Этажи

Человеческая душа — единственный свет, который с людьми до самой их смерти. Она примет все грехи, она переживет их, она стерпит, она продолжит дарить тепло. Она сама станет грязной, покроется тонким слоем жира, состоящего из злости, обид и разочарований, она почернеет вместе со взглядами на мир своего хозяина, но имя ей всё равно будет дано одно и навсегда — Душа Человека. В Эдеме Душу боготворят, в Аду — мучают. Никто поздним вечером не знал, что на крыше четырнадцатиэтажного дома будет сидеть сам хозяин преисподней, скучающим взглядом кроваво-красных глаз наблюдающий за раскрывшимся ночным городом перед ним. Волосы черные, но не как смоль, а как крылья ворона; кожа бледная, одеяния темные, а ногти изящных пальцев выкрашены в цвет пустоты, что не имеет конца, — конечно, это был всё тот же черный. Небо над головой Сатаны, прибывшего в мир людей, было темно-синим, с россыпью ярких звезд, большинство из которых было скрыто за тучами. Скоро будет дождь, но он будет не тем дождём, что начинает своё представление вместе с порывистым ветром. Это будет дождь, который незаметно начнётся и незаметно закончится, оставляя после себя лишь холод, повисший в пространстве. Итачи любил пасмурную погоду, но в Аду была лишь серость и духота, потому хозяин нижнего мира частенько гостил на людских землях, наслаждаясь временем, которое на Земле называлось осенью, — временем гниения и смерти. И, конечно же, освежающих и печальных дождей. Людские души сейчас были тусклыми и не очень привлекательными, потому для Сатаны никакого улова не было, из-за чего он просто коротал время на крыше многоэтажки, обводя безразличным взглядом крыши соседних домов, темный парк, припозднившихся с работы людей с провалом вместо сияющей точки в груди — он видел всё, но в то же время не видел ничего. Ничего интересного. Пока резкая вспышка, явившаяся из ниоткуда, не лишила его алые глаза зрения на долю секунды. — Хватит ломаться! — нетерпеливо повторял брюнет, протягивая к хрупкой девушке со странным цветом волос руки. Итачи не видел лица молодого человека, но отчетливо слышал его фальшиво-нежный голос. — Ничего страшного, сладкая, просто развлечемся!.. — Я не хочу, отпусти! — с тихой истерикой в голосе протестовала его собеседница, пытаясь убрать от себя крепкие и холодные руки; брюнет так просто сдаваться не желал и в итоге прижал хрупкую девушку к стене многоэтажки. — Ты просто не представляешь, как я хочу тебя, Сакура, — шептал он юной особе прямо в ухо, — сначала ты бы... Жертва темноволосого извращенца издала звук, который был похож на скулёж, и беспомощно забила кулачками по мужской груди, думая, что это её выручит. Она повторяла: «Саске, пожалуйста, перестань... отпусти... хва... тит, умоляю!» А Саске не прекращал, вынуждая Сакуру проливать слёзы без какой-либо надежды на то, что кто-нибудь выручит. В это позднее время всем людям хочется поскорее домой, а не геройствовать. «Эта душа... — завороженно наблюдая за дрожащим миниатюрным солнцем в груди загнанной в угол девушки, преодолевая боль в кроваво-красных глазах, думал дьявол, — она сияет ярче, чем тысяча людских!» Непорочная, светлая. Самая светлая. Он думал, что такими душами обладают только ангелы из Эдема, которые за свои прожитые в раю тысячелетия не видели ни единой жестокости, ни единой крупинки зла. И эта душа в мире людей, где всё погрязло в грехах и где эти грехи возвышают. Итачи поднялся со своего места и сделал шаг к краю крыши, опустив голову, наблюдая за парочкой молодых людей. Зрение у хозяина преисподней было подозрительно-восхитительным в любое время дня и ночи. Только сейчас дьявол заметил маленькую черную точку, вокруг которой пульсировала фиолетовая масса, едва-едва видная — душа того, кто своей души уже почти что не ощущает: она заключена в пороки и сама уже превратилась в ничто. Итачи спрыгнул с крыши, но остановился на высоте шести-семи этажей от Саске, который продолжал нагло домогаться, и Сакуры, которая всё ещё держала оборону, но была уже близка к срыву бессилия. Сатана замер в воздухе, подняв взор сначала в темное ночное небо, что-то прошептав: слова с тонких и бескровных губ срывались, превращаясь во что-то материальное, направляющееся к мучителю молодой девушки — к его давно уже сгнившей душе, скукожившейся до жалкой точки. Осень — время гниения и смертей. — Я буду трахать тебя до тех пор, пока ты... И Саске закашлялся так сильно, как кашляют только люди, чьи лёгкие давно уже больны. Брюнету пришлось выпустить Сакуру из своей цепкой хватки и, шатаясь и издавая страшные кашляющие звуки, отойти шага на два. Темные глаза слезились, голова закружилась вместе с окружающим миром, а по телу расползался холод, от которого, судя по ощущениям, сейчас начнут трещать кости; но Саске лишь рухнул на колени и продолжил кашлять громко и с надрывом, чувствуя, как сейчас все внутренности выйдут из тела наружу вместе с этим болезненным звуками. Сакура, рыдая в голос, бежала в сторону своей парадной и хотела кричать, но не было ни голоса, ни сил это сделать — лишь бежать, бежать так быстро, как только можно, пока ноги не нальются тяжестью и не заставят свалиться на холодный асфальт. Щеки горели огнём, но были бледными, а по ним горячим ручьём безостановочно текли