Suho's fetish // tao stole the precious thing

У Тао проблемы, и с такими едва ли поможет справиться горячая линия какого-нибудь центра или психоаналитик, с таким ни к врачу обратиться, ни в полицию. Как вариант, конечно, Всевышний и всё такое, но с религией в последнее время тоже как-то неважно. Дорогое мироздание— Проблемы — это не когда у тебя нет девушки или ты расхреначил отцовскую машину, потому что правила для слабаков, а так хочется казаться чуть круче, чем ты есть на самом деле. Проблемы — это даже не когда тебя прут из универа на первом курсе, хотя это тоже грустный случай — и Тао с такой несправедливостью до сих пор не смирился. Когда ты проверяешь наличку в кошельке и думаешь, на что у тебя вообще хватит денег, а живот урчит и сводит от голода — вот тогда да, стоит бить тревогу. В какой момент всё пошло не так? Хрен его знает. Просто однажды Тао просыпается и понимает, что жить ему не на что. Две кредитки, абсолютно пустые и бесполезные, кошелёк с горсткой мелочи, несколько смятых купюр на дне сумки — скупое напоминание о том, как всё плохо. Тао звонит Ифаню, но сотовый оператор говорит, что данный тип соединения запрещён. Денег на то, чтобы пополнить счёт, у Тао нет. С работы он вылетает из-за спора с клиентом — очень нетрезвым и гадким клиентом — и почти не жалеет о том, что ввязался в драку. Кретина словами не переубедишь-не переспоришь, особенно когда он пытается разбить тебе о голову бутылку — приходится применять совсем другие меры. Зарплату только жалко: вычли из неё всё, что только можно, а как жить-то теперь? Выживать; выдирать из пасти города каждый лишний день. Это не самое доброе и справедливое в мире место, и рано или поздно, но ты начинаешь подстраиваться под него. Тао учится не есть по несколько дней и экономить на всём, перебиваться редкой подработкой и главное — воровать. Это не то, чем стоило бы заниматься такому парню как он, мама бы покачала головой, а потом бы, наверное, даже заплакала, но ей про всю эту хрень знать совсем ни к чему, поэтому Тао пишет о том, что всё отлично и в Сеуле ему очень нравится, остался бы навсегда. Когда-нибудь всё обязательно вскроется, но Тао надеется, что тогда ему уже не будет за это стыдно, а пока, правда, особого выбора у него и нет. Хреновое оправдание, конечно, но это лучше, чем ничего; он надевает перчатки и тёмные очки — вечерние улицы зовут его на охоту. В первый раз было стрёмно, и вообще Тао долго не решался заняться этим всерьёз. Ходил по улицам, разглядывал пассажиров в метро, думал, что да как. Незаметно подойти, сунуть руку в карман или сумку и — если повезёт — утащить домой что-нибудь дельное. Этическая сторона давила очень сильно, только потом с едой стало совсем плохо, к тому же приближались сроки оплаты съёмной квартиры — и он просто решил, что хуже не будет. В первый раз он украл часы — широкие и блестящие, которые с удовольствием оставил бы себе, но продал, в общем-то, за бесценок. Совесть мучила долго, а потом стало как-то всё равно, чужие вещи и деньги жгли карманы, голод жёг желудок, и задумываться над чем-то подобным не было ни сил, ни времени. Каждый раз — чуть ловче и безболезненней; молоденькие девушки и мужчины в строгих костюмах. Пока они разговаривали по телефону или разглядывали витрины магазинов, Тао просто пытался выжить. В этом нет ничего страшного — личная мантра, которую всё-таки приходится проговаривать про себе каждый день. Он в это почти верит, только иногда скользнёт в мыслях что-то такое горькое. Тао закрывает глаза и прижимается щекой к подушке. Спать только тяжело. Совсем тяжело и неспокойно. xxx В баре темно, но очень уютно; Тао прячет лицо за отросшей чёлкой и заказывает себе самое дешёвое пиво, которое, впрочем, всё равно лихо бьёт по карману. Если хочешь больших денег, рискни и потраться — и, может быть, тебе повезёт. Молодой ещё парень, весь аккуратный и презентабельный, у него дорогой коктейль и часы, за которые Тао продал бы душу. Двадцать минут молчаливого наблюдения, разведка и все дела — Тао знает, в каком кармане у него деньги, телефон и белоснежный платок, которым парень вытирает руки после того, как получает сдачу от бармена. Тао просто ждёт удобного момента, чтобы встать из-за столика, пройти мимо, а дальше — только ловкость рук. Тао надеется, что этот парень хоть немного захмелел и потерял бдительность, расслабился ровно настолько, чтобы у него получилось просунуть руку в карман пиджака и выдернуть — без каких-либо последствий. От мысли о том, что ему придётся сделать это, Тао становится жарко, он чуть расстёгивает молнию на куртке и ёрзает на месте. Это немного неловко, но он возбуждён. Это, наверное, всё страх да выбросы адреналина в кровь; даже сейчас, после десятка успешных вылазок, Тао по-настоящему страшно попасться, а ещё — очень волнительно. Он не знает, почему это его