Враги

Ннойтора понюхал кружку. Запах не больно-то вдохновлял. Это бесило. Сегодня все бесило. Вообще все: белые стены Лас-Ночес, черное небо за ними, решивший поболтать Тесла, молчащая Неллиэл, покровительственный взгляд Айзена, наблюдающего за тем, как его дорогая Эспада пробует его дорогой чай… Мир сегодня определенно решил разозлить Ннойтору. И ему это удавалось. Ннойтора отхлебнул из кружки и тут же скривился: чай оказался горькой дрянью. Только этой жижи не хватало, чтобы день претендовал на звание самого отвратительного. – Тебе надо было бы добавить меда, чтобы было слаще, – подала голос Неллиэл. Ну, вот молчала же целый день, надо ж было вякнуть сейчас, а?! – За-аткнись, – злобно протянул Ннойтора. – Раскудахталась! Неллиэл посмотрела на него со смесью жалости и раздражения, и отвернулась, потеряла интерес. Ннойтора скрипнул зубами. Хотелось швырнуть в нее кружку с чаем. Сразу двойная польза вышла бы: и гадость пить не придется, и Неллиэл отвалит – да Айзен же не оценит такого жеста, падла эдакая. Придется давиться – и чаем, и оскорблениями. Ннойтора свирепо прихлебнул из кружки. Может, если подсластить, и правда будет терпимо? На границе сознания что-то шевельнулось, что-то про Неллиэл и чай, но Ннойтора не смог сходу сообразить, а потом отвлекся на падлу-Айзена, а потом забыл. На следующем собрании Эспады вспомнил только, как хотел швырнуть кружку, и снова подумал, как это вышло бы удачно. И Неллиэл еще какую-то чушь про мед говорила. В общем, ничего интересного или важного, только придется снова давиться гадостью. И никакого скрытого смысла. *** Он умирал. Сомнений не было: кровь уже булькала в глотке, конец был близок, оставалась в лучшем случае пара минут. Ннойтора попытался сглотнуть, избавиться от металлического привкуса во рту, но только закашлялся, да прокатилась волна дурноты. Эмоции уходили вместе с жизнью. Ни куража битвы не осталось, ни злости, ни сожаления, только какое-то тупое равнодушие. Даже когда Неллиэл подбежала, упала рядом на песок, принялась что-то сбивчиво бормотать, он не разозлился привычно, не захотел ударить, доломать остатки маски или – как когда-то на собраниях Эспады – чай… Перед смертью Ннойтора вспоминает горькую дрянь, которой вынужден был давиться под понимающим взглядом Айзена. Просто прекрасно. – Ну как же так?! – горестно вздыхала Неллиэл. – Нашлись же, встретились, почему так?!.. Она пыталась вылечить его, но куда ей, у нее в лучшие моменты сил хватало, может, на пару глубоких царапин… Ннойтора с удивлением заметил в ее глазах слезы. Жалеет, что ли? Слегка кольнуло такое знакомое раздражение, даже перед смертью Неллиэл умудрилась его вывести из себя, а ведь так замечательно и спокойно умирал… – Отвали, – прохрипел Ннойтора, попытался оттолкнуть ее, но не смог даже руку поднять. Слабый, как цыпленок, скорее бы сдохнуть и не позориться. Все вокруг расплывалось, затягивалось туманом. Лицо наклонившейся над ним Неллиэл уже было не различить, только зеленые волосы выделялись на фоне черно-белого пейзажа, только поэтому Ннойтора знал, что еще не умер. – Живи! – не просила, а требовала Неллиэл, и в голосе ее слышались слезы. – Живи! Ты обещал же! «Когда это я такое обещал?!» – хотел спросить Ннойтора. Рот уже открыл, чтобы спросить. И вдруг вспомнил. Как сжимал ее окровавленную ладонь в своих, казавшихся на контрасте такими большими, да все равно слабыми, не способными защитить. Как клялся, что ни за что ее не забудет. Как отказывался верить, что она не дышит, и все держал ее за руку, не зажимал свою рану. Как шептал: «Неллиэл, Неллиэл, Нел-ли-эл…» – чтобы в следующей жизни обязательно найтись, встретиться, снова быть вместе. Как корчился от боли, как уходила жизнь из тела, оставляя на губах последнее «Нелл…». Как чертову сотню лет спустя встретил ее – и не узнал, прошел мимо, мазнул равнодушным взглядом, и она не вспомнила, не обернулась. Как мучился всю свою жалкую жизнь, чувствуя, что не может найти что-то важное, самое главное, для чего все вообще затеялось. Как умирая в огне, задыхаясь от гари, и неожиданно память вернулась, и плакал без слез, просил прощения, ненавидел себя за то, что забыл. Как последними крохами сознания молился всем известным богам, упрашивал и требовал: чтобы в следующей жизни – хоть врагами, но главное, вместе, вместе!.. А тогда, в самом начале, она готовила ему чай. И всегда добавляла мед, чтобы было сладко, ведь он ни в одной из жизней терпеть не мог эту горькую дрянь… Раз теперь вспомнил, значит, уже все? Конец? – Я не хочу снова тебя терять! – всхлипывала Нелл. – Слышишь?! Не вздумай снова меня бросить! Ннойторе вдруг страстно захотелось жить. Не потом, когда-нибудь, в следующей жизни, на каких-то идиотских условиях – а прямо сейчас, здесь, с ней, когда они оба помнят, когда они оба знают, когда они оба хотят, всего и сразу!.. Жажда жизни подстегивала, придавала сил. Ннойтора чувствовал, как сами собой затягиваются раны, медленно, мучительно, но неотвратимо. Там, куда падали слезы Нелл, заживало в два раза быстрее. Отчего, почему – какая разница? Может, она наконец-то научилась нормально лечить. Может, Ннойтора обзавелся вдруг впечатляющей регенерацией. Может, у богов такое извращенное чувство юмора, и они решили дать им еще один шанс. – Предатель! – Нелл размазывала слезы по щекам. – Опять! Ты же обещал! Ннойтора почувствовал, что на этот раз сил ему хватит. Кое-как поднял руку, поймал ее ладонь – такую маленькую, и снова перепачканную кровью – и выдавил: – Враги друг друга не предают. Дышать стало легче, наверное, порванное легкое окончательно восстановилось. И Ннойтора уверенно добавил: – Я обещаю.