слёзы, которые девушка не пыталась вытереть рукавом светлого пальто и только проглатывала и позволяла встречному ветру размазывать их по лицу. Места, до которых касался Учиха, горели до сих пор, будто бы ледяные руки где-то рядом и всё ещё трогают её — и Сакура возобновляла рыдания, пока наконец не добежала до нужной металлической двери, дрожащими руками, глотая слёзы, не вытащила ключи из небольшого рюкзачка и в панике не открыла дверь, влетев в подъезд, чуть не споткнувшись. Когда дверь с грохотом закрылась за девушкой, Харуно на ватных ногах дошла до лифта и нажала на кнопку вызова, только сейчас, шмыгая носом и запоздало вытирая слёзы, вспоминая странного бледного мужчину с блестящими красными глазами, мимо которого она пробежала. Что-то зашевелилось в груди, укололо, и девушка ойкнула, икнув, ощущая то, что страх и рыдания начинают утихать. Двери лифта открылись перед Сакурой, и она зашла в кабину, стараясь не смотреть в зеркало, чтобы не видеть зареванную себя. — Да, эта тихоня свалила, чтоб её! — жаловался Саске, придя в себя спустя минут десять, приложив мобильник к левому уху, слушая, как на другом конце связи какая-то девушка заливается паршивым смехом. — Хватит ржать, блять, иначе я приеду и тебя вместо неё выебу! — и смех затих. — Но я ведь не против, ты зна-а-аешь, — растягивая последнее слово, сладко пропела девушка, которую звали Карин и которая была для Саске не больше чем шлюхой, которая даст в любое время дня и ночи и даже не пикнет, если ей заткнут рот кляпом и будут иметь группой из трёх человек. — Приезжай скорее, я уже раздева-а-аюсь! — Ну я тебе устрою, дрянь ты эт... Мобильник выбили из рук Учихи, и парень со злостью посмотрел сначала на свой валявшийся на асфальте телефон, а затем и на неизвестного, чьё лицо было не разглядеть в темноте и без света фонарей — лишь красные глаза сверкали и неотрывно смотрели на Саске. Без интереса, без злобы, без раздражения — они смотрели и выпивали жизнь из молодого тела. Брюнет скривился и сделал шаг к незнакомцу, но через секунду с ужасом понял, что двигаться дальше он не может: страх прочно сковал по рукам и ногам, а алые глаза всё так же бесстрастно смотрят. В груди снова сделалось холодно, как будто Саске только что выпил литра два ледяной воды, и кубики льда где-то внутри пытаются растаять, но не могут. — Твоя душа совсем тусклая, — тихо говорит Итачи, всё так же оставаясь в тени и не делая попыток выходить из неё, желая быть безликим наблюдателем и исполнителем в одном лице. А лиц у него было много. Саске лишь злится, но крупная дрожь в теле выдаёт его собственный страх, что опутал уже и сердце, которое не умеет любить уже давно. — Что за ересь ты несешь, ублюдок?! — с чувством выдаёт Учиха, сжав кулаки, но на его действия Сатана никак не реагирует, опуская взгляд на мелкую темную точку в груди юноши, вокруг которой фиолетовая масса совсем уже стала невидимой. Это конец. — Ты своё счастье прожил, — всё тем же голосом отзывается Итачи и делает несколько шагов к молодому человеку, являя ему своё лицо. Саске до сих пор дрожит и не понимает, что такого ужасного, такого пугающего он видит в обычном молодом мужчине, который сейчас рядом с ним и который правой рукой копошится у него в груди. Стоп! Что?.. Нечеловеческий крик разрезает ночную тишину двора, в каких-то окнах зажигается свет, откуда-то высовываются сонные головы и где-то кто-то выкрикивает что-то нехорошее, желая нарушителю спокойствия и сна лишь смерти и пожизненного заключения в психбольнице. Но когда крики стихают, когда многоэтажный дом проснулся уже наполовину, те, кто выглядывают в окно и осматриваются, щурясь, видят лишь во дворе темный круг, в центре которого что-то голубоватое потухает. Карин так и не дождалась своего любовника этой ночью. И никогда не дождется, ведь грешники из преисподней не возвращаются. *** Итачи решил, что задержится на немного этой ночью в мире людей, чтобы проведать ту девушку, чья душа сияет ярче тысячи таких. Правление Ада подождет, ведь там всё однообразно. Важнее другое. Он никогда не видел людей с такой душой и, наверное, эта незнакомка — единственная в своём роде, поэтому медлить нельзя! Дьявол помнил, куда бежала Сакура, и уже знает, где она конкретно живет. Сатана поступил проще, чем мог бы, взлетев к одиннадцатому этажу, не используя крыльев, чтобы никого из смертных не потревожить и не образовать шумиху вновь. Окно на лестничную площадку разбито, но было дико маленьким: в него могла поместиться лишь крыса или птица. Птица! Долго думать Итачи не пришлось и он, перевоплотившись в ворона, влетел через пустую глазницу здания на лестничную площадку, оказываясь перед двумя массивными дверьми с номером 220 и 221. Возвратив свою прежнюю форму человека, дьявол прикрыл глаза и, полагаясь на свои ощущения, подошёл к двери с номером 221: едва заметное свечение находилось по ту сторону именно этой двери и именно в этой квартире — сомнений не было, здесь проживала Сакура. Без особых сложностей просто-напросто пройдя сквозь массивную преграду в чужую обитель, Итачи оказался в тесной прихожей, где пахло резиной и висел аромат сладких духов. Горел свет лишь на кухне, где тихо бормотал телевизор и слышалось постукивание ножа о дерево. Дальше дьявол не