По шоссе до конца дороги

- Так и не поумнел, Джо? В глазах Саймона – темная, темная безлунная ночь, которая уже клонится к рассвету. Так мало времени, меньше, чем до утра. Меньше, чем двадцать семь дней сто пятьдесят тысяч лет назад, но по меркам Вселенной совсем недавно. - И не повзрослел, - добавил он, не отводя взгляд, опираясь боком о дверь своего гостиничного номера. Под этим взглядом Джо остро захотелось моментально сдаться, ответить короткое и лаконичное «да», повинившись, опустив голову к нему на колени. Однажды он заснул вот так, а когда проснулся, то увидел сквозь шторы пробивающийся рассвет. Саймон спал сидя, откинувшись на мягкую спинку кровати, и ни разу не шевельнулся, боясь разбудить. Только пальцами в его волосы зарылся. Это неповторимое ощущение преследовало Джо очень долго, несколько лет, и даже сейчас порой колкими мурашками проносилось вдоль спины, стоило только вспомнить. - С чего ты взял? – коротко спросил он, решительно шагнув в номер. Уточнять, спорить, доказывать, о, нет, только не с этим человеком. Для Саймона он - открытая книга, только слова в ней слишком затейливые. Не для средних умов. Саймон не пустил его дальше двери, но и на пороге не держал. Джо пару минут молча смотрел на него, потом открыл шкаф, оглядел вешалки, снял с одной кожаную куртку, так сильно похожую на собственную, и протянул. Губы Саймона исказила усмешка. Не обидная, не наглая, а очень человеческая. - Где Кэмерон? - Какая разница? - Наверняка сидит в твоей квартире. До смерти напуганная, потому что ты вряд ли ее толком успокоил. Утешитель из тебя… - Да заткнись ты, Сай. Джо никогда не позволял себе срывов на тех, в ком чувствовал силу покруче своей. Незримо гнуться, как лоза, перед чужим авторитетом – это у него, должно быть, было в крови. Но сейчас, впервые, его вдруг остро пронзило ощущение, что десять лет действительно сыграли свою определяющую роль. В чем-то Саймон всегда будет сильнее, мудрее и лучше. Но только в чем-то. Во всем остальном они равны, совершенно и абсолютно. И это равенство – именно то, чего Джо, наверное, так недоставало и недостает до сих пор. Даже несмотря на все его слова, которые на самом деле не более чем попытки сохранить гордость и дистанцию. Зачем только. Саймон и в самом деле заткнулся и больше не спорил, поняв, что бесполезно. С таким же успехом можно попытаться остановить руками разогнавшийся дорожный состав. Он молча взял куртку, молча шел за Джо по длинному, чертовски длинному коридору отеля. Молча шагнул в лифт и хранил это свое красноречивое молчание до самой стоянки. Но, окинув быстрым взглядом кричаще-дерзкую «Порше», все же не выдержал. - Зная тебя, я удивлен, что не красная. Садясь со стороны пассажира, Саймон конечно же заметил, каких усилий Джо стоило скрыть улыбку в уголках губ. Они довольно долго колесили по городу, как всегда на предельной скорости. Саймон помнил, что Джо по-другому не умеет. В нем всегда было всего через край, и в рамках нормы ему тесно, так тесно, что он бесится и начинает творить назло всем и, в первую очередь, себе какие-то абсолютно безумные вещи. Размышляя об этом, Саймон почувствовал медленно нарастающую мелкую лихорадку и машинально провел раскрытой ладонью по лбу, вытирая невидимую испарину. - Открыть окно? – спросил Джо, покосившись на него. И, кажется, опять прибавил скорость. - Все нормально. Маленькая неприятная особенность субфебрильной температуры. Джо промолчал, но от Саймона не укрылось, как едва заметно дрогнули его ресницы. Не очень-то хотелось спрашивать, но в глубине души он понимал, что Джо откуда-то хорошо известны симптомы его болезни, даже такие незначительные. - Ты абсолютно уверен? Его голос звучал слишком тихо. Саймон закатал рукав куртки, на предплечье, вытянув руку. Пятно саркомы Капоши на темной коже легко было проглядеть, но Джо моментально его заметил, невольно крепче сжав руку на руле. Они выехали за город, Джо гнал по шоссе, все дальше и дальше, вглубь равнин. Саймон всё еще отказывался верить в какую бы то ни было красоту этой пустынной земли, но внезапно на него накатило понимание, чего действительно ищет здесь Джо. Выхода за пределы поля. Так далеко за все возможные пределы, насколько можно себе представить. Саймон не сразу понял, что они где-то остановились, минуты текли, как песок – цепкий, тягучий – а Джо смотрел в одну точку, заглушив мотор, и его красивые мощные руки все так же лежали на руле, будто не решались отпустить. Засмотревшись, Саймон вспоминал, каково это – касаться этих рук, чувствовать тепло кончиков длинных пальцев. На какое-то время даже холодное дуновение смерти, неотступно преследовавшее его все последние месяцы, поспешно отступило, Саймон вдохнул полной грудью и понял, что ему тепло. И улыбнулся, повернувшись к Джо, мягко и ненавязчиво взяв его за упрямый подбородок. Он, несомненно, изменился. Не столько внешне, сколько внутренне. Будто коркой оброс, нарастил такую броню, что можно до костей сбить руки, пытаясь до него достучаться. И вместе с тем как был пацаном, восторженно пялящимся на него с высоты трех ступеней ложи, так и остался. Пацаном, который в двадцать пять лет тянул одновременно и на пятнадцать и на сорок. Какая-то убийственная, взрывчатая смесь, иначе и быть не могло. Ни тогда, ни теперь. Вот и сейчас ему вроде давно за тридцать, а копнешь чуть глубже – двадцать два. Как Кэмерон. Только в глазах усталости на всю сотню, будто жил без передышки, гоняясь за призрачной тенью. - Почему ты не позвонил раньше? – прервав затянувшееся молчание, Джо, наконец, поднял взгляд, открыто заглянув ему в глаза, даже не делая попытки убрать его руку. Пальцы Саймона медленно разжались, отпуская подбородок, дотрагивались до скул, гладили, будто вспоминали. От этих касаний легкие в груди беспомощно сжимались и хлопали, Джо знал, что дышит слишком быстро и слишком рвано. И что так нельзя. Саймон рассмеялся – искренне и от души. - А нужно было? Звонить? - Ты всегда делаешь только то, чего хочется тебе, к чему вопросы. - Ничего бы не вышло. Поверь мне. Я ведь уже сказал – я тебя знаю. Знаю лучше, чем ты можешь себе представить. Джо дернулся и отпрянул, резко откинувшись спиной на сиденье. Во второй раз за последние несколько часов его с головой макнули в прошлое, в тот самый отрезок, возвращаться куда было больно и тяжело даже теперь. Об этом Саймону он тоже никогда не скажет, хотя, может, и стоило бы. - С чего ты вообще решил тогда, что вправе все решать в одиночку? Это ты убил нас прежде, чем я вообще что-то сделал. - Ты как раз не сделал. Только и всего. Напомнить тебе, что именно ты не сделал? С языка рвалось резкое «я помню», но Джо только мотнул головой, удержав себя. Не потому что считал, что Саймон вправе сейчас думать, что все было так, как помнит исключительно он. Просто вспоминать не было сил. - Я люблю тебя. Джо это не просто застигло врасплох. Сквозь оцепенение, он чувствовал охватившую все тело обжигающую волну, когда на плечи легли широкие ладони, и он по инерции прижался к крепкому телу любовника. Своего первого любовника. Который только что, мягко касаясь губами его уха, сказал то, что не укладывалось в голове. Из окна открывался потрясающий вид. Мерцающая цепочка фонарей вдоль