Далеко от пристани

Руки слегка подрагивали, так что он уперся локтями в перила балкона и чуть подался вперед, перенося вес. Впрочем, именно в тот момент Крис вспомнил, что специально купленная для сегодняшнего вечера пачка сигарет лежит на столике нераспечатанной, и пришлось снова дрожать, вскрывая пленку, выдирая бумажные, торчащие клочьями, пачкины потроха. Прикуривая наконец. Первая после долгого перерыва затяжка как всегда ободрала горло, осела горчащей тошнотой где-то под самым затылком. Крис с отвращением выдохнул и тут же затянулся снова, прикрывая глаза. Ладно, ладно, сказал он себе. Что ты психуешь? Ты ведь знал, что так будет? Знал. Тебя похвалили в «Галеристе»? Похвалили. Ну и все. Вот еще выйдет статья в «Обозревателе», и нормально. А сраный «Артфорум» пусть катится к черту, тоже мне, очень надо… Крис ругнулся, когда сигарета, будто живая, выпрыгнула из пальцев и полетела вниз, рассыпая на ветру длинные искры. «Рецензии просто отличные», – писала Мелисса, и Крис как наяву видел ее лицо, сосредоточенное и слегка обеспокоенное, – «Ну, в большинстве своем». В большинстве своем. Да. «Я думаю, тебе не стоит обращать внимание на Барнса, ты ведь его знаешь. Он просто к тебе прицепился». Ну да. Три года, черт возьми, прошло, но эта любовь не ржавеет. Крис вытянул новую сигарету и прикурил. Теперь руки уже почти не дрожали, а сигаретный дым перестал вызывать тошноту. Ветер налетал вялыми, едва касающимися порывами, было уже достаточно прохладно, где-то наверху в темноте шумели черными листьями могучие тополя, то сходясь ветвями плотней, то раздаваясь в стороны как облака, и тогда с черного неба остро и быстро капал звездный свет или проглядывал кусочек бледной Луны… Джеймс Бьюкенен Барнс. Драная ты моя персональная немезида. Старая геморройная перечница. Дряхлый обломок академизма, что ж ты вцепился-то в меня своими крепкими вставными челюстями и жуешь уже третий год подряд, что ж ты не переключишься уже на кого-нибудь новенького, маразматик чертов… Крис его так себе и представлял: лет сто ему, наверное, хрычу, мертвенная лысина, длинный унылый нос, железные принципы, оставшиеся с прошлого века, железные зубы родом оттуда же, фрак, монокль в глазу и небрежные, брезгливые движения, как у кота, которому насыпали в миску не тот корм, к которому он привык. Дж. Б. Барнс – бессменный обозреватель самого крутого, самого влиятельного журнала об искусстве. Владелец галереи на 21-й улице в нью-йоркском Челси. И как же Крис радовался три года назад – тогда еще никому не известный, глупый, неопытный, только начинающий художник. Надо же, о нем написали в самом «Артфоруме»! Заметили! Ну и пусть обругали, даже не то чтобы обругали, а снисходительно потрепали, посмеялись, щелкнули по носу – но ведь заметили! Увидели с первой же маленькой, на сущие гроши собранной выставки… Кто же знал, что через три года он будет уже молиться и чуть ли не письма Санте писать, чтобы очередную его выставку не заметили! Не трогали, оставили, наконец, в покое! «Неужели и в старой доброй Америке появилась персона, способная стряхнуть с прилавков гламурные поделки Такаси Мураками и заявить во весь рост о новой "Суперплоскости"? В конце концов, Дисней ничем не хуже Миядзаки, да и рюкзачки с Королем Львом уже пользуются популярностью в определенных кругах. Роджерс, не упусти свой шанс!» «Стив Роджерс – восходящая звезда современного изобразительного искусства – как никто другой своим творчеством ярко демонстрирует тот печальный и закономерный тупик, к которому неумолимо приближается американская художественная школа». «Художник обозначает свой новый