шел, просто смотря сквозь стену на человеческий силуэт и на то, что светилось внутри него. Это зрелище было дороже агонии грешников во время пыток, дороже отрубленных ангельских крыльев — дороже всего того, что ценил хозяин Ада. Свет на кухне погас, послышались шаги, а затем в дверном проёме Итачи увидел Сакуру, чьё лицо было бледным и до сих пор малость опухшим, а руки заметно дрожали. Лицо скрывала темнота и пряди непонятного цвета, что в тени казались бледно-рыжими, почти блондинистыми. Но когда Харуно прошла по коридору в свою комнату, совершенно не заметив слившегося с темнотой прихожей Сатану, и нажала на выключатель, что включал освещение, дьявол лишь изумился: волосы Сакуры были розового цвета. И он узнал её, как узнаётся каким-то волшебством твой бывший одноклассник, когда замечаешь его на улице спустя двадцать лет. Он почувствовал её и двинулся следом в комнату, не задумываясь о том, что Сакура может его до смерти напугаться, учитывая то, что только что было ею пережито. Но она и не испугалась спустя несколько секунд: лишь вскрикнула, приложив руки к груди, после тяжело выдохнув, во все глаза уставившись на Итачи. Не было никаких сомнений — она тоже вспомнила его. Ещё тогда, так же сидя на крыше многоэтажки и наблюдая за происходящим в мире людей, Итачи услышал громкий плач ребёнка, который доносился совсем-совсем близко. Органы чувств у Сатаны были обострёнными в человеческом мире и потому он почти сразу отыскал источник плача и увидел лишь маленькую девочку с розовыми волосами, которая пыталась убежать от взрослого и явно нетрезвого мужчины, нарезая круги по квартире, заливаясь горькими слезами. Дело было простым, но ведь хозяин Ада так просто не может кому-то помогать... Он должен осквернять, издеваться и в конечном итоге забрать к себе в преисподнюю, высасывая загрязненную душу. «Это ведь ребёнок, — думал дьявол, наблюдая за раскрывшейся картиной родительской жестокости, — в этом возрасте они не понимают даже, что значит слово „душа“ в целом. Они не несут никакой ответственности и не делают ничего такого, что может их приблизить либо к Аду, либо к Эдему. — Сатана еще раз поднял взгляд неизменных алых глаз на плачущую малышку и всё же двинулся к ней, перед этим заключив: — Дети — это новые души, а новые души нужно хранить как демонам, так и ангелам» — Кто вы?.. — Я просто помог тебе, меня не стоит бояться сейчас. — Вы убили моего папу? Глаза ребёнка были заплаканными и красными, но это лишь подчеркивало их цвет: зелёный, ярко-зелёный, как будто смотришь на изумруд. — Нет, он просто уснул. Малышка с розовыми волосами задрожала, закрывая лицо маленькими ладошками, и дьявол увидел несколько синяков на детских запястьях. Итачи сделал шаг к Сакуре, но та этого не увидела, продолжая горько плакать от страха, после чего мужчина в черных одеяниях присел на корточки рядом с ней и протянул к ней бледную руку с покрашенными в темный ногтями. Убрав от раскрасневшегося личика ладони, девочка затравленно посмотрела на своего сомнительного спасителя, чьи кроваво-красные глаза блестели и одновременно с этим и пугали, и завораживали. Сакура упрямо молчала и лишь сопела, на что Итачи, слабо улыбнувшись, поддался чуть вперёд и коснулся своими сухими губами гладкого и горячего лба ребёнка, оставляя на нём свою метку. Сакура, изумлённо распахнув свои зеленые глаза, теперь без страха, но недоумевающе смотрела на высокого мужчину с темными волосами и бледной кожей. — Это защитит тебя, — с той же слабой улыбкой проговорил Сатана, — не бойся. Как дьявол внезапно появился, так внезапно и испарился, оставляя маленькой девочке лишь воспоминания, в которых смешалось восхищение с испугом. Она видела самого Люцифера, хозяина преисподней, который для неё тогда показался всего лишь подозрительным дядей с добрым сердцем. Сакура выросла, но её глаза так и остались ярко-зелёными, словно изумруды. Розовые волосы едва-едва касаются плеч, кожа всё такая же светлая. Хрупкая девушка, которая нуждается в защите, — такой она выглядит и такой она является. Как и в детстве. В зелёных глазах уже нет страха, но душа всё ещё боится, то вспыхивая, ослепляя, то потухая. — Это... Это снова Вы? — дрожащим голосом, но с мягкой улыбкой спрашивает Сакура, не делая шагов ни вперед, ни назад, да и спальня девушки была маленькой, так что особо никуда не отойти. Итачи стоял возле открытой двери комнаты и молчал. Харуно неуверенно продолжила: — Спасибо Вам. «Она знает, что это я её спас от того мальчишки?» — задал сам себе вопрос Сатана, нахмурившись, что сразу заметила Сакура и притихла, сконфуженная сложившейся ситуацией: ей было страшно, но воспоминания из детства сохраняли надежду на то, что мужчина ничего ей не сделает. — За что? — всё же спросил Итачи довольно холодно, из-за чего девушка поёжилась и отвела взгляд изумрудных глаз от незваного гостя. — За тот раз, когда Вы спасли меня от отца... — пояснила Харуно, нервничая, что было видно по её бегающему туда-сюда взгляду и немного натянутой улыбке на пухлых губах. — Не знаю, Вы ли это были, но он умер и... — Я думал, тебе было известно о том, что и сегодня тебя спас от того юноши именно я, — перебивая Сакуру, заявил чуть громче дьявол, усмехнувшись, из-за чего розоволосая почувствовала, как