Убей меня, пожалуйста

      - Убей меня, пожалуйста, - я стоял посреди гостиной, беспомощно озираясь по сторонам. Мне было невообразимо страшно смотреть на нее, кроху, не прожившую и восьми лет. Мне было страшно смотреть на дитя, воспитанное войной.       - Я не могу, - мой хриплый голос был жалобным, тихим. И кто говорил, что убивать людей легко? Неужто какой дурак верит, что нормальный человек может так вот просто всадить пулю в горячее сердце, отринув любую тяжелую мысль? В сердце, что принадлежало кому-то до безобразия живому и настоящему, преисполненному страхами и невыносимой тоской по былым временам. И пугает понимание того, что все мы всего лишь люди, разделенные рукотворными границами и смертельной сетью предубеждений.       - Пожалуйста, - я встретился взглядом с белобрысой девочкой в изодранном домотканом платье. На ее грязной коже зияли ссадины и синяки, лицо было худым, а большие пронзительно-голубые глаза казались мертвыми. Девочка попыталась сделать шаг, но ее измученное тело лишь непослушно дернулось - она упала на захламленный обломками пол. Я же просто смотрел, моля покинувшего мой народ Бога о каре на собственную душу.       - Меня звали Саймон, - не знаю, зачем я это сказал. Возможно, мне хотелось отвлечь малышку, возможно, себя, но, скорее всего, я просто начинал забывать о том, кем я был до войны, и мое имя начинало казаться чужим, слишком человеческим.       - Звали? - с грустной улыбкой спросила малышка, поднимая голову.       - Да. Мне кажется, что после того, как человек кого-нибудь убивает, он теряет что-то очень важное, словно у него отбирают прошлое и имя. И я уже не знаю, кем я стал, но раньше меня звали Саймон. И Саймон умел касаться руками звезд и любил плавать в пруду.       - А меня звали Сьюзан. У нее было два брата и пес Хорас. Она любила петь, - я тихо подошел к полулежащей девочке и сел рядом, облокотившись о полуразваленный диван. Сьюзан кое-как села рядом. В комнате сидели убийца и убитый, хоть после, спустя годы, я вряд ли смогу сказать, что все было именно так. В этом полуразрушенном доме встретился мужчина, умерщвленный собственной совестью, и девочка, замученная реальностью.       Снаружи громыхало, мы же просто сидели, и над головами нашими темным облаком нависало кровавое небо. То было самое отвратительное небо, объявшее своими руками мертвых, никем не оплаканных людей.       Внезапно девочка, до того молча сидевшая рядом, запела. То было тихая грустная песня об уходящем лете, об увядших цветах и о теплом песке. Легкие слова странно сочетались с нашей ситуацией, но в тот момент я отчетливо видел перед глазами песок, теплое летнее Солнце и Сьюзан. В моих мыслях она была одета в нарядное платье, а ее пронзительно-голубые глаза сверкали радостью и тем особым нетерпением, присущим одним лишь детям. Но песня закончилась, и мы вновь погрузились в реальность.       - Убей меня. Но не запоминай меня такой, помни лишь песню. А я унесу с собой память о дивном аромате цветов и о Саймоне, что умел касаться пальцами звезд и любил плавать в пруду, - я молча посмотрел на девочку и кивнул. Рука скользнула по шероховатой поверхности кобуры и вот я уже сидел с пистолетом в руке, виновато глядя на закрывшую глаза Сьюзан. По-отцовски притянув ее к себе, я поцеловал холодный лоб и приставил дуло к ее виску. Выстрелил.

***

      Я проснулся в холодном поту и закричал. Подушка была мокрой от слез. Прошло уже пять лет с момента окончания войны, мир потихоньку оживал и перерождался, а я каждую ночь задыхался в собственной коже.       В дверь кто-то настойчиво звонил. Сначала мне захотелось просто проигнорировать ночного визитера, но и после пяти минут некто продолжал настойчиво терроризировать звонок, прерываясь лишь для того, чтоб постучать в соседнее с входной дверью окно.       Пришлось встать и одеться. Спускаться по лестнице было все так же тяжело – больная нога совершенно отказывалась сгибаться, так что я открыл дверь лишь спустя еще минут семь. На крыльце стоял Стивен Бойл – мой старый школьный товарищ и сосед. Он тоже прошел всю войну, потеряв в сражениях левую руку и желание жить.       - При.., - начал я.       - Убей меня, пожалуйста, - выпалил мужчина.       К моему горлу подступил комок, я готов был изрыгнуть остатки ужина, но, прижав ко рту ладонь, все же сумел подавить рвотный позыв. Стивен вошел в коридор, а после в гостиную, не снимая ни обуви, ни тяжелого осеннего пальто.       - Стивен, я не могу, - с опозданием я дошел до товарища, но тот лишь молча протянул мне свой пистолет, качая русой головой.       - Стивен.       - Саймон, я не могу сделать это сам. Пожалуйста. Я уже пять лет не могу ни спать, ни жить. Они ходят за мной, теребя мою тлеющую душу, а я лишь виновато смотрю на их лица. А скольких я не помню? Я начинаю забывать шум пальбы и взрывов. Я начинаю забывать горький привкус металла во рту. Но я не хочу забывать того, что сломило меня, что изменило мир. Ведь если убрать все те воспоминания, то меня просто не станет, - кто-кто, но я понимал, о чем он говорит. Нам просто не было места в этом новом мире, желавшем простить себе прошлую войну и жестокость. Мы были лишними.       - Я не Саймон. Я ничего не люблю и ничего не хочу, а Саймон хотел стать учителем.       - А я не Стивен тогда. Стивен мог улетать мыслями на Луну, он покорял словами галактики, я же не могу спрыгнуть с этого до ужаса круглого мира, я обречен бродить по кругу, прикованный к земле, - я уже и не заметил, как в моей руке оказался пистолет. Он был тяжелее, чем я запомнил.       - Пожалуйста, - он сел на пол, опустив голову, я поступил так же, дрожащими пальцами спуская предохранитель. Я вспомнил подобную сцену из прошлого, когда моя душа налилась багровым небом и тихой песней. И там была девочка с пронзительно-голубыми глазами. Я не спас ее, я не спас Стивена. Война выиграна, но это не значит, что все мы не проиграли в конечном итоге. Приставив дуло к виску друга, я выстрелил. Кровавый всплеск взметнулся на прикрытый пледом диван и мертвое тело повалилось на ковер, заливая остатками жизни его витиеватый рисунок. Я хотел встать, но ноги совершенно меня не слушались. Меня вырвало. На губах остался привкус блевотины и свинца, а на сердце - невыносимая тяжесть от нового убийства.       Наверное, я долго просидел там, на полу, дрожа, но осознание реальности вернулось ко мне лишь под утро, когда я стоял в своей ванной с пистолетом в руке, вглядываясь в бледное лицо в зеркале. Резкие черты, острый нос и множество родинок на впалых щеках - я никогда не был красив, но сейчас мое лицо было просто ужасным. Но самыми страшными были глаза – бледно-серые, тусклые, они казались жестокими.       Я готов был поклясться, что в ту минуту дом наполнился тихой грустной песней об уходящем лете, о том лете, когда Саймон все еще мог прикоснуться к звездам.       - Убей меня, пожалуйста, - сказал я отражению в зеркале. Оно кивнуло.