***
— Да эта игра совсем тебя убила! — вскрикивает мать, когда Джей, нарезая салат к ужину, неосторожно режется. Он даже не чувствует боль, но может только смотреть, как медленно растекается по коже ярко-красная кровь. Боль тоже красная; парень уже начал забывать, как чувствуют живые, настоящие люди. Настоящие? — Тебя как подменили, — все не унимается она. — Ты уже несколько недель как мертвый, как кукла... — Все в порядке, мам, — он не узнает собственный голос. - Мне просто нужно немного отдохнуть. — Отдохнуть?! Неужели ты думаешь, что это поможет?! На шум заходит отец. Окинув обоих внимательным взглядом, он отбирает у сына нож и грубо выталкивает его из комнаты. Джей думает, что нужно хотя бы обработать царапину. Но, зайдя в ванную, он снова впадает в оцепенение, глядя на покрывшую руку сеть тонких алых нитей. Он забыл, что такое кровь, что такое боль - в своем мире. Там все было иначе. Люди просто взрывались, как проткнутые шарики, заливая все вокруг красной соленой жижей с острым железным привкусом. Они все взорвались, оставив после себя только тлеющие угли да эту пресловутую жижу, похожую на мексиканский кетчуп. Сколько людей умерло из-за него? Джей давно устал считать.***
По вечерам Джей пишет Эль, все так же не убавляя громкость колонок. Громкий писк отправляемых и принимаемых сообщений неприятно режет слух, но это кажется честнее, чем вся нынешняя вместе взятая жизнь. Текст подруги снова выделен бесцветно-серым, как и его собственный, и от этого хочется выть, кататься по полу и кричать. Он помнит, он уверен, что Эль пишет мятно-зеленой карамелью, что ее сообщения пахнут сладостью и терпким ядом, который не был ей страшен. Эль пахнет именно так. Люси - не пахнет ничем. LL входит в сеть. LL: тебе нравится осень, Джей? JJ: нет. Как и тебе. JJ: мы превратили целую вселенную в пустую коробку из-под печенья, а мне должна нравиться эта осень? JJ: мне должен нравиться этот мир? LL: джей. LL: мы родились здесь. LL: нам здесь жить. LL: успокойся. JJ: да мне плевать. JJ: Эль, ты помнишь, как выглядит Игрек? LL выходит из сети. JJ выходит из сети. LL входит в сеть. LL: помню, Джей. Я все помню. LL выходит из сети.***
Джей выходит из дома - впервые за последнее время. Шлепая по мокрому асфальту домашними бледно-зелеными клетчатыми тапочками, старыми, как все старики этой планеты, он лишь смутно понимает, что сделал что-то не так. Люди в ботинках и пальто смотрят на него странно, со смесью удивления и брезгливости. Ему однозначно положено чувствовать холод. Это холод? В кармане растянутых спортивных штанов лежит несколько смятых купюр и список, в котором мягким почерком матери указаны молоко и хлеб. Это действительно грустно, но Джей не помнит, какой именно хлеб им нужен и на какой полке стоит молоко. Он едва вспомнил, куда идти. В магазине его ловит охранник и долго, пристально разглядывает. Парень не понимает, чем вызвано такое внимание; в конце концов его все же отпускают. Оказавшись у заветных полок, Джей теряется в разнообразии вещей, слепнет от дешевой пластмассовой яркости. Среди разноцветных пятен он ярче всего видит красное и, почти не задумываясь, хватает его замерзшими пальцами. Прищуриваясь, он тщится разглядеть на поверхности банки хоть какие-то буквы, но не может. Ему что-то напоминает эта несчастная банка, что-то очень важное, но он никак не может вспомнить, что именно... Вещь выскальзывает из рук и падает с оглушительным звоном, когда в голове Джея потерянные кусочки соединяются в единое целое. Он кричит; на шум прибегает охранник и долго что-то говорит, кажется, срываясь на ругань. Он не понимает. Его ведут на кассу, где парень покорно отдает почти все имевшиеся у него деньги. Остатков вряд ли хватит даже на пакет молока. Молока? Когда Джей возвращается домой, мать опять начинает кричать и плакать, сетуя