по спине проходит холодок, словно скользкая змейка. Итачи договорил: — Я отправил этого грешника в Ад — может, там он вдоволь повеселится! Глаза Харуно распахнулись, а душа засияла ещё ярче, из-за чего Сатане пришлось прикрыть лицо рукой, чтобы не лишиться зрения на какое-то время. Эта девушка определённо сияла — сияла такой красотой души, что любому существу из глубин Ада было бы больно. — Вы — демон?! — задала глупый вопрос Сакура, в ответ на который Итачи лишь тихо рассмеялся, понимая, что девчонка всё-таки боится его так, как боялась в детстве, увидев впервые. И, похоже, розоволосая сама ответила на свой вопрос, потому что её милое лицо обрело какое-то удручённо-озадаченное выражение. И она обратилась к своему спасителю: — Спасибо всё равно... — Считаешь, что одной благодарностью ты отделаешься? — грубо поинтересовался Сатана, растянув тонкие губы в едкой ухмылке, обнажив небольшие, но заметные клыки. Глаза цвета крови вновь блеснули, вынудив Сакуру вздрогнуть. — Я спасал твою светлую душу дважды, смертная, а я не ангел, что бескорыстен! Ты отправишься в Ад вместе со мной — тогда ты и отплатишь свой долг передо мной, хозяином Нижнего Мира. Харуно затряслась, прикрыв ладонью рот, зажмурившись. Слова её были неразличимы, но Итачи услышал: — Я не хочу умирать... Сатана облизнул губы и склонил голову чуть набок, окидывая взглядом хрупкую фигуру девушки, чаще всего останавливая свой взгляд алых глаз на всё такой же яркой душе. Он не сможет убить Сакуру, затаскивая её вслед за собой в преисподнюю: ему не побороть такую сильную в своём свете и своей непорочности душу. Ему остаётся только ждать смерти тела, но на это уйдёт слишком много времени. Но что не сделаешь ради такой дорогой награды? Итачи просто будет ждать и наблюдать. Но перед этим он скажет лишь одно: — Тогда подари мне свой поцелуй, светлое создание. *** Сакура колебалась и не знала, что ей делать в такой ситуации, ведь всё происходящее напоминало какую-то глупую комедию, где к обычной девушке заявляется сам Сатана и, смилостивившись, вместо отправки вместе с ним в Ад ради вечных страданий просит лишь один-единственный поцелуй. Щеки девушки вспыхнули румянцем, но она понимала, что действовать нужно в любом случае, ведь злить хозяина преисподней лучше не стоит, а то и правда отправит в Ад: она не знала, что он этого сделать просто не сможет, и это неведение играло плохую роль. Душа в юном теле сияла и протестовала, а Итачи ждал и всё так же спокойно смотрел на собеседницу; она неуверенно сделала к нему шаг, и осенний ветер ворвался в окно спальни и начал трепать занавески, не забывая касаться горячей правой щеки Харуно, что собиралась с мыслями. Ей нужен был знак, сигнал на старт — что угодно, лишь бы уверенности придало! Сквозняк загулял по комнате и юркнул в коридор, а дверь за спиной дьявола с шумом захлопнулась; Сакура, зажмурив глаза, быстрым шагом приблизилась к Итачи и, привстав на цыпочки и вцепившись мужчине в плечи, поцеловала его. Поцелуй длился недолго, потому девушка почти сразу же отстранилась от Сатаны и отвернулась, смутившись. Да, это всё было очень глупо, но это реально! По-настоящему! Дьявол же, проведя подушечками указательного и среднего пальцев по нижней губе, хмыкнул и всё с тем же спокойствием сказал: — Теперь я просто буду ждать. И исчез так же внезапно, как и появился. Как и тогда, когда Сакуре было совсем мало лет. Девушка обернулась, но в комнате уже никого не было, кроме холодного ветра, который проник недавно через открытое окно. Ей показалось, что Итачи сказал не всё, что надо было сказать, но откуда же Харуно было известно о том, что и повелитель нижних миров тоже может быть тактичным? Мотнув головой, розоволосая направилась переодеваться в пижаму, до сих пор чувствуя покалывание в груди: душа бунтовала. И, наверное, сейчас в квартире номер 221 образовалось отдельное маленькое солнце. — Теперь я просто буду ждать, когда ты умрёшь, — хотел тогда сказать Сатана, но так и не сказал. *** Дьявол приходил к обычной смертной со светлой душой каждый вечер, просто расхаживая за ней по пятам по квартире. Сакура не видела Итачи, а ему и не нужно было, чтобы его замечали: он наслаждался мерцанием чужой души и понимал, что такого он действительно никогда в мире людей не видел. Эта девушка была особенной и недосягаемой для его заляпанных чужой кровью и грязью рук. Странно, думал он, но никакого животного влечения, инстинкта по отношению к Харуно Сатана не ощущал, чувствуя лишь то, что ему вот так вот следить за повседневной жизнью должницы гораздо интереснее и уютнее, нежели ночи коротать на крыше зданий и смотреть в пустое темное небо, звезды на котором редко появлялись — их чаще тучи загораживали. Ещё одна перемена в ровном течении жизни произошла совсем недавно. — Я знаю, что Вы здесь, — внезапно озвучила Сакура в один из вечеров, когда она сидела на кухне и пила кофе, а Итачи стоял рядом с ней и просто молча смотрел, думая, что он незаметный, ведь морок невидимости невозможно распознать человеку. Харуно уже тихо и неуверенно попросила, поддаваясь неизвестному порыву: — Появитесь. Сатана был изумлён и не знал, что указало должнице на его присутствие. Алые глаза изучали необычного цвета волосы Сакуры, но потом как-то