стиль как "кругизм". Да, вы прочли верно, "кругизм". Оригинальная находка, которая, несомненно, внесла бы живительную струю новизны в искусство начала двадцатого века. Как ни печально это признавать, но Такаси Мураками до сих пор сохраняет свой контракт с Луи Виттон. Нашей новой знаменитости оказалось не по зубам даже задорно раскрасить дамскую сумочку». «Роджерс, этот милый наивный паренек из Бостона, своими новыми работами символизирует открытие очередной эпохи бессмысленного декорационизма. Выставка Стива Роджерса "DEJA VU" с пятого сентября по одиннадцатое октября проходит в Баффало, в галерее Олбрайт-Нокс и, в полном соответствии со своим названием, не откроет вам ничего нового». «Что мы видим в новом собрании работ бостонского производителя раскрашенных холстов Стива Роджерса? Увы, то же самое, что и всегда: раскрашенные холсты. Выполненные в жанре кругизма произведения напоминают фотоизображения, обработанные фильтром "Мозаика". Однако, к чести художника надо заметить, что его работы безусловно выполнены вручную, так что по крайней мере одно достоинство мистера Роджерса несомненно: это его трудолюбие». Гнида старая, очкастая. Крис помнил все его рецензии наизусть. Новый толстый номер «Артфорума» в заклеенном почтовом пакете лежал на столе, а Крис, успешный и богатый, обласканный и штатовскими, и европейскими критиками, золотой мальчик Стив Роджерс из Бостона, стоял и курил на балконе уже четвертую сигарету подряд. Не решаясь просто вскрыть пакет и прочитать, что на этот раз выдала больная печень Барнса на его счет. Ничего хорошего, конечно же. «Он просто к тебе прицепился». Ну да. Прицепился и отрабатывает приемы художественного расчленения чужой репутации… «Но у меня есть к тебе одно предложение», – писала Мелисса. И, если быть честным, дело было именно в нем, в этом предложении. В конце концов, что он, за три года не привык, что ли? Ну, нет, не привык, конечно. Каждый раз все-таки надеялся. Старался выше головы прыгнуть. Понравиться. Сделать что-то такое, чтобы и эта древняя мумифицированная сука прониклась наконец. «Журнал устраивает прием по случаю юбилея, я намекнула, что Стив Роджерс может появиться в Нью-Йорке как раз в эти даты, и мне моментально вручили пригласительный билет с уверениями, что будут чрезвычайно рады... Крис. Подумай как следует. Это хороший шанс наладить контакты с Барнсом, ты ведь знаешь, как сильно все зависит от личного отношения. Я понимаю, что ты не хочешь светиться, но тебе не обязательно появляться там под псевдонимом. Просто присмотрись к окружающим, может быть, у тебя получится очаровать кого-то еще? В конце концов, Барнс – не единственный обозреватель, а на приеме наверняка будут все колумнисты...» – В жопу, – сказал Крис вслух и вытащил из пачки пятую сигарету. Внизу под балконом кто-то отчетливо чихнул и завозился в кустах. – В жопу, – с удовольствием повторил Крис. – Идите вы все в жопу. Плясать перед вами. Не поеду никуда. – Куда не поедешь? – спросил снизу надтреснутый голос. – Да никуда не поеду, – легкомысленно ответил Крис. – Сигарет хочешь? У меня почти полная пачка. – Надеюсь, у тебя там не «Vogue» с ментолом, – с подозрением буркнул голос, и Крис с облегчением рассмеялся. – Нет, чувак, никакого ментола. Держи, – он кинул пачку вниз, особенно не целясь, да и некуда там было целиться в темноте. Внизу завозились, но молча, а через полминуты на балкон потянуло дымком. Ну что я, и правда, как маленький, подумал Крис. Зачем мне это все? Бродить там среди этих столичных пидарасов. Заводить знакомства. Лизать им жопы. Чувствовать себя совершенно не на месте. Ради чего? Ради