на то, что она ненавидит все компьютерные игры мира. А парень запирается в ванной и смотрит на свои руки, измазанные томатным соком и, кажется, кровью, потому что кожу в некоторых местах немного жжет. Он не может поверить собственным мыслям, а внутри все холодеет от ужаса, словно он кого-то убил. Будто бы в первый раз, ха. — Зет, — шепчет он, чувствуя, как даже сами мысли окрашиваются в другой цвет. — Зет, зет, зетзетзетзетзет... В дверь стучит отец и требует, чтобы сын его впустил. Джей почти не слышит; он впервые за долгое время плачет, сжавшись на полу и уткнув лицо в колени. Ему совершенно неважно, что сейчас происходит вокруг него. Его мир горит. Он сам сжег его, своими же собственными руками. LL входит в сеть. LL: Джей? LL: ты в порядке? LL: ты не писал несколько дней. LL: Джей! LL выходит из сети. JJ входит в сеть. JJ: Зет. JJ: я убил его, Эль. JJ: я оставил его одного. JJ выходит из сети.***
— Я записала тебя к психологу, первая встреча сегодня. Собирайся, — бросает мать, без стука распахивая дверь. Джей поворачивает голову и непонимающе смотрит на нее. Смысл сказанного ускользает, как кусок мыла, но он все равно продолжает пялиться на мать, пусто и бессмысленно, в надежде, что она хоть что-то прояснит. Но женщина закрывает дверь, оставляя сына наедине с издевательской пустотой. Пустота. Разве кто-то знает о ней больше, чем он? Через пять минут мать заходит снова, криком подгоняя потерявшегося в себе Джея. Он выслушивает, одеваясь; у самого выхода его с трудом заставляют надеть куртку и ботинки. Кажется, эта одежда призвана защищать от холода, но он уже и не помнит, зачем нужно защищаться от того, что не смертельно опасно. Потом они выходят и вместе идут по серым, припорошенным холодной пылью улицам. Парень покорно переставляет ноги, стараясь не отставать, но в родном городе он видит нечто совсем другое. Когда ветер швыряет ему в лицо горсть холодной осенней трухи, Джей едва не падает от тоскливого, панического ужаса: даже ветер пахнет остывшим пеплом. Здание, куда его приводит мать, действительно оказывается какой-то клиникой. Воздух пропитан сухим жаром антибактериальных ламп и лекарствами, и это очень тревожный запах. Джей просит вернуться, но с него стаскивают пальто и силой усаживают на неудобный стул у какого-то кабинета. Спустя какой-то промежуток времени (какой? Джей давно устал в этом разбираться) дверь открывается, и фигура в белом халате приглашает их войти. У психолога вытянутое лошадиное лицо и редкие бледные веснушки. Каштановые волосы. Это женщина; на бейджике написано, что ее зовут Дана Коулман. Джей все еще что-то понимает, но скоро ему надоедает принимать участие в происходящем, потому что женщина разговаривает с его матерью. О чем — он даже не хочет знать, наверняка снова о губительности компьютерных игр (для кого?). Когда врач все-таки решает обратиться непосредственно к пациенту, она встречает лишь отсутствующий пустой взгляд. — Как тебя зовут? — она старается выглядеть доброй и ласковой, чтобы, видимо, не спугнуть его. Парень равнодушно окидывает ее взглядом и опускает глаза. Он не видит смысла в этом разговоре. Он не видит смысла вообще. — Джереми, — отвечает за него мать, сидящая рядом. Она заметно нервничает, судорожно цепляясь руками за сумку и постукивая пальцами по карабину. — Его зовут Джереми. — Простите, миссис Рид, но мне важно услышать ответ от него самого. Так как тебя зовут? — повторяет свой вопрос психолог. Понимая, что в покое его не оставят, парень все же с неохотой отвечает. — Джей. — Тебя так зовут родители, друзья? — Друзья, — немного помедлив, признает он. — Неправда! — вскидывается вдруг мать. — Друзья никогда его так не звали! — Джереми?.. - вопросительно глядит на него врач. Джей чувствует, как в нем медленно разгорается раздражение. Он пробует встать, но его ловят за руку и снова усаживают — и снова силой. Он обреченно скользит взглядом по кабинету и находит там что-то красное — вазу с какими-то невнятными вялыми цветами. Тоска снова подкатывает к горлу отвратительным липким комом, но это чувство хотя бы не принадлежит им. Этому миру, пахнущему таблетками и смирением. — Я Джей. Так зовут меня там, где мне место, и на этом все, — тихо шепчет он, пытаясь сфокусировать взгляд на вазе. — Других вариантов нет. — Мисс Коулман... — начинает было мать, но врач останавливает ее, примирительно поднимая руку. — Ну-ну, не нужно. Миссис Рид, я понимаю, что вы лучше знаете своего ребенка. Но, может быть, мне стоит поговорить именно с ним, узнав его точку зрения? Мать недовольно дергает ногой, но, кажется, соглашается. Тогда психолог продолжает свои попытки наладить диалог. — Скажи... Джей, что ты имеешь в виду, когда говоришь "где мне место"? Разве твое место не здесь? — Нет. Иррита-7. Там остались мои друзья. — Иррита-7? — врач снова в недоумении. — Что это? Джей чувствует, как во рту становится сухо и горько. — Мир, который мы разрушили. Я разрушил. — Да что вы его слушаете?! — снова взвивается мать. — Это все его глупые выдумки, сюжет игры, которая погубила всю его жизнь! Зачем вы выясняете подробности, вместо того, чтобы избавить его от этой мерзости? Видимо, психолог тоже едва сдерживается — Миссис Рид, для более эффективного лечения мне необходимо понять его чувства, которые, видимо, являются корнем проблемы. Я, к сожалению, не могу просто взять и сразу заставить его видеть мир иначе, потому что это вне человеческих сил. Поэтому я убедительно прошу вас не вмешиваться в процесс. Все, что происходило дальше, Джей помнит плохо. Когда время занятия, судя по всему, заканчивается, мать сухо прощается и, хватая сына за руку, тащит его из кабинета. В следующий раз он идет к мисс Коулман один.***
LL входит в сеть. LL: Джей. LL: как ты думаешь... Иррита все еще горит? JJ: думаю, нет. JJ: там уже нечему гореть. Все давно превратилось в пыль. JJ: Эль, там ничего не осталось. Деревья сгорели, дома развалились на части. Люди погибли. Только камни и серая пыль. Запах смерти. LL: ты тоже чувствуешь его? JJ: каждую секунду. JJ выходит из сети. LL выходит из сети.***
Через несколько занятий, посвященных нейтральным, отвлеченным темам, мисс Коулман снова возвращается к Иррите. Странно, но она оказывается единственной после Эль, кто может выслушать и не считать все это маниакальным бредом. И Джей рассказывает ей все: про голубые сады на главной площади, про деревья с золотой листвой и красную из-за какого-то редкого минерала воду моря Силкрис. Про то, как жрецы храма Черты пробудили древнюю силу и потеряли над ней контроль, как эта ошибка вылилась в кровопролитную войну, грозящую уничтожить весь мир. И про то, как их усилиями война была остановлена — правда, ценой просто невероятных, сокрушительных потерь и разрушений. — В самом начале, когда тебя привела мать, ты назвал то место Ирритой-7. Почему именно эта цифра, если ты ее никогда больше не используешь? — спрашивает как-то она, когда разговор вновь возвращается к этой теме. Джей молчит, но, наконец, отвечает. — Семь — номер нашего сеанса. До нас было еще шесть... отрядов. Шесть попыток не просто остановить, а предотвратить войну, защитив Ирриту от разрушения. До сих пор это не получалось ни у кого. Не вышло и у нас. — То есть... тот мир вынужден терпеть разрушения снова и снова? — тихо говорит она, и в ее голосе Джей слышит далекие отголоски собственной боли. Он кивает и пробует объяснить. — Сеансы... можно сказать, это лучи, расходящиеся из одного центра — Ирриты. Варианты развития событий, начинающиеся с одного и того же. Рано или поздно кто-то, наверное, добьется предотвращения катастрофы, но на все сеансы Иррита все равно одна. Наша была сожжена дотла. — И ты винишь в этом тех, кто был рядом с тобой? Джей качает головой. — Нет. Себя. The taste of tears, The sting of pain, The smell of fear, The sounds of crying...***