перестали знать, куда же еще смотреть. В итоге, когда розоволосая устало вздохнула и отставила кружку с допитым кофе, Итачи решил, что нужно действительно появиться — вдруг девушка решила, что ей пора умирать и отправляться в Ад вместе с тем, кому она должна за два спасения? Сакура встала со стула и уже хотела двинуться в гостиную, как тут же охнула, ошалело заморгала и начала тереть ушибленный аккуратный носик, который повстречался с крепкой преградой. Перед девушкой стоял Итачи, рост которого, как сейчас увидела Харуно, был больше, чем её собственный, сантиметров на двадцать. И та преграда, к которой она неудачно приложилась носом, была его грудная клетка: темная материя одежды была чуть смята. — Как ты узнала, что я здесь? — сразу же спросил Итачи деланно безразлично, хотя на самом деле он был поражен. Это женская интуиция была или какое-то волшебство запрещённое? Сакура, глядя на бледное лицо Сатаны, невольно хихикнула — такое оно было на самом деле незнакомо-озадаченное. Затем девушка как-то погрустнела, приложила ладошки к своей груди и совсем-совсем слабо улыбнулась, приподнимая уголки розовых и искусанных от волнения губ. — Каждый вечер в груди что-то болело, терпимо, но болело, — призналась она дьяволу, который изо дня в день до этого момента жадным взглядом кроваво-красных глаз буравил её сияющую душу. Он виноват? Зелёные глаза, цвет которых напоминал об изумрудах, смело посмотрели в глаза Сатане, чьё удивление, кажется, вновь не смогло скрыться за выражением полного бесстрастия. И улыбка стала шире — улыбка чистейшей искренности, ангельская улыбка. — Вы не виноваты — это душа моя чувствовала Вас. Надо было Вам сразу появиться, а Вы прятались! Это был так наивно и так по-детски — поведение Сакуры. Перед ней дьявол, что ждёт её смерти, чтобы забрать чистую душу и погрузить её в пучину тьмы и грехов, а она об этой многострадальной душе говорит так, будто бы никто в этой кухне не против того, чтобы побывать в преисподней и остаться там навсегда. Взгляд Итачи вновь опустился к яркому свету, и глаза заболели очень сильно вновь, но он терпел, потому что это стоит того, чтобы любоваться, минуя боль. Это — причина, по которой он до сих пор рядом со смертной. — Зачем Вы здесь? — прерывая размышления дьявола, спросила Сакура, а затем вдруг снова охнула и заявила: — У Вас глаза красные! Сатана не сдержал нервный смешок и ответил, что глаза у него с самого основания мира были красные, но девушка упрямо замотала головой и пояснила, что красные у дьявола именно белки — значит, ему больно. Как это было чертовски по-детски. И как же Харуно была права, ведь больно глазам Итачи делала её собственная душа, которой наверняка не нравился в виде гостя сам хозяин Ада. — Пройдёт, не волнуйся, — отмахнулся небрежно Итачи, а затем вдруг задал вопрос: — Ты идёшь спать? Сакура недоумевающе посмотрела на дьявола и кивнула. Диалог был закончен, но Сатана чувствовал, что ему надо бы что-то сказать, ведь девушка поняла, что он каждый вечер за ней следил... и ей вроде бы должно быть неприятно, но она спокойно собирает какие-то вещи, спокойно идёт в ванну, где начинает шуметь вода, а через пару минут розоволосая выходит оттуда уже в пижаме и всё тот же недоумевающий взгляд зелёных глаз встречается с алыми глазами Сатаны, который стоит на том же месте и всё с тем же выражением на бледном лице. — Вы придете завтра? — спрашивает Харуно и улыбается, окончательно сбивая с толку дьявола, который уже жалел, что явился на своеобразный зов должницы. Итачи то ли мотает головой, то ли кивает, перебирая в голове возможные ответы и мысли, и девушка, посмеиваясь, выдаёт: — Остаться не хотите? «Да что она о себе возомнила! — вспыхивает Сатана, мысленно хватаясь за голову и вспоминая все человеческие грехи и жертв этих грехов, чтобы успокоиться. — Как эта девчонка не может понять, что я не какой-то её дружок, а тот, кому она должна собственную душу?!» И красные глаза снова задевают сияющую душу внутри Сакуры, и дьявол с ужасом понимает: душа должницы спокойна. — Обойдусь, — холодно и запоздало отвечает Итачи, вновь исчезая внезапно, оставляя Сакуру одну на пару со своей непорочной душой, что каждый день причиняет боль его глазам. Улыбка стирается с красивого девичьего лица, а зелёные глаза начинает щипать: в груди опять колит, и дыхание становится рваным. «Терпимо, но болит, — повторяет сама себе розоволосая, стискивая в кулачке светлую пижамную кофту, — правда болит. Терпимо!» На самом деле душа болит сильнее, но просто от одиночества. *** День за днём, неделя за неделей. Итачи уже привык сидеть в квартире вместе с Сакурой и слушать девушку, которая рассказывает всякие истории из своей жизни. За всё это время дьявол так и не налюбовался собеседницей, чью внешность он заметил совсем недавно — заметил красоту этой внешности, которая была такая же чистая, непорочная и сияющая, как и душа обладательницы. Но глаза всё равно болели нестерпимо, всё равно белки глаз были в красных прожилках и имели нездоровый вид по канонам людским — и тогда Сатана уже смотрел не на маленькое солнце внутри смертной, а на неё саму: такую же хрупкую, но не причиняющую боль глазам. Никакой похоти и других последующих из этого русла. Никаких желаний поцеловать. Было