Край

      Однажды Бервальду все осточертело. Датский дом, лицо остальных скандинавов и постоянные придирки Хансена. Причем настолько, что хотелось закричать во весь голос и убить этого идиота, в чьих глазах цвета воды у берегов южных морей удивительно сочетались полная уверенность в своих действиях и чувство собственного превосходства. Иногда Дания выпивал и хотел «игры», правил у которой не было. Он сам их придумывал в процессе, подстраивая под себя и каждый раз злясь, когда кто-то делает что-то не так.       Мужчина пытается успокоиться. Закрывает глаза, представляет, что погружается в прохладную воду полностью, без одежды. Дна не чувствуется, пузырьки, взявшиеся будто ниоткуда, приятно касаются тела, но вскоре исчезают. Прохлада освежает разум, заставляет думать и рассуждать трезво. Но в голове обрывками всплывают воспоминания: удары Дании без какой-либо причины, ограничение свободы. Однажды в подвале дома Бервальд увидел окровавленные цепи, испугался, хотя старался не подавать виду. И лучше не спрашивать, что он там делал. Этот страх заставляет Оксеншерну отмахиваться от этого, как от мошкары, всплыть наружу и осознать, что все это время ему не хватало кислорода.       Он открывает глаза. Видны холмы, лагерь. У Бервальда было больше нескольких тысяч людей. Его людей, которые готовы защищать родину до последнего вздоха, стоять на позициях и умирать на штыках врага. Кто-то переговаривался, кто-то готовился к наступлению. Где-то гремел звон кольчуги и ржание лошадей. Мужчина был готов поспорить, что слышит это снова.       Скоро сядет и померкнет солнце, словно его опустят в море, и оно потухнет, как свеча.       Тогда он сражался один на один. Оружие, кровь, чувства. И это даже не хочется вспоминать. Погибла четверть не только его людей, несколько сотен были взяты в плен. Прошлый урок ничему не научил Хансена, который лишь усмехнулся на прощание, сидя на земле. Побитый, но гордый.       Что интересно, Хансен всегда знал, что говорить и что делать. Иногда даже не думая, совершал поступки, за которые ему не было стыдно. По крайней мере так считал Бервальд, который каждый раз, когда Дания напивался, тащил его до постели. Слушал непонятное мычание и бульканье, а на следующий день все повторялось. Хенрик хотел властвовать, жить счастливо с Норвегией до самой смерти.       Сначала мужчина идет по полю. Трава уже поблекла, повсюду виднеются красные пятна, кое-где лежат тела, еще никем не убранные. Убирать их некому, потому что весь город превратили в большой склеп, в котором не было живых. Если они и были, то бежали отсюда при самом удобном случае, когда датчане отступали.       Бервальд идет по городу. Пустоту заполняет лишь холодный ветер, но и того мало. Даже облаков на выцветшем голубом небе нет. Солнце уже село, но света хватает для того, чтобы увидеть пробирающий до мурашек ужас. Во всем городе от домов остались только фундаменты и стены, на которых черные следы от огня похожи на людей. Кричащих, стоящих на коленях и просящих помощи беззащитных людей, которые превратились в седой пепел вместе со своими домами. Кровь только на изуродованных телах на улицах. Они валяются без каких-либо конечностей, разрубленные на части и вывернутые наизнанку, окровавленные. Последние капли крови вытекают из ран или уже вытекли, пропитав рваную и прожженную одежду. На некоторых она порвана в клочья.       И это всего лишь один город. Это сделали датчане, не желающие проигрывать. Они предлагали мир, но Швеция отверг все попытки мирно решить ситуацию. Он хотел собственными силами доказать, что может быть независим, может защитить себя и своих людей. А потерял больше, чем мог себе представить. Так много, что сделать шаг, не споткнувшись о тело, очень трудно. Против Бервальда сражается не только Дания, это ему хорошо известно. Все это время Оксеншерна находился под дулом мушкета, но прекрасно знал, что в него не выстрелят и каким будет его завтрашний день. По крайней мере, не убьют. А потери... В каких сражениях и битвах их не было?       Мужчина идет медленно, знает, что торопиться некуда. Помнит, как около ста лет назад сражался с Данией. Но тогда его армия была в два раза больше и составляла всего двенадцать тысяч человек. В монастыре, виднеющемся вдали, располагалась треть людей Хенрика. Помнит, как чуть меньше пятидесяти лет сражался за свою независимость. За его спиной стоял Тино, не веря своим глазам. А сейчас им не верит Бервальд, обходя тела своих людей.       