пары положительных рецензий? Как будто у меня их и так мало. Обойдусь без «Артфорума», увы. В конце концов, должен же кто-то поддерживать баланс и ругать, и… аааа, к черту! К черту. – Доброй ночи, чувак, – сказал Крис вниз и сунул окурок в самодельную пепельницу. – Иди в жопу, – философски ответили снизу, попыхивая его сигаретами. Крис хмыкнул и с легкой душой пошел, наконец, в спальню. Нераспечатанный пакет с журналом и, видимо, пригласительными билетами, остался на столе. Да, этот балкон было не сравнить с балконом в его квартире в Бостоне. Кажется, он сам был размером со всю крисову квартиру. И в отличие от бостонского балкона здесь толклось человек десять, правда, все в разных концах. Кто-то забился в темные углы под нависающими сверху капителями колонн, по странной задумке архитектора начинающихся только на третьем этаже, и вел там явно конфиденциальные беседы. Кто-то отвернулся от дверей и смотрел вниз, на быстро погружающийся в вечерние сумерки город. Один паренек вообще сидел на балюстраде и с самым независимым видом болтал ногами. Никому не было никакого дела до Криса. Можно было перевести дух и собраться с мыслями. Он покрутил в руках непонятно как попавший к нему бокал с шампанским и осторожно поставил его на широкий поручень каменной балюстрады. Огляделся по сторонам – в дверях люди стояли группами и парами, в большом зале кто-то все еще вещал со сцены, был слышен гул многочисленных разговоров и редкие взрывы оваций. Вроде даже музыка играла, но мелодию было невозможно разобрать. И как в этом людском супе можно кого-то найти и тем более завязать какие-то полезные знакомства? – Это еще часа на два, – скучающе заметил сидящий на балюстраде паренек. – Сплошная говорильня. Пока не нахвалят друг друга до одурения и не вручат сами себе пару десятков наград и премий, не успокоятся. Крис понимающе хмыкнул. – Ну, мне тут никаких премий не светит, так что… – Можно туда даже не соваться, – закончил за него паренек, спрыгнул и шагнул навстречу, протягивая руку в приветствии. – Себастьян. – Крис, – рука у Себастьяна была крепкая, но прохладная, и Крис ему на всякий случай поулыбался, ненавязчиво разглядывая. Парень как парень, молодой, вряд ли старше Криса, без галстука, что на мероприятии такого размаха можно счесть за бунтарство, небритый и как-то не слишком художественно растрепанный – явно не от стилиста. Наверное, какой-нибудь сотрудник из ИТ-отдела или что-то вроде того. – Ты – художник? – в лоб спросил Себастьян, без лишних церемоний подхватывая его бокал и отпивая. – Не видел тебя раньше, – пояснил он, заметив настороженный взгляд Криса, и обезоруживающе улыбнулся. – Можно и так сказать, – вздохнул Крис, непроизвольно улыбаясь в ответ. – Не из Яблока, – утвердительным тоном заметил Себастьян. – Из Бостона. – М-м-м, – протянул Себастьян, снова отпивая из бокала и глядя Крису прямо в глаза. – Приехал заводить знакомства… – Можно и так сказать, – повторил Крис и стесненно пожал плечами. – Кажется, это была провальная идея. – Где-то через час можно попробовать, – ободряюще кивнул ему Себастьян. – Скоро они сами одуреют от такого количества официоза и начнут расползаться. Собственно, уже начали, как видишь. Крис только головой покачал. – Я уже не уверен, что вообще был прав, приезжая сюда. – Всем нужна хорошая критика, – пожал плечами Себастьян, не сводя с него глаз, и Крис почувствовал, что хочет как-то оправдаться, что ли, перед этим случайным, совершенно незнакомым ему человеком. Хочет выглядеть лучше. Выше, уверенней, веселей и успешней – совсем не провинциальным художником, приехавшим выпрашивать себе хорошую