Однажды Джею снится Игрек, уходящий в холодную темную воду. Красивое аристократическое лицо холодно и ничего не выражает, а волосы слиплись от воды и соли. Вода была его стихией, но только на Иррите... но, кажется, он и сам об этом прекрасно знает. Только тот, кто уверен в собственной обреченности, может так равнодушно идти на смерть. Когда он просыпается, то какое-то время просто сидит на кровати, поджав ноги и прижавшись подбородком к коленям. У него были крылья, и, хотя сейчас их нет, он может вспомнить, как они легкими нитями прорастают из плеч, может почувствовать их прикосновение - почти физически. Пожалуй, помнить об их существовании вдвойне больно. JJ входит в сеть. JJ: Эль. JJ: кажется, Игрек погиб. JJ: ты должна знать. LL: я знаю, Джей. LL: я тоже это видела LL: во всяком случае, если исходить из этого, то остальные живы. JJ: надеюсь, с ними и правда все в порядке. JJ: хотя... какой порядок, о чем я? JJ: Эль, они испытывают то же самое. Никому из нас теперь никогда не освободиться от этого. JJ: может быть, Игрек поступил правильнее, чем мы все. JJ выходит из сети. LL: нет, Джей. нам не выбраться. LL выходит из сети.***
В тот день Джей весь день проводит дома, сказавшись больным. Мать звонит мисс Коулман, и та выражает надежду на скорейшее выздоровление своего пациента. От скуки он берет в руки первую же попавшуюся книгу и открывает на случайной странице, вдруг с удивлением обнаружив, что она, кажется, тоже посвящена путешествиям между мирами. Главный герой бросил свой мир ради другого, но его утянуло обратно. И теперь он может вернуться в то место, которое он сам для себя избрал, лишь одним способом - стерев себя из своего родного мира. Такая ситуация заставляет Джея задуматься, и он, отложив книгу, пересаживается ближе к окну. Осень уже понемногу сменяет зима, поэтому снаружи все уже припорошено мелким снегом. Во всяком случае, холод немного перебивает запах дыма и пепла. Как можно стереть себя из памяти мира, перестать ему принадлежать? Даже изменив имя и уехав на другой конец света, ты все равно останешься собой. Будь он Джеем или Джаредом, действительность все так же крепко держит его своими холодными цепкими лапами. Здесь стоят его истертые старые тапочки, здесь, кажется, была школа, в которую он ходил буквально несколько месяцев назад... На минуту ему становится интересно, почему же он туда не ходит, но эта мысль тут же пропадает. Наверное, мать как-то объяснила его отсутствие, надеясь, что вскоре ситуация изменится и он туда вернется. Что ж, никогда не поздно. Но если нельзя выкинуть из жизни всю память о нем, то, может быть, можно выкинуть себя самого? Джей вздрагивает от постепенно приходящего осознания. Лицо обжигает жаром, а по всему телу разливается отвратительная обморочная слабость. Неужели Игреку в голову пришла та же идея? Неужели он искал смерти не только потому, что устал, а еще и для того, чтобы найти путь обратно? Может быть, он его уже нашел? Когда вечером возвращаются родители, Джей действительно выглядит больным. Он сидит, неподвижно глядя в одну точку, никак не реагируя на внешние раздражители. После недолгой ругани мать оставляет его в покое, а отец и вовсе говорит, что их сын окончательно сошел с ума. После этого они уходят ругаться на кухню; Джей прекрасно их слышит, но ему не до родительских споров. В его мозгу с тихим щелканьем работает часовой механизм, неумолимо приближая то время, когда сдетонирует бомба.***