лишь желание оберегать от тех, кто делает больно, и просто защищать, заботиться. Когда Сакура заболела, Итачи за ней приглядывал, а потом соседи не могли наудивляться, как Харуно, живущая уже давно одна, так быстро выздоровела. И никто не знал, что лечил девушку Сатана собственной персоной, который не в состоянии даже правильно прочитать название обыкновенной микстуры от простуды. — Что Вы делаете, когда я засыпаю? — спрашивала почти каждый вечер Харуно, укладываясь в постель, обращаясь к Итачи, что стоял в коридоре и смотрел через открытую дверь на свою должницу. — Жду, — всегда одинаково отвечал дьявол, уже просто не в силах добавить к своему ответу два слова: твоей смерти. *** Это было невыносимо. Эти чувства, что так яростно противоречили друг другу, не мог выдержать даже сам Люцифер, что сейчас находился в своей обители и понимал, что Ад не сравнится с миром людей. В Аду всегда душно, в Аду всегда горят в огне людские души, в Аду всегда кто-то умирает многократно. В Аду нет душ, которые сияют непорочностью. Дьявол шикнул и закрыл бледное лицо руками, стараясь выкинуть из головы улыбающуюся девушку с розовыми волосами, чей внутренний свет был всегда ровным незадолго до ухода Итачи из человеческого мира: мужчина просто не мог выстоять. Душа его должницы спокойно сияет, ей не страшно, а хозяйка этой души всегда рада приходу Сатаны в свою небольшую квартирку в четырнадцатиэтажном доме, где её когда-то чуть не убил собственный пьяный отец. «Ты благодаришь меня, да? — спрашивал как будто не себя, а Харуно Итачи, восседая на троне и наблюдая за бесконечным пейзажем преисподней, где всё горело и разрывалось на миллионы голосов. — Ты благодаришь меня за то, что я спас тебя? — Сатана снова смотрит вверх, уже по привычке, ожидая увидеть небо, но ничего нет, кроме серого полотна, — здесь нет неба. — Мне не нужна твоя благодарность! — Он ударяет со всей силы по трону, но тот и не собирается разрушаться от недурственной силы повелителя. — Мне нужна твоя душа!» И улыбка. И приятный голос. И вся ты. В нижнем мире не существует такого понятия, как время. Здесь всё идёт своим чередом, но идёт в порядке отнюдь не привычном. Одна минута в мире людей — одна секунда в Аду. А может быть и не секунда, а год, столетия, тысячелетия. Здесь нет времени, и Итачи это понимает и пытается вновь привыкнуть, ведь в человеческий мир он возвращаться не собирается, ведь там его ждёт Сакура, чья душа так доверчиво сияет в его присутствии, словно принимая за своего. Он не любит эту наивную девушку — он хочет её оберегать. События неподвластны даже Богам: они не смогут изменить то, что уже случилось, и в этом заключается их единственная слабость. Итачи желал защищать Харуно от сил зла, но он слишком поздно узнал о том, что зло уже настигло девушку в её небольшой квартире. Когда Сатана телепортировался в уже знакомое помещение, по которому, казалось, он совсем недавно лазал в поисках лекарств для простудившейся должницы, в гостиной на полу была лишь всё та же хрупкая и розоволосая Харуно, которая лежала на спине и смотрела своими зелёными глазами, что напоминали об изумрудах, в светлый потолок. И она молчала уже давно. И не дышала. Только душа её всё так же жалобно сияла в груди, не зная, куда ей деться. — Сакура! — не сдержался и окликнул девушку дьявол, быстрым шагом преодолевая расстояние, что разделяло его с мертвой Харуно, и оказываясь рядом с ней, видя, что горло девушки перерезано, глаза открыты и потеряли блеск, зрачки расширены, а маленькая грудь не вздымается. Перед Итачи был труп Сакуры, но не она сама. Единственное, что осталось от этой наивной девушки, — её душа, что при появлении в квартире Сатаны тут же засияла ярче, изо всех сил, привлекая внимание: она просила себя заметить и просила помочь. Итачи хотел помочь, хотел исцелить, оживить, но он был всего лишь Люцифером, который умел убивать, но не спасать. «Я дождался, — сам себе сказал дьявол, неотрывно смотря на тусклое свечение в груди Харуно. Через несколько секунд, чувствуя, что эмоции у него всё же существуют где-то глубоко под безразличием, он договорил, думая о том, что, если бы он это озвучил, голос бы его дрожал: — Я дождался твоей смерти!» В гостиной вдруг сделалось слишком тепло и одновременно с этим слишком прохладно — почти что погода лета; откуда-то запахло яблоками, и чей-то смех за спиной вынудил Сатану повернуть голову в сторону визитёров. Но визитёр был лишь один: он посмеивался и пытался не задеть огромными белыми крыльями картины, висевшие на стене гостиной. На смуглой шее висела на вид обыкновенная цепочка, на которой виднелась фигурка в виде двух золотых крыльев. Голубые глаза, что вынуждали вспоминать безоблачное небо жарким летним днём, с насмешкой смотрели на Итачи, который был беспомощен в своём собственном горе, рухнувший на колени перед собственной должницей, тело которой он теперь забрать может. — Убирайся, — прохрипел Сатана, снова вернувшись к созерцанию мертвой Сакуры, из глубокого пореза на горле которой уже перестала литься темная кровь. — Эта смертная с необычной душой принадлежит мне. — С каких это пор ангелов забирает к себе сам Люцифер? — всё с той же улыбкой в голосе спросил прибывший архангел, чьё имя Итачи знал хорошо