критику в одном из самых влиятельных журналов Америки, на которого даже паренек из техподдержки будет смотреть с сочувствием. – А ты что тут делаешь? – спросил он в свою очередь и тут же добавил, чтобы не показаться грубым. – В смысле, ты не выглядишь слишком заинтересованным в происходящем. Себастьян усмехнулся, отворачиваясь от дверей, облокотился о балюстраду, и Крис повернулся вместе с ним, устраиваясь рядом. – На любой вечеринке есть люди, без которых бы все с удовольствием обошлись и не заметили их отсутствия, – доверительно заметил Себастьян, почти касаясь плечом его плеча. – Да, это знакомо, – Крис кивнул, глядя на него искоса. – Вот я – как раз такой человек. – И тебя это, кажется, не тяготит. – Ничуть, – Себастьян отсалютовал бокалом и допил остатки шампанского. – Это удобно. Никто не замечает, когда ты приходишь, никто не спохватывается, когда ты уходишь. А пока ты присутствуешь, все смотрят сквозь тебя. Он усмехнулся, чуть отстраняясь и окидывая нахмурившегося Криса взглядом. – Ты все замечаешь и слышишь. Ни один и не подумает снижать голос в твоем присутствии. – То есть, ты ходишь по вечеринкам и собираешь сплетни? – прямолинейно спросил Крис. Себастьян укоризненно постучал ногтем по стенке бокала, и даже сквозь доносящийся на балкон шум и музыку был слышан тонкий, музыкальный звон хрусталя. – Мне не интересны сплетни, Крис. Мне интересны люди. Чем они живут. Чем руководствуются. Какие страсти и побуждения толкают их на действия… – Зачем это тебе? – недоуменно спросил Крис. – Что тебя-то толкает на это? Себастьян улыбнулся, запрокидывая бледное лицо к луне, прищурился, как щурятся люди от счастья. – Ну, знаешь… Я тоже в некотором роде художник, пусть и неудавшийся. А для художника это часть работы – наблюдать за миром. Понятно, подумал Крис, на самом деле еще толком не понимая, как относится ко всему сказанному. Художник. В некотором роде. Значит, никакая не техподдержка, это завсегдатай, Крис слышал о таких – месяцами и годами тусуются среди художников, пишут, ваяют, собирают инсталляции из пивных крышек, обивают пороги галерей и издательств, живут по знакомым знакомых, потому что не имеют средств даже на самый дешевый отель, а питаются в основном на банкетах, вроде этого. Богема. Что самое примечательное, знают все и про всех, и на любое, даже самое закрытое и высокоранговое мероприятие проникают с удивительной легкостью… – А на что ты живешь, наблюдая за миром? – не удержался он от вопроса, и Себастьян на удивление легко откликнулся: – Веду колонки в паре журналов. – А, все-таки, значит, сплетни? Себастьян рассмеялся, качая головой. – Ни в коем случае! Так, разная ерунда для домохозяек. В одном месте, например, пишу под именем Дианы Джонс, еженедельная рубрика «Привет, Диана!». Джонс – это отличная фамилия, сразу же вызывает в среднем обывателе легкую снисходительность и железное доверие. А Диана – это легкая примесь изысканности, мужчины сразу думают, что я – хорошенькая провинциальная блондиночка, а женщины – что при всей своей классовой близости должна разбираться в модных брендах и косметике… Что? – Извини… – Крис помахал ладонью перед лицом, стараясь задавить дрыгающееся внутри дурацкое школьное хихиканье. – Это… ужасно смешно. – Не извиняйся, это и правда смешно, – хмыкнул Себастьян. – Ты бы мог выступать в стендапе… – Когда-то я так и делал. – Серьезно? – изумился Крис, оглядывая его с новым интересом. – Чем я только не занимался. – И что?.. – Ну вот, как видишь, – пожал плечами Себастьян. – Сейчас я – привет, Диана! – И как идут дела? – Да ты знаешь… Получше, чем на сцене. По крайней мере, