Сон учительницы, или Семеро в классе, не считая скелета

«Андрей влюбился в ноташу и придлажил ей жинится и она с начало соглосилась а потом несоглосилась и влюбилась в анатоля Андрей обидился и придумал мстю...» Учительница литературы Арина Алексеевна устало перелистнула тетрадку. Предложение, по объему достойное пера Льва Толстого, а по грамотности не дотягивающее и до уровня первоклассника, продолжалось около семи страниц, не включая в себя ни одного знака препинания. Наградив горе-сочинителя тройкой с двумя минусами (все-таки старался человек), учительница облегченно вздохнула и отложила тетрадь в кипу проверенных. Близился вечер. За окном кабинета литературы немилосердно хлестал осенний дождь, завывание ветра отвлекало от работы. Арина Алексеевна загляделась в окно, вспомнив сегодняшний урок у десятого «Г». «Из крайности в крайность! Одни пишут про «сватьбу ноташи с пъером», имея о романе представление только из краткого содержания; другие же на уроке устраивают истерику насчет того, как бессовестно поступил Толстой со своими героями...» Перед ее глазами живо встали зареванные физиономии учениц образцово-показательного 10 «Г». Задавая им прочесть «Войну и мир», учительница и не предполагала, что это приведет к таким последствиям... – Изверг ваш Толстой, так с героями поступать! – Да как же можно...? – Андрей там единственный нормальный парень, его-то за что? Тщетно Арина Алексеевна объясняла им, что именно в этом и состоял весь замысел автора, и что закончить роман по-другому не позволила бы элементарная логика. Но логика была у десятого «Г» не в авторитете, и учительнице пришлось до конца урока извиняться перед ученицами за проступки классиков. Тут ей припомнили и несчастного Ленского, и погибшего в расцвете лет Базарова, и еще бог весть кого... Учительница боялась напомнить об утонувшей Муму, опасаясь очередного всплеска праведного гнева. После урока у нее было «окно», и Арина Алексеевна занялась проверкой тетрадей. Наконец, отложив сочинение ярого ненавистника знаков препинания, учительница поняла, что больше не осилит и строчки. Нужно было отвлечься. Она забежала в учительскую, попила чаю с коллегами и, забрав журнал своего класса, вернулась в кабинет... Странное дело! Отлучилась она не более чем на двадцать минут, а ее уже дожидался какой-то юноша. Молодой человек стоял у ее стола и беззастенчиво листал ученические тетрадки. Арина Алексеевна ничуть не удивилась – к ней часто присылали студентов-практикантов – а только возмутилась такой наглости. Разве можно без спроса залезать в чужие бумаги? – Здравствуйте. Вы ждете меня? – спросила она, подходя к нему. – Мне не говорили, что вы придете. Вы, наверное, из университета? – Вы правы. Я из Гёттингена. Юноша обернулся к ней, и Арина Алексеевна вскрикнула – вся его рубашка была залита кровью, а на груди зияла страшная рана. Учительница пошатнулась и наверняка упала бы, но кто-то вовремя подхватил ее и галантно подставил ей стул. Молодой человек (его рана мгновенно затянулась, словно ее и не было) начал поспешно оправдываться. Стихами! – Прошу прощенья, может статься, Я вас невольно напугал?.. Когда б я мог, я бы не стал В сем страшном виде появляться. Однако ж, верьте, что нельзя... – Позвольте прервать вас, Владимир, – вкрадчиво вмешался господин, вовремя подхвативший учительницу. – Мой друг несколько многословен, Арина Алексеевна, и я доскажу все за него. Впрочем, вы, с вашей поразительной интуицией, наверняка уже догадались, кто мы и по какой причине пользуемся вашим гостеприимством? Господин взял стул и сел напротив учительницы, так что у Арины Алексеевны появилась возможность