благодаря множеству стычек на границе миров. Старшего ангела звали Наруто и, как помнил Сатана, этот мальчуган был тот ещё дуралей, хотя волю к жизни, к спасению чужих душ ему было не занимать: своё дело он знал на «отлично» и выполнял его на ту же отметку, но язык его был до такой степени развязан, что провоцировал конфликт везде, где только было можно. И Наруто продолжил: — Уж не думаешь ли ты, дядя Люци, что я вот так просто отдам тебе своего рядового? — Вашего? — поглощённый больше мыслями о душе Харуно, нежели о каких-то там бреднях светловолосого архангела, переспросил Итачи. — Она ведь смертная — не более того. Наруто рассмеялся и сложил за спиной белоснежные крылья, случайно всё-таки сдёрнув со стены одну из картин, на что последовала лишь реакция «ятутнепричем». — Ты сам сказал, что её душа необычна, — уже более серьёзно объяснил чуть позже архангел, подходя к трупу Сакуры с другой стороны, встречаясь взглядами со своим вечным врагом — Сатаной, в алых глазах которого теперь уже не было ни злости, ни какого-либо другого негатива — лишь тоска. — Она ангел. — Наруто спустя несколько секунд с трудом выдавил из себя: — Была им. — Падшая? — с пониманием и как-то неохотно спросил Итачи, чувствуя себя не комфортно рядом с ангелом, да ещё и старшим, да ещё и с самим Наруто, в чьих голубых глазах даже сейчас заметна настоящая мудрость. Однако ответ архангела был не таким, каким его ожидал услышать дьявол. Наруто мотнул белобрысой головой, отрицая предположение своего врага, ненависть к которому уже стёрлась в пыль, превратившись лишь в вялое соперничество для равенства сил Неба и Ада. — Она по собственному желанию отказалась от своих крыльев двадцать лет назад, чтобы, как она тогда мне сказала перед тем, как совершить глупость, уметь чувствовать: любить, ненавидеть — в общем, стать полноценным человеком, который на все свои шестерёнки здоров в моральном плане, — протараторил Наруто, видя, как Сатана на него недоверчиво смотрит. Архангел улыбнулся. — Не веришь, да? А такое было, иначе бы душа её не была такой, какой ты её видел... и видишь сейчас. «Невозможно, — думал Итачи, смотря на бездыханное тело своей должницы, — и эта девушка — ангел? Как я мог?..» — И, — бесцеремонно прервал размышления дьявола Наруто, — Сакура принадлежит Эдему, а не тебе, как бы ты ни уговаривал её когда-то, как бы она этого ни хотела и так далее — правила везде одинаковы, только в подпунктах различаются. — Она будет жить? — задал странный вопрос Итачи, продолжая любоваться мертвой девушкой, которая даже с перерезанным горлом казалась ему самой красивой в этом мире. Но, конечно, он бы не отказался от того, чтобы ещё раз увидеть, как она улыбается. — А как же! — уверенно заявляет Наруто, который делает вид, что не замечает такого странного, непривычного поведения Сатаны, что раньше держался особняком и на лице его всегда было лишь выражение абсолютного отсутствия интереса к происходящему. Архангел касается левой щеки Сакуры своей теплой смуглой ладонью, усеянную шрамами, и с улыбкой проводит ею по изуродованной шее, порез на которой тут же затягивается, следуя движению руки старшего ангела. Дьявол замечает, что биение жизни в молодом теле вновь начало свой ход, а чистая и непорочная душа вновь терзает красные глаза своим светом. Но Сакура не пробуждается — только ресницы подрагивают и грудь вздымается от еще полностью не восстановленного дыхания: крови всё равно было много потеряно. Наруто без всякого разрешения берёт девушку на руки и поднимается с колен, оставляя Итачи сидеть на окровавленном полу гостиной и смотреть в одну точку безразличным взглядом кроваво-красных глаз. И ангел вдруг говорит: — Прости. И Сатана отвечает: — Ничего страшного. *** Была уже середина зимы, и крыши домов были покрыты искрящимся на холодном солнце снегом, что напоминал Итачи о крыльях ангелов, в особенности — о крыльях Наруто, что месяц назад с извинениями забрал исцеленную Сакуру с собой в Эдем. Наверняка теперь девушка, не вспоминая даже о гостившем у неё Сатане когда-то, резвится в белых облаках Рая, не зная забот и проблем. Итачи теперь почти всегда находился в мире людей, где он нашёл Харуно и где её потерял так глупо и безвозвратно. Кто теперь её вернёт? Кто сможет загладить ту трещину, что образовалась на существе хозяина Ада, когда он понял, что на самом-то деле любил по-настоящему эту девушку с ярко-зелёными глазами и волосами странного цвета? Кто теперь будет рассказывать самому Сатане забавные истории из жизни и удивляться тому, что для него горячий кофе — это всего лишь по температуре какая-то вода из холодного океана? Кто вообще теперь будет общаться с ним и не пытаться при каждом недовольном взгляде падать ниц? Бесстрашная, светлая Сакура Харуно, что же теперь делать? Крыши домов ледяные, но созданию Ада это безразлично. Люди с тусклыми искорками внутри всё так же ходят туда-сюда и мозолят глаза. Никто поздним вечером не знал, что на крыше четырнадцатиэтажного дома будет сидеть сам хозяин преисподней, скучающим взглядом кроваво-красных глаз наблюдающий за раскрывшимся ночным городом перед ним. И всё было бы так, как было оно прежде, если бы не поток тепла, ударивший в спину дьявола, и не легкое трепетание. Когда Итачи обернулся, то