Я работаю стажером. В Аду.

Утром двадцать пятого мая, в семь часов тридцать шесть минут – если верить старым наручным часам – я умерла. Опаздывала на пару и перебежала дорогу на красный свет. Честно говоря, тот автобус я и не заметила. Но мне даже показалось, что он в последний момент затормозить успел. Прямо перед моим носом. А на другой стороне тротуара меня уже, оказывается, ждали. Что и говорить, парочка была... «живописная». – Доброго утречка, леди, – картинно поклонился высокий парень в очках, – Меня зовут Иуда Искариот, Нечистый дух, а это – Баал, восьмой герцог Ада, – он кивнул на коротышку рядом. – Всегда приятно познакомиться. Не слишком радостно сообщать вам это, но вы только что, кажется, умерли. Я посмотрела на них, как на умалишенных – да такими они и были с очень большой вероятностью – но для убедительности все же проверила: руки целы, ноги целы – и только тогда покрутила пальцем у виска, собираясь двинуться дальше. – О, ну да, как же, всегда одно и то же, – очкастый схватил меня за шиворот, возвращая на место. – Куда собралась? Сказано же: умерла ты. – Тьфу, придурки какие-то, – взорвалась я, – и кого только на улице не встретишь. Давно ли вас из психушки выпустили, интересно? Я ни черта не умерла и жутко опаздываю, ясно? – Умерла-умерла, – успокоил мелкий, кивая, как китайский болванчик, и хлопая меня по плечу. Очкастый молча и с каким-то совсем невеселым видом ткнул пальцем куда-то за мое левое плечо. Я обернулась в указанном направлении и, если б он меня не поддержал, непременно осела бы на мокрый от дождя асфальт. И там, на грязной дороге, перед автобусом лежала тоже вроде как «я». В неестественной позе, словно какая поломанная кукла. Надо «мной» склонился водитель, и еще несколько пассажиров просто рядом околачивались с пасмурными лицами. Кто-то громко требовал в скорую позвонить. Но все это слышно было, словно сквозь вату, и видно, будто через запачканное стекло. – Как умерла, – бестолково переспросила я, кажется, ощутимо бледнея и выдавая самую большую глупость за всю мою жизнь, – а как же сессия? Мои новые знакомые как-то странно переглядываются. Это называется постравматический шок. Вернее, посмертный. – Двадцать пятое мая, семь часов, тридцать пять минут и сорок девять секунд: зарегистрирован последний удар сердца Алисы Бережной, – бесенок склонился над моим бездыханным тельцем и, с неподобающим случаю довольным видом что-то черкнув в потрепанном блокноте, снова воззрился на меня. – Ты можешь перейти в другой мир, как и полагается, если у тебя не осталось никаких сожалений в этом Я безучастно пожала плечами, для галочки все-таки оглядываясь на свое прошлое. Наверное, человеку, который, умерев, первым делом думает о сессии, каких-то особых сожалений оставлять не приходится. --- Полная растерянность, кажется, так это называется. – Ты уже готова приступить к работе? – бесенок вприпрыжку спускался по винтовой лестнице очередного жутко узкого, жаркого, темного и пахнувшего вековой сыростью коридора. Запоздалые вопросы роились в моей голове, как надоедливые мошки летним вечером. Кто они такие? Какого черта я за ними вообще решила пойти и почему, собственно, именно в Ад? Что за ерунда со мной, в конце концов, творится? Но тут я буквально подскочила, больно ударившись головой о низкий каменный свод, и задала именно тот вопрос, который, по логике вещей, должен был интересовать меня в наименьшей степени: – Какая еще работа? – А, ты ей не сказал? – бесенок удивленно вскинул брови. – Я думал, ты скажешь, – Нечистый дух только руками развел, мол, ну и ладно, невелика беда. – В общем, у нас тут акция такая, каждый третий грешник, умирающий на дороге попадает на работу в Ад. Проводником. Ну, то есть души с поверхности забирать и распределять по кругам. Смекаешь? Я беспомощно вздохнула и перевела взгляд на Нечистого. Что, вот так прям сразу? Говорить о работе человеку, который пять минут назад с жизнью расстался? А в Геенне, оказывается, церемониться не любят. – Ну а что? – тот с невинным видом плечами пожал. – Я, например, зашиваюсь на семи работах, мне помощники нужны. Я устало облокачиваюсь на свод коридора, но тут же отдергиваю руку, потому что стена по температуре не отличается от раскаленной сковородки. На коже это выглядит, как ожог, по меньшей мере, степени третьей. Моя новая обитель встречает меня со всем присущим ей гостеприимством. --- Я даже тогда еще совсем не осознавала, что жизнь теперь изменится до неузнаваемости. У стены приемного зала стоял куллер, вроде тех, что теперь в офисах везде понапиханы, только наполненный чем-то подозрительным и темно-красным. Иуда набирает полный стакан и, не говоря не слова, подает мне. – И что это? – с недоверием интересуюсь я, разглядывая густую красную жидкость. – Это... – бодро начинает бесенок, но тут же отчаянно взвывает, зажмуривая глаза. – Томатный сок, – быстро заканчивает за него очкастый, продолжая с лучезарной улыбкой отдавливать Баалу ногу. – Попробуешь? Для бодрости духа. Я осторожно делаю глоток. Вообще-то я любила томатный сок при жизни, но этот кажется просто редкостной гадостью. Меня немного тошнит. --- Осознание того, что я действительно умерла, приходит только на третий день. Тогда начинаются слезы, бессмысленные метания и поиск выхода там, где его попросту нет. Все относятся к моей истерике на удивление понимающе и поразительно равнодушно. И я даже понимаю, почему. Люди каждый день умирают. Толпами. И многим, в отличие от меня, даже было, о чем жалеть. Я делаю глубокий вдох и пью здешний томатный сок большими глотками. Губы окрашиваются в темно-красный. --- Я всю жизнь была чем-то вроде типичного представителя серой толпы. Ничем не выдаешься, ни о чем не думаешь. И жить особо незачем и сожалеть не о чем. Таким здесь завидуют. Умирать без сожалений гораздо легче. --- – Стажер! – голос Искариота разносится по всей приемной. – Оказывается, не я один косячить в Аду умею, а? Я куда просил всех самоубийц отправлять? Ко мне. А вы в какую их задницу, сударыня, послать изволили? – Ошибочка вышла, – хмурюсь я, уворачиваясь от первого подзатыльника – Исправляй косяки и дуй ко мне чай пить! – Нечистый дух снова скрывается за дверью. Я жмурюсь и потираю голову, потому что второй-то как раз в цель попал. Бальво ржет над ухом до тех пор, пока не сваливается со стула. Разумеется, не без моей помощи. --- Только после смерти мне начинает казаться, что я живу. Когда ты работаешь стажером у легендарного предателя и не менее легендарного самурая, невольно понимаешь, что о жизни тебе и вспомнить-то нечего. Ничего не достигла и не поняла. Словно и не было тебя никогда. Сожаления приходят медленно и с непростительным опозданием. И они – о потраченном впустую времени. Я мысленно благодарю Дьявола за шанс быть кому-то нужной и постепенно привыкаю к новому дому. --- – Что это? – брезгливо спрашивает мальчонка, с недоверием уставившись на багровую жидкость. – Томатный сок, – хитро ухмыляюсь я и залпом опустошаю стакан.