На следующий день Джей опять остается дома. Не спав всю ночь, он чувствует легкое головокружение, но это кажется ему совершенно неважным. Мать что-то чувствует, видимо, и выспрашивает у сына о его самочувствии, но парень отделывается вялыми уверениями в том, что все в порядке. В конце концов отец торопит ее, они уходят. Они всегда уходят на работу вместе. Или уходили? Он не знает, что будет дальше, поэтому обреченный холод в районе сердца не дает ему отвечать за будущее. Собравшись с мыслями, он садится за компьютер. Ему кажется логичным в этот раз выбрать другой цвет текста, но, кажется, в настройках чата нет этой функции. С отвращением глядя на стандартный безлико-серый шрифт, он открывает графический редактор и с болезненным удовольствием пишет свое послание корявыми ярко-синими буквами, сохраняет картинку и прикрепляет ее к пустому сообщению. JJ входит в сеть. JJ: Эль, я ухожу. Встретимся на Иррите. JJ выходит из сети. Выйдя в пустой темный коридор, он хватается было за куртку, но, подумав, вешает ее обратно и идет к телефону. Последним набранным номером значится телефон мисс Коулман, поэтому он не задумываясь нажимает на повтор. В трубке сначала что-то шумит, а потом наконец раздается знакомый голос. — Да, я вас слушаю. — Здравствуйте, мисс Коулман, — сипит парень, чувствуя, как стремительно пересыхают губы. — Это Джей. Джереми Рид. — Ох, Джер... Джей. Здравствуй. Твоя мать звонила вчера и сказала, что ты болен. Как ты себя чувствуешь?.. — Мисс Коулман, — почти перебивает ее Джей. — Я ухожу. Кажется, она понимает сразу. — Стой, подожди! Ты имеешь в виду... Не нужно так поступать! — Я не могу жить в мире, где все хорошо. Потому что знаю, что где-то все куда хуже — моими стараниями. — Джей, но ведь это всего лишь игра!.. — Игра, — холодно подтверждает он. — Игра длиной в жизнь. И жизнь длиной в игру. Простите меня, мисс Коулман. Прощайте. Он вешает трубку, даже не дожидаясь ответа, оглядывает коридор и замечает странный блеск. Зеркало. В нем отражается худой рыжеватый парнишка с бледным, почти синюшным цветом лица. Возможно, он стал бы любимцем девчонок. Герой Ирриты. Убийца. Он поступает правильно, верно? If only I could have been there, I'd be a hand for the sinking. If only I could have been there, I'd be a prayer for the dying. See the pain etched in my face... Зайдя в комнату, он смотрит на компьютер и снова не находит в себе сил его выключить. Поддавшись непонятному порыву, парень с легким вздохом авторизуется в чате. Пусто. Скорее всего, Эль все еще спит. Последний раз взглянув на километры мертвого серого текста, он оставляет чат открытым и уходит, остановившись только у входной двери. Он берет с полки свои ключи и выходит из квартиры; подумав немного, он бросает их на старый коврик у двери. В конце концов, они ему больше не понадобятся. Никогда. Джей поднимается по лестнице и с легкостью взбирается на общий балкон. В лицо ему ударяет холодный, колючий ветер, смешанный с мелкими снежинками и пресными каплями. Машинально слизнув одну, парень смотрит на небо и тихонько смеется парадоксальности происходящего. Его зовут Джереми Рид. В школе он буквально три месяца назад был одним из лучших учеников и подавал большие надежды. Кажется, у него даже была девушка. Он собирался стать хирургом и спасать человеческие жизни. Он собирался сделать так много... Его зовут Джей. Он был мастером-шпионом и одним из предводителей восстания рабочих против жрецов Черты. В бою он не знал равных, а число убитых было действительно бесконечным. Он входил в совет, который постановил применить против сил противника "живой огонь", пламя, которое можно погасить только смертью. Пламя, которое погубило Ирриту. Его зовут Джей. И это уже нельзя изменить. Расправляя плечи, он чувствует, как ветер холодит спину под тонкой майкой. У него были крылья. У него есть крылья. Потерять их сложнее, чем разучиться плавать или ездить на велосипеде. Джей снова невесело смеется и неуклюже забирается на парапет. С самого глубокого детства