рассмотреть и его. Ее второй посетитель оказался человеком средних лет, довольно плотного телосложения, с наружностью не то чтобы красивой, но чрезвычайно приятной. Арина Алексеевна почувствовала, что сходит с ума. Потому что имена обоих ее гостей ей были более чем знакомы. И это было... невозможно! – Догадываюсь, месье... Чичиков, – слабо проговорила она. – Вот и прекрасно. Позвольте, – Павел Иванович вскочил, выхватил из ее рук классный журнал и принялся деловито перелистывать. Нет, ну что же это такое? Ворвались без спроса и бессовестно распоряжаются в ее кабинете! Арина Алексеевна хотела сделать предупреждение и Чичикову, и Ленскому, но не сумела: слишком уж приятно выглядел один и жалостно – другой. – Итак, – между тем объявил Павел Иванович, остановившись на одной из страниц, – десятое октября, урок литературы. Аликов – «эн», Васильев – «эн», Степаненко – «эн», Черных – «эн»... Прелестно, прелестно! Если позволите, сударыня, – обратился он к учительнице, – я бы приобрел у вас этих людей. Уроков они не посещают, а по ревизской сказке – пардон, журналу, числятся. Это только лишние хлопоты для вас. Так я бы взял все на себя... – Вы в своем уме? Это же ученики! – Ох... Простите великодушно, – смутился Чичиков, – привычка, знаете ли... Действительно, мы с Владимиром пришли совсем не за этим. «Так за чем же?» – не терпелось спросить Арине Алексеевне. Ленский полистал очередную тетрадку и сокрушенно поведал: – С печалью должен я отметить, Что прежде, в наши времена, И в альманахе, и в газете Строка душой была полна, Пленяла трепетным звучаньем. Был горд поэт своим созданьем, Великий смысл в него вложив И сим признанье заслужив. А ныне? Я прошу прощенья За свой постыдный произвол, Но только в этом сочиненье Ошибок тридцать я нашел! – Полно, Владимир, – раздался насмешливый голос только что вошедшего господина. – Не о своих ли стихах ты говоришь? Странно, но почему-то я доселе не обнаруживал в них ни «великого смысла», ни «трепетного звучанья». – Евгений! – побагровел Ленский. – Именно. Имею честь представиться, Евгений Онегин, – молодой человек поцеловал ручку учительницы. – Можете называть меня просто месье Онегин, поскольку отчеством уважаемый автор меня не наделил... Арина Алексеевна не успела опомниться, как в классе стали появляться все новые и новые литературные герои. Они загалдели, усаживаясь на места учеников. Многие подходили к ней и рекомендовались, но учительница запомнила только некоторых. В частности, она отметила любимца юных учениц князя Болконского, невысокого молодого красавца несколько сумрачного вида, одетого в свой белый полковничий мундир. Был здесь и хорошенький белокурый юноша лет двадцати пяти с пронзительным взглядом темных глаз – прапорщик Печорин. Женщин было немного, и Арина Алексеевна сразу узнала среди них госпожу Каренину – статную черноволосую красавицу. Впрочем, пристально разглядывать гостей было невежливо, и вскоре учительница прекратила разбираться, из какой книги явился тот или иной персонаж. Все уселись. Арина Алексеевна хотела спросить, чем она обязана посещением, как вдруг дверь класса отворилась в очередной раз, и на пороге появился молодой человек в обнимку со... скелетом. – А это, наверное, Бедный Йорик? – дрогнувшим голосом спросила учительница. – Не угадали. Это мой спутник, – молодой человек хмыкнул, приподнял скелет и затащил его в класс. Все присутствующие в полной тишине наблюдали, как господин гордо прошествовал по кабинету, и, дойдя до последней свободной парты, водрузил своего «спутника» на стул. Со стороны Карениной раздался сдавленный вскрик, и гости бросились приводить в чувство Анну