Невозможное.

По раненым, о черствое горе, глазам. Губами без идентификации «Не лучшее небо». Тяга оттенка «Свобода» - В суматохе на десятой глубине, по внутренним голосам, пульсирует еле свет. И холод горячее – остроконечные обледенелые полюса – многострочное, закоулочным эхом – Стирая контур и единичные чудеса – Цепляет невозможное нет. Нет власти над разумом и телом, что само просит хриплой отдышки, уткнуться больным сердцем в колени и убежать. Успеть на рушащиеся края дамбовой/морской/крутой/хрупкой вышки и, не держа земного равновесия, упасть. Там, на дне – Гиблое небо, прошу, верни мне ясность и вкусы – смертность «Суметь», чувства в новых зародышах между сломанных ребер, дабы мертвые полные пустых обещаний рубцы непросто могли гореть.. Гореть, когда по чужим щекам родными прикосновениями, Когда не_людный город уже успел в нас простыть и на постельных тонах, мимо, ходящими «улучшениями» – выливать из себя то, что не успело еще остыть.. Скрыться за закрытым шторами в дешевых отелях, в комнатах, где от асфиксии задыхается жизнь – Где другие, в пяти картонных анемичных стенах, пытаются лишь дыханием искупить свой противозачаточный мир: Больше не открывая дальность «Любил», Равнодушие, что стекало на перебродившие руки – Письмена, скомканные в углу, и душу, что прокурил, выбрасываю пеплом за оконные звуки. И душащим криком медовых птиц, извивая из моих слов, что летят наверх, свои гнезда – Я охраняю тебя, застрявшего в образе тальковой синевы, и вместо моих бродящих снов на тебе созерцают звезды.. И по протокам – Я никогда не повторяю «Забыл», Даже касаясь живой – немой, и бесплотной дрожи. В тех днях, где свет казался совсем иным – В других кажешься мне ты, - слишком похожий..