увидел перед собой хрупкое создание с ярко-зелёными глазами и розовыми короткими волосами. За спиной нарушительницы вечернего спокойствия были огромные белоснежные крылья, на основании которых перья были окрашены в кроваво-красный цвет. — Прости меня, — выдыхает Итачи то, что держал в голове столько времени, поднимаясь на ноги и прикрывая рукой лицо, ибо свет создания Эдема ослепляет его и без того больные алые глаза. Сакура, улыбаясь, приземляется на крышу и, сложив за спиной осквернённые когда-то кровью крылья, делает пару шагов к Сатане. — Я так виноват перед тобой, Сакура!.. Я не спас тебя тогда... я не успел! — Итачи едва ли не плачет, чувствуя, как боль в его существе разрастается и делается огромной, не имеющей границы. Он продолжает совсем тихо, перейдя на шепот, не отрываясь наблюдая за тем, как светлая и улыбающаяся Сакура приближается к нему и протягивает свои худые руки: — Прости меня! Пожалуйста, прости! Я хотел тебя спасти, но не смог! Пожалуйста, прими мои извинения, я думал, что больше не увижу тебя!.. — Вы не виноваты, — слышится ответ, сказанный до боли в отсутствующей душе знакомым приятным голоском, и нежные теплые руки обнимают его за шею, обжигая светом. Сакура повторяет ещё раз, прижавшись к дьяволу и видя, что его тело начинает гореть, но он не издаёт ни звука: — Вы совсем не виноваты! — Виноват, как же я виноват... — шепчет Итачи в ответ, совсем не чувствуя боли от соприкосновения с чистым эдемским светом. — Я рядом, — говорит Сакура, — я здесь ради Вас. Нежные и теплые губы уверенно сливаются в поцелуе с губами дьявола, который на момент забыл, что такое грех, и лишь архангел, наблюдающий с неба за дьяволом и ангелом, знает, что любовь между двумя противоположностями, между двумя мирами невозможна. Голубые глаза смотрят с укором, светлые волосы треплет лютый зимний ветер, но Наруто знает, что Сакура его всё равно никогда не послушает. Она не слушала его тогда, в Эдеме, и не слушает сейчас. Два существа, порождённые разными мирами, обнимают друг друга и горят в пламени собственного запрета, принимая эту боль и желая, чтобы момент длился всю вечность. Они не могут быть вместе, но они могут пойти против всех. — Ты веришь в то, что мы сможем жить? — тихо интересуется Сакура, прижимаясь к Итачи всем телом, ощущая, как в груди вновь холодно и болит. — Жить вот так. — Нет, — отвечает Сатана, закрывая глаза, — но мы можем жить, позабыв о мирах, что находились за нашими спинами долгое время. Дьявол отстраняется от полюбившегося ему ангела и достаёт откуда-то фигурку в виде странного существа, глаза которого сверкают ярко-красным. Понимая без слов Итачи, Сакура неуверенно тянет руку к своей цепочке, на которой качаются два маленьких бронзовых крыла, от которых она когда-то отказалась, сорвав цепь с бледной шеи. Примут ли её отказ теперь? — Не делай глупостей вновь, — обращается к Сакуре Наруто, только что появившийся на заснеженной крыше многоэтажки. Голубые глаза архангела блестят и, как оказалось, старший ангел плакал, наблюдая за тем, как девушка, которую он любил так долго, хочет покинуть его мир вновь. Голос архангела дрожал, но говорил он уверенно, словно не обращал внимания на свои слёзы по утраченной любви: — Я дал тебе второй шанс жить вечно в гармонии, а ты снова предаёшь меня?.. — Там нет настоящих чувств, — слабо отзывается Сакура, крепко держа в руке цепочку, которую вот-вот придется порвать, — там нет тех, кого я полюблю так, как полюбила собственную противоположность. Там существуют все одинаково. — Между разными существами не может быть понимания! — сорвался архангел, и крылья его негодующе и тяжело затрепетали, ведь были немаленькими. — Не делай глупостей! — Сакура... — обратился к девушке Итачи, что неуверенно держал в левой руке фигурку, готовый уничтожить её в любой момент, если за ним следом уничтожит свою ангельскую сущность и Сакура. — Если для тебя это трудно, то не надо... — Я знаю, что мне нужно! — уверенно отрезала она, впервые повышая голос на дьявола. Щелк. Цепочка с крыльями с непривычным звуком рвётся, и девушка выпускает её из своих рук, отправляя по порывистому ветру. Хлоп. Потухают ярко-красные глаза странного существа, и фигурка рассыпается, превращаясь в песок, просачиваясь между пальцами. — У Вас очень красивые крылья! — Были. *** Была середина зимы, и двое молодых людей пробуждаются от минутного сна на заснеженной крыше четырнадцатиэтажного здания. Мужчина с длинными темными волосами, завязанными в низкий хвост, поднимается на ноги и чувствует себя как-то странно, осматриваясь, не чувствуя прежнего пульса жизни и не видя светящиеся вдалеке точки чужих душ. Хотя нет, вот же две! Щурясь, Итачи понимает позже лишь то, что «душами» оказываются огни какого-то торгового центра, что хорошо виден с крыши многоэтажки. Поворачивая голову, лишившийся своего титула по собственному желанию Сатана видит Сакуру, что протирает глаза и что-то говорит. Теперь в её груди нет ничего сияющего, нет того, что ослепляет. Глаза, цвет которых напоминал об изумрудах, усталые, но на пухлых губах широкая улыбка. И эти губы дрожат от холода, стучат зубы. — Слышали о том, что ангелы не чувствуют холода? — Я слышал лишь о том, что мне нужна горячая ванна, чтобы не окоченеть!