Впереди блестит море. Уже чувствуется характерная свежесть и прохлада, пробирающая до самых костей. Идти немного. Оксеншерна знает, что на берегу он будет не один. Его ждет Дания, желающий не то поговорить, не то напасть снова. Почему-то именно в последнем мужчина уверен больше всего.       Еще не раз они сразятся за их земли и не раз будут защищать своих родных финна и норвежца.       Бервальд увидел Хансена. Воспоминания снова всплыли в памяти. Швед лежал в луже собственной крови, она медленно стекала по лезвию секиры Дании. А он сидел рядом и улыбался, закрыв глаза. Потом этот чертов психопат рассмеялся так, что по телу пробежали мурашки. Мимо вели сопротивляющегося Тино, закованного в цепи. Тот испуганно смотрел на Оксеншерну, вздрагивал каждый раз, когда его толкали в спину. Пытался вырваться, когда мужчина пропал из виду.       Все это было так давно, но казалось, что прошло всего несколько месяцев. Трудно забыть, трудно понять, а еще труднее простить того, кто чуть не убил. Предпочел другое: унизить. Добить морально, растоптав в грязи и уничтожив последнюю надежду. Тихо посмеиваясь, отобрал свободу. Даже свежим воздухом не всегда разрешал дышать.       Сухой песок хрустит под ногами. Давно швед не слышал этого звука, не ходил по родной земле. Сейчас этот звук не очень-то и приятен, хотя теперь Бервальд будет свободен. Он медленно подходит к Хансену, наблюдающему за волнами. Тот разворачивается со свойственной ему резкостью, и его лицо снова сияет.       — Что, хочешь меня поб'дить? — передразнивает Дания и улыбается, все еще держа секиру в руках. Его форма давно испачкалась в крови, земле и пыли, пахнет порохом и металлом. Мужчина улыбается так, будто сейчас собирается наказать Бервальда за все его проделки. Он просто убежал без спроса, совсем как маленький ребенок. — Вы, — Хенрик подается вперед и показывает пальцем на Оксеншерну, — больше на маскарад годны, толпа крестьян, — усмехается и прикрывает глаза.       Бервальд молчит и срывается с места, замахивается мечом и бьет со всей силы, на которую только способен. Меч со свистом разрезает воздух и со звоном ударяется о секиру, выставленную датчанином вперед. Каждый знает, что оружие проломить невозможно, но все равно продолжает давить. Это почти бессмысленно. Взгляды мужчин встречаются. В светлых глазах Швеции цвета неба над Скандинавским полуостровом отражается желание отомстить за своих людей и свободу, за боль и унижение. А в тех самых глазах цвета южного моря — злость и издевка. Такие явные, такие открытые. И только спустя некоторое время Оксеншерне удается заметить, что за этими чувствами прячутся одиночество и боль. Хансен хотел не подчинить себе некоторые страны, а окружить себя ими, чтобы не испытывать давящего одиночества, боли и страха. Алкоголь должен был помочь ему, но только усугубил ситуацию - насилие в датском доме стало обычным делом.       Оксеншерна все понимает. Понимает, почему он держал его и Норвегию у себя, почему издевался, почему пил. И сейчас они вдвоем стоят на краю мира — их Скандинавии — и эту грань лучше не переступать. Да, завтра будет свобода. Завтра будет светить солнце, опаляя равнины и холмы. Но кто знает, что будет послезавтра? Хансен и так слишком далеко зашел. За черту, где заканчивается этот мир, который он желал «спасти».       Мужчины отходят на несколько шагов назад, чтобы с новой силой пытаться победить друг друга. Бессмысленно. Сил нет.       Дания вытирает текущую изо рта и разбитой губы кровь ладонью. Она плохо впитывается тканью перчатки, поэтому остается на ней. Бервальд практически через секунду оказывается рядом и бьет Хансена в грудь одной рукой. Этого достаточно, чтобы почувствовать боль и упасть назад, выронив оружие. Гордость не дает Хенрику лежать, и он пытается подняться, но Оксеншерна берет его за воротник и приближает к себе. Так близко, что до соприкосновения хватает одного движения.       — Даже не д'май больше появл'ться на моей терр'тории, — холодно говорит Бервальд и оттолкивает Хенрика. Оставляет его одного наедине со своими мыслями. И неестественно холодный ветер наполняет одиночеством, от которого вряд ли можно избавиться.       Пусть хорошенько подумает, прежде чем в следующий раз подойдет к краю.