Аркадьевну. – Похоже, я должен пояснить, – добавил молодой человек, когда Каренина пришла в себя, и все угомонились. – Сей скелет, господа хорошие, единственный собеседник из присутствующих здесь, который не будет нагнетать тоску вашим гнилым романтизмом. – Позвольте! – вскочил Ленский. – Я знал, что Владимир так живо отреагирует, – усмехнулся новый гость, жестом показав Ленскому садиться. – Не нервничайте, Володенька. Нервные клетки не восстанавливаются, это я вам как медик говорю. А, так я не представился? Базаров, Евгений Васильевич. Ну а моего друга, – кивнул он в сторону скелета, – зовут Аркаша. Да не Кирсанов это, что вы ахаете, честное слово! Ваш Аркадий Николаевич поживает счастливо и не жалуется, а это всего лишь его тезка из кабинета биологии. Вы не будете против, если он также поприсутствует на собрании? – Н-нет... – Вот и прекрасно! Подвинься, Аркаша, – Базаров уселся за парту рядом со скелетом, и наступила тишина. Арине Алексеевне стало неуютно: впервые в жизни ей достался такой разношерстный класс, перед которым она не знала, что и говорить. – Ну что ж... Начнем урок, – по привычке ляпнула она, едва не прибавив: «Кто готов?». Но, словно услыхав ее мысли, над партой взвился Владимир Ленский: – Мне, право, очень неудобно, Но мы пришли, чтобы спросить... – Почему нашим авторам пришло в голову убить нас так бессмысленно и беспощадно, – прервал его Онегин. – Хоть, заметим в скобках, меня господин сочинитель пощадил, но не сказать, чтобы я был доволен уготовленным мне финалом. – Полностью согласен. Полностью поддерживаю, вы верно сказали, месье Онегин, – закивал Чичиков. – Но вы хотя бы не остались лишены какой-никакой концовки! А продолжение обо мне любезнейший Николай Васильевич сжег в порыве чувств. И теперь брожу я сиротой неприкаянной от помещика к помещику, так и не устроив своего хозяйства, не обретя семьи и потомков! А ведь за правду боролся, только за правду!.. – Павел Иванович отвернулся и громко высморкался в платок; нос его звучал, как труба. – Ужели мы не заслужили Подоле видеть белый свет, Ужель затем мы в мире жили, Чтоб отцвести во цвете лет, Затем, чтоб смертию нелепой Наш век был прерван?.. – Умереть рано, да еще и этак глупо, от тифозной горячки – вот спасибо нашим авторам! – скривился Базаров. – Или погибнуть в Персии без видимого на то основания, – подхватил Печорин, – если прежде всегда выходил сухим из воды. Видите ли, рассказчику потребовалось опубликовать мой дневник, чего бы он не сделал при живом авторе – занятная причина!.. – Вы знаете, он дождался именно того дня, – всхлипнула Анна, – когда муж уже был готов дать мне развод, когда я могла наконец быть счастливой с моим Алексеем и маленькими Сережей и Аней – дождался этого мига и толкнул меня под поезд! А ведь я была так молода! А ведь... – тут Каренину задушили слезы, она молча покачала головой и зарыдала, спрятав лицо в платок. – Мадам, – тихим голосом вмешался князь Андрей, и все обернулись к нему, – наверное, я понимаю вас как никто другой. Граф Лев Николаевич обошелся со мною не лучше, чем с вами. Мне, мечтавшему о благородной гибели на поле Аустерлица, он даровал долгую мучительную, а главное – бесславную смерть в убогой грязной хижине... а нежно любимую мной невесту выдал замуж за моего лучшего друга. – Невесту?.. – встрепенулся Ленский. – Ах, Ольга, я тебя любил! Тебе единой посвятил... – Подождите, Владимир, – жестом прервала Арина Алексеевна поэта. – То есть, вы, дамы и господа, недовольны тем, как с вами обошлись авторы? Понимаю. Но простите, при чем же здесь я? Я всего лишь простой учитель, помогаю детям полюбить русскую литературу... Мне действительно