мостовой, толпы туристов, снующие туда-сюда в такой еще, в общем-то, ранний вечерний час, на улице едва стемнело. И в их люксе тоже царил уютный, но холодный полумрак - призрачный, почти готический, как вязкий воздух Берлина. Джо не был уверен, что знает, что такое любовь. Он мог бы дать красивые развернутые определения таким понятиям как «страсть», «влечение», «желание», «одержимость», «ревность», но любовь была все еще где-то за пределами его понимания. Что такое любовь, если задуматься? Инструмент, способ контролировать, заставлять делать то, что нужно, мотивируя, принуждая, подталкивая, вынуждая считаться. Он бездумно смотрел в одну точку, сосредоточено кусая уголок губ, и медленно успокаивался после всколыхнувших волну паники в душе слов Саймона. «Люблю»? - Если не поторопимся, опоздаем в оперу, - обернувшись, он улыбнулся, как ни в чем не бывало, плотнее замотав вокруг бедер влажное гостиничное полотенце. Волосы уже просохли и озноб после ванны – а главное, после очередного потрясного секса – медленно отпускал, но Саймон наверняка чувствовал, что его едва ощутимо колотит. - При чем тут опера? – развернув к себе, он приподнял его лицо за подбородок, будто старался понять, слышал Джо только что его слова или нет. - Ты сам говорил, что побывать в Берлине и не посетить оперу - огромное преступление. Мы можем пропустить начало, если не пойдем одеваться прямо сейчас. Губы тронула дежурная улыбка, Джо чувствовал, что улыбается через силу, но вместе с тем понимал – все как надо. Никто никогда не сможет уличить его в том, что он не умеет держать лицо. Этому, в числе прочего, учил его отец, а он был очень, очень хорошим учителем. Саймон пару секунд смотрел на него, будто ища в глазах что-то. Но, не найдя, в итоге молча ушел в душ, не сказав ни слова. Джо долго сидел на краю смятой постели, слушая, как с шумом бьет о фаянс струя воды в ванне – непрерывный монотонный звук – и четко понимал, что Саймон пытается собраться с мыслями. Жестко царапая кончиками ногтей простынь, Джо почти злился, но так и не понял, какой роковой промах совершил. Он просто ничего не сделал. Резко развернувшись всем корпусом к Саймону, Джо каким-то животным рывком схватил его за отвороты куртки, дернул к себе, сразу же обняв одной рукой сзади за шею. Крепко, очень крепко, решительно, Саймон сам наверняка сделал бы точно так же. И он не сопротивлялся, нисколько, только в последнюю минуту успел положить кончики пальцев на стремительно приближающиеся губы, изгиб которых, наверное, не забыл бы, даже если бы судьба была чуть более милосердна и позволила ему дожить до старости. - Нет. - Это я буду решать. - Джо, нет…. Я не поэтому. Тебе нельзя меня целовать. Каких трудов стоило это сказать. Сколько сил пришлось приложить, чтобы не сорваться. Саймон смотрел в эту потемневшую сизую зелень глаз, так близко, и в тысячный раз понял, почему все решил для себя еще до того, как сел в самолет. Почему не откажется и почему останется, если нужно будет, в этом долбанном штате Великих Равнин до конца. До самого конца, отнюдь не победного. Он, в общем-то, не ждал, что Джо станет его слушать. И тот действительно не послушал, решительно сжав его пальцы, мягко убирая от своих губ, и подался ближе, целуя так, будто и не было никаких десяти лет. Будто сейчас снова семьдесят третий, будто за окном Вест-энд и Альберт-холл. Их губы соприкасались медленно, почти невинно, он давно забыл, как это. Только с Джо вот так совершенно по-молодому закипала кровь, хотелось петь, хотелось сжать его, здоровенного и такого мощного и сильного, в объятиях - уж это-то он все еще