, от бедра ползет по животу и груди, отдается в сердце. Перед глазами мечутся черные точки, разбирать буквы все сложнее. – Как ты думаешь, угловые комнаты как-то помечены? Должны, наверное, – рассуждает Хьюга. – Может быть, буквенные коды – это координаты комнат внутри куба? – Может быть, – соглашается Теппей. Он устраивается перед очередной дверью так, чтобы меньше опираться на больную ногу. За створками – уже знакомая чернильная пустота. Они дошли до нижнего яруса. Теперь до угла – всего ничего. В следующей комнате к ним опять присоединяется Ханамия. Он безмолвно следует за Теппеем до тех самых пор, пока на матовой поверхности портала не находится привычного шифра. Вместо него по центру металлической пластины значится единственная буква – B. – Дошли, – беззвучно произносит Теппей. – Дошли. Глаза щиплет от слез, и он отворачивается, чтобы ни Ханамия, ни Хьюга не заметили его слабости. Он лезет первым, бредет к двери напротив. Трясущимися руками поворачивает рычаги – и видит черноту. Теппей ловит ртом воздух, хватается за створки, чтобы не упасть. – Проверь вторую дверь, – тихо предлагает Хьюга. Он берет Теппея за локоть и тянет к соседней стене. Механизм поддается тяжело, словно нехотя; пронзительный скрип режет слух. Теппей зажмуривается от страха, что за этой дверью тоже окажется пустота. Но когда он открывает глаза, там коридор. Бесконечно длинный, залитый ярким белым светом коридор, который ведет наружу – к свободе. Теппей утирает пот со лба и обращается к Хьюге: – Иди. Хьюга послушно выбирается из лабиринта; делает несколько шагов и оборачивается: – Киеши, а ты? Чего ты ждешь? Теппей улыбается и отступает прочь. – Иди. Я останусь. Все в порядке, ты иди. – Киеши, ты с ума сошел? – кричит Хьюга и бросается к проему. – Совсем спятил?! Лезь сюда! Немедленно! Ты умрешь там! Теппей отрицательно качает головой. Нет. Еще рано. Он еще не может уйти. – Киеши! – рычит Хьюга и карабкается в проход. – Ты рехнулся, дубина, лезь сюда немедленно! Пошевеливайся, мать твою, пока я не выволок тебя силой! Идиот! Кретин! – Стой! – Теппей выставляет вперед ладони. – Хьюга, я не пойду. Ты не сможешь меня утащить, ты же знаешь, я сильнее. Уходи. Пожалуйста. Если ты мой друг – уходи один, и я буду знать, что с тобой все хорошо. Хьюга сползает обратно. В глазах застыла мука, подбородок дергается – но спор окончен. Теппей улыбается, когда дверцы автоматически закрываются, отрезая лабиринт от выхода наружу. Рычажки поворачиваются, возвращаясь в свое обычное положение. Теппей ждет еще пару минут, просто убедиться, что Хьюге не придет в голову возвращаться, а потом перебирается в предыдущую комнату. На полу сидит Ханамия. – Ты все-таки остался со мной, – ухмыляется он. Теппей привычно молчит. Он остался в живых, он – победитель в этой игре. Разве живые держат ответ перед мертвыми, а победители – перед проигравшими? Он здесь не ради Ханамии. Теппей не ушел с Хьюгой потому, что чувствует, знает: в лабиринте еще остались люди. Его друзья. Он должен за ними вернуться; Ханамия, злой, неупокоенный призрак, тут ни при чем. И все же фигура Ханамии, которая маячит в углу каждой следующей комнаты, дарит Теппею спокойствие и силы двигаться дальше. Вверх, снова вверх, налево, прямо, вниз, налево. Теппей пытается запомнить повороты, чтобы потом легко отыскать безопасный путь назад, но разноцветные помещения сливаются в пестрый калейдоскоп. – Остановись, – просит Ханамия. – Ты устал, ты измучен. Ты вот-вот ошибешься. Куда тебя несет, Киеши? Теппей отмахивается и открывает новую дверь. Внутри комнаты – ловушка, это понятно сразу, можно не тратить время на расшифровку кода. На полу лежит тело, пробитое десятками железных шипов. Тело Хьюги, который шел наугад и погиб первым. Теппей аккуратно закрывает створки. В тот самый момент, когда рычажки поворачиваются в последний раз, открывается дверь в потолке, и в комнату падает Кагами. Он тяжело дышит, на лбу – глубокая ссадина, порванный рукав едва скрывает влажную рану. Похоже, раз или два Кагами чудом выбрался из ловушки. Он затравленно озирается по сторонам и вскрикивает, заметив Теппея. – Киеши!.. – Все хорошо, – успокаивает его Теппей. – Все в порядке, теперь ты со мной. Ты в безопасности. Кагами трясет, как в лихорадке. – И ты, ты тоже здесь? – задыхается он. – Да сколько же народу здесь заперто? Но почему, почему, как так вышло? Что мы сделали?! Теппей вздыхает и кладет руку Кагами на плечо. Нужно успокоиться. Нужно понять: бессмысленно искать причину. Стоит искать путь наружу. Кагами рассказывает дальше: – Я был с тем парнем из Шутоку, ты помнишь его, такой быстрый, верткий. Он разгадал код, сказал, что все понял, что это шифр Цезаря, и нам нужно просто искать слова… А потом… Потом… Он замирает и смотрит в пустоту, словно тоже до сих пор видит своего погибшего спутника. – Все в порядке, – повторяет Теппей и чуть сильнее сжимает пальцы. – Все в порядке, Кагами-кун. Я тебя выведу.