очень жаль, что вы... – Простите, сударыня, но не вы ли давеча говорили детям, что в этом и заключается великая правда, вся авторская идея? – поднял бровь Печорин. – То есть, вы согласны с тем, что уготовили нам господа сочинители, и можете нести за них ответ. – Так ответьте же, просим! – Почему мы должны страдать сперва по воле авторов, а после – из-за юных марателей бумаги, пишущих о нас безграмотные сочинения? – Что же вы молчите? В классе поднялся шум: каждый герой считал своим долгом поведать свою историю и извлечь из нее одну и ту же мораль: авторы не правы, потому что они издеваются над своими героями, а на самом деле они только для того и созданы, чтобы всячески облегчать героям жизнь. Причем все это делалось вслух и на повышенных тонах, а Ленский еще и умудрялся рифмовать свои выкрики. Сначала Арина Алексеевна пыталась ответить каждому из них, но наконец крикнула: – Тихо! Успокойтесь! Ей-богу, взрослые люди, а ведете себя хуже шестого «В»! Но гвалт не стихал. Владимир вскочил, подбежал к столу, схватил первую попавшуюся тетрадь и бросил учительнице на манер дуэльной перчатки. За окном громыхнула гроза, лицо поэта в всполохе молнии показалось мертвенно-бледным; впечатление довершала вновь возникшая кровавая рана на груди юноши. Арина Алексеевна обернулась к классу и ужаснулась. Все герои, только что представлявшие собой классическое светское общество, стали меняться на глазах. Шею Карениной пересек шрам; Базаров и Онегин посерели и осунулись, мундиры Печорина и князя Болконского залила кровь. Персонажи встали и медленно побрели в сторону учительницы. – Мертвые души! – пронзительно завизжал Чичиков под дьявольский хохот скелета Аркаши. Князь Болконский невозмутимо взял со шкафа гипсовый бюст Толстого, внимательно посмотрел на него и взвесил в руке – как бы собираясь бросить об стену. – Не троньте Льва Николаича! – завопила учительница: неделю назад после урока в шестом «В» ей пришлось склеивать бюст классика по кусочкам. – Поставьте на место! Да я вас самого!.. И, утратив всякий инстинкт самосохранения (было страшно, но не за себя, а за Толстого), Арина Алексеевна бросилась прямо в шумящую толпу... – Арина Алексеевна, можно войти? Звонок уже был. Учительница открыла глаза и непонимающе воззрилась на выглядывающие из-за двери физиономии учеников шестого «В». – Ах... да, конечно. Заходите, готовьтесь, – ребята кивнули и необычайно тихо прошмыгнули в класс. Странно! Саня Аликов не отвешивал подзатыльников Боре Черных, а тот не изображал по своему обыкновению боевой клич папуасов. Класс было не узнать – ученики быстро выложили ручки и тетради и выстроились возле парт, приветствуя Арину Алексеевну. Ну конечно! – поняла она. Учитель заснул на уроке – ведь это нонсенс! Вот ребята и боятся, что произошло нечто неординарное. – Прошу прощения, шестой «В», я сегодня немного утомилась. Садитесь, начинаем урок. Кого нет в классе? – Степаненко и Зюкина, – бойко ответила староста. – Но они, наверно, в столовой. Сейчас придут! ...Двое мальчишек неспешно шли по коридору, жуя булочки. – Серый, какой щас урок? – Да фигня, литра! Можно не торопиться, – хмыкнул Серый. – Бла-бла-бла, образ такого-то в книге такого-то, тьфу! Будто бы я... Не успев договорить, парень осекся и подавился булкой. На плечо ему легла костяная рука. – Ну вот что, господа хорошие, – раздался насмешливый голос из-за спин онемевших мальчишек. – Сейчас берете ноги в руки и айда на урок, Арина Алексеевна уже заждалась. А если опоздаете – то разбираться будете не со мной и не с нею, а с Аркашей... Не дослушав, Степаненко с Зюкиным завизжали и кинулись в кабинет литературы. 15.07.14