заводит, может, всё дело в бесконечном риске и проверке своего везения, но это по-своему горячо и интересно. Член натягивает ткань джинсов, ладони потеют от волнения, парень за стойкой чуть опускает голову, и в том, как сгибается его спина, Тао видит бесконечную усталость. Сигнал — и он движется к выходу мимо барной стойки, замедляется на несколько секунду, просовывает руку в карман, нащупывая пачку купюр — господи, спасибо, что не носите деньги в кошельках — и молниеносно вытаскивает наружу. Тао готов поспорить, что этот бедняга даже ничего не почувствовал. Он выдыхает, только когда выходит из бара и ускоряет шаг, двигая вниз по улице. Руки дрожат, боязно разжать ладонь и посмотреть, что у него на сегодня; сердце грохочет, подкатывает куда-то к горлу: когда делаешь всегда становится в тысячу раз страшней. Тао сворачивает в переулок и прижимается спиной к кирпичной стене. Горло перехватывает, в штанах тесно и горячо, он прижимает ладонь к груди и дышит-дышит-дышит, словно едва не утонувший человек, выбравшийся на берег. Сердце замедляется, Тао вытирает лоб тыльной стороной ладони и улыбается, едва не съезжая по стене. А потом в плечо вцепляется чья-то ладонь — намертво и очень-очень больно. Тао моргает, открывает рот, словно рыба, а потом дёргается в сторону. Куртка трещит, будто вот-вот порвётся, но вторая ладонь припечатывает его по груди. Это хреново, это чертовски хреново — только у Тао от этого коленки подкашиваются. Перед глазами плывёт, то ли от силы удара, то ли от возбуждения, но даже сквозь мутное марево Тао узнаёт того парня из бара. Вот пиздец — это единственное, о чём получается подумать, а потом над самым ухом он слышит удивлённое: — Чёрт, да у тебя стоит. Стоит так, что, кажется, дотронься — и кончишь, только Тао не в том положении, чтобы вообще о таком задумываться. От парня приятно пахнет, у него тёплые и неожиданно сильные ладони. Тао очень, очень плохо и хочется домой. Его ладонь разжимают силой, пока он едва не теряет сознание оттого, как его кроет, вырывают деньги и отпускают. — Отморозок, — говорит парень, и Тао очень искренне на него обижается. Удаляющиеся шаги — торопливые и уверенные — Тао слушает их, закрыв глаза и размеренно дыша. Неудача. xxx Следующие два дня спится плохо, а ещё Тао спускает в душе с мыслью о том, как его зажимают в углу, бьют пару раз под рёбра, а потом заставляют отрабатывать награбленное ртом. Это унизительно и круто, и Тао всерьёз раздумывает о том, как бы осуществить такое в реальности. Вот из-за этого по-настоящему стыдно, и он надеется, что все эти мысли останутся только при нём и никто и никогда не узнаёт о том, какой он, оказывается, извращенец и фетишист. Денег остаётся всего ничего, на свои вечерние прогулки он не выходит, потому что от одной мысли об этом всё в нём начинает колотиться — от предвкушения, и это вот совсем не кстати. Супермаркет манит скидками и бесконечными вереницами стеллажей; Тао скромничает, выбирая себе продукты на ближайшие три дня: в корзине с покупками как-то совсем не густо. Он долго вертит в руках яблоко, разглядывает со всех сторон, отчаянно пытаясь понять, надо оно ему или к чёрту, а потом кто-то тянет к нему ладонь. Тао таращится сверху вниз на какого-то шкета. И почти не удивляется тому, что тот оказывается ему почти знакомым. Парень смотрит серьёзно и почти зло, тёмные волосы падают на лоб с едва прорезающимися линиями морщин. Он вертит в руках яблоко, потом берёт ещё пару и закидывает Тао в корзину. — Господи, я не понимаю, зачем это делаю, — он качает головой и тащит Тао за рукав дальше. — Хотя у тебя лицо, словно у голодного кота, на такое даже какой-нибудь сухарь купится, — он всовывает Тао в руки несколько купюр и хмурится: — Надеюсь, это была наша последняя встреча. Это по-своему мило: как меняется его лицо, когда он пытается выглядеть рассерженным. Тао мнёт купюры в пальцах и молчит, и парень, фыркнув, разворачивается и двигает куда-то в сторону. Так он кажется совсем миниатюрным, не очень высокий, с довольно узкими плечами и тонкии щиколотками. — Эй, — окликает его Тао, пытаясь не улыбаться слишком нагло, — оставь мне свой телефон! В смысле, ты мне понравился, а не то чтобы я хочу жить за твой счёт! Парень оборачивается и закатывает глаза, а потом вытаскивает из кармана куртки тонкую полоску картона с какими-то надписями и кладёт на стеллаж рядом с пачкой печенья. "Господи, зачем", — читает Тао по его губам и хочет смеяться, но держит лицо, пока парень не исчезает за стойкой с колой. Картонка оказывается обыкновенной визиткой; Тао вертит её в пальцах и внимательно разглядывает. "Ким Чунмён" — незамысловатым шрифтом на светлом фоне и несколько номеров для связи. Тао прячет визитку в карман и двигает к кассе. Наверное, стоит ему заплатить за неудобства и прочее, только для начала — пополнить счёт мобильного.