может – а пальцы уже сами невольно сплетались, соединяя руки, сплетались так, что почти ощущался общий пульс где-то на кончиках. Другой, свободной, рукой Саймон зарылся в слабо вьющиеся русые пряди, сжал, заставляя отстраниться, но не выпустил, и в глаза смотреть уже тоже больше не мог. - Я себе не прощу, если ты… тоже. Понимаешь? - Дурак, Сай. - Никто еще не знает точно, как эта дрянь передается, кроме как… - Я уже сказал тебе. Заткнись. И Саймон заткнулся во второй раз, но победу молчаливо одержал, больше не позволяя Джо целовать себя в губы. Он сидел неподвижно, чувствуя на щеке такое знакомое горячее отрывистое дыхание, и не мог пошевелиться, как в тот раз, когда они впервые остались вдвоем в номере отеля Роял гарден. Джо заснул тогда на его коленях, свернувшись во сне в какой-то немыслимый комок, потому что он и тогда был таким же в точности, как сейчас - высоким, удивительно складным. Идеальным. Идеальным, мать его. Несовершенное совершенство. Сколько они так просидели в машине, припав друг к другу, слушая общий бешеный сердечный ритм, который постепенно стихал, оба не знали. Очутившись в облаке эмоций, настроиться на одну волну с Джо, поймать его всегда такой переменчивый настрой было непросто, но Саймон знал, что у него получится. Всегда получалось. - Ну, позвонил бы я раньше. И что? – глухо спросил он вдруг, сам не узнав собственный дрогнувший голос, так внезапно разрезавший установившуюся хрупкую тишину. – Что, ты был бы рад? Я мог еще что-то тебе предложить? Ты сам предложил бы? Всё всегда происходит вовремя. Запомни это. Джо не ответил, только слегка сбился с дыхания, резко сглотнув забивший пересохшее горло колкий комок. Раньше он бы непременно согласился. Он всегда соглашался с Саймоном, кроме того единственного раза, когда тот, не посчитавшись с ним, все решил самостоятельно. Но нет, черт возьми, сколько можно юлить перед самим собой? Джо хотелось думать, что единоличное решение Саймона тогда, в семьдесят третьем, было правильным, только дело было совсем не в признании. Дело было в отсутствии выбора, которого ему просто не оставили. Саймон не оставил. - Я очень долго не мог тебя простить, - сказал он, наконец, не отпуская его, чувствуя, что их объятия уже преступно было бы разорвать. Эти слова были правильными здесь и сейчас, потому что «Я тоже тебя любил» не принесет никому из них покоя. Опоздавшая и ненужная, в чем-то даже нечестная теперь короткая фраза. Саймон снова поцеловал его в щеку, точно так же, как несколько часов назад возле гостиницы, придерживая за шею ладонью. Вздохнул, будто в ледяную воду нырнул, и медленно отодвинулся, вновь ровно садясь на сидении. Сложив руки на груди, глядя в темное пространство перед собой, он закрыл глаза, вскоре услышав, почувствовав, как вновь мягко заурчал спортивный мотор, заработал двигатель, и их вновь повела куда-то шоссейная дорога. Дорога куда-то, чему нет названия, он не видит, не знает. И знать не хочет. - Как думаешь, Там действительно что-то есть? – спросил он, не открывая глаз. И не вздрогнул, когда его руку накрыла ладонь Джо. Это не подачка. Не жалость. Это последнее прощание, другого не будет. - Есть, Сай. А иначе, зачем это всё? В глубоком звучном голосе звучала такая уверенность, что Саймон невольно улыбнулся. Его качало и качало, убаюкивало и успокаивало что-то. И в самом деле, почему бы не поверить человеку, который так усиленно тянется в будущее обеими руками, заглядывает туда, куда другие не дотягиваются, видит то, чего не видит никто больше. Почему бы не поверить человеку, которого, должно быть, будешь любить до самой смерти.