взрослые твердили ему, что за все поступки рано или поздно приходится отвечать. Что именно умение признать свою ответственность - признак настоящего, неподдельного взросления. Что же, он готов отвечать. По всем пунктам и статьям. Это — взросление? Он знает, что от балкона до асфальта под ним расстояние достаточное. А еще он знает, что взлетать вниз не сложнее, чем вверх. Он переставляет босые ступни поудобнее и, коротко выдохнув, делает шаг. Он летит. Встретимся на Иррите. I'm so sick and tired of The taste of tears, The sting of pain, The smell of fear, The sounds of crying...***
Через несколько дней после смерти Джереми Рида на его чат-клиент пришло сообщение. Это была картинка, где неровными ярко-зелеными буквами было написано только два слова: "Я иду". На следующий день в доме на другом конце города нашли мертвой семнадцатилетнюю Люси Эванс, отравившуюся таблетками. Врач-психолог по имени Дана Коулман повесилась через две недели. Возле ее тела нашли клочок бумаги с надписью, сделанной ярким розовым маркером. "Иррита".***
— Зайтар, — окликнул черноволосого лохматого парня долговязый тип в растянутой футболке. — Джей умер. — Я знаю, - ответил тот, не поворачиваясь. Он сидел, поджав ноги, на самом пороге и глядел на море. Кажется, собиралась буря: небо тяжелело, а вода была особенно темной. В воздухе пахло тревогой. — Иман уже ушел. Несчастный. Он не сильно-то обогнал свою Люли... Люки... — Ее звали Люси, — процедил он. — Люси Эванс. Он любил ее. — Зайтар, тебе его совсем не жалко? — спросил долговязый, подходя ближе. — Я больше не Зайтар, Кей, тупица ты непроходимый! — крикнул вдруг черноволосый, поднимаясь и зло глядя на товарища. — Меня зовут Зет. И Умана тоже больше нет. Он умер, умер еще давно. Игрек ушел, потому что понял это. Кей вздохнул. — Иман и Игрек — одно и то же. — В том-то и дело, что нет. И ты прекрасно об этом знаешь. Они помолчали. — Знаю. Только вот поверить все еще не могу, — тяжело вздохнул долговязый и, пошатываясь от выпитого, ушел в другую комнату. Зет поднялся и медленно пошел к берегу. Мягкий холодный песок проваливался под босыми ногами, окрашивая ноги в бледно-серый. Пепельный. Он ненавидел это слово. Не обращая внимания на намокшие края штанин, он зашел в воду по щиколотку и остановился. В вечерних сумерках его раскосые глаза горели тревожным желтым огнем. Пошарив рукой по дну, он достал обломок ракушки. Острая кромка влажно поблескивала, напоминая собой то ли звезды, то ли странный белый песок, сыпавшийся в тот день на Джея. Песок, который забрал его жизнь. Выругавшись, Зет закрыл глаза и со всей силы резанул вдоль по руке. Звенящая боль оглушила его, но, превозмогая ее, он повторил то же самое со второй рукой. Глядя, как по бледной коже стекает яркая, нестерпимо красная кровь, он хрипло засмеялся, потому что вспомнил такую же красную воду озера Силкрис. Джей говорил, что это из-за какого-то редкого минерала, у которого не было названия. Но сам он был уверен, что все это озеро - просто большая лужа крови. Напоминание о шести предыдущих сеансах и шести разрушительных войнах. — Ты этого хотел, да? — чуть не плача, зло крикнул Зет в тяжелое небо. У них, конечно, был бог, но он никогда не отвечал на молитвы. Не ответит и на ругань. — Ты просто ненавидишь своих детей. Ты ненавидишь всех. Как ты можешь зваться создателем, если так легко уничтожаешь то, что сотворил?! Они живут под разными небесами, ходят по разным дорогам. Но свобода для всех одна. Свобода, ставшая тюрьмой. "Встретимся на Иррите". I'm trying to earn a set of feathery wings, I wish I could protect you here. Oh, please don't cry. Now smile as you're standing At the edge of your life. Your troubles are over, Mine are just beginning. I'm trying to earn a set of feathery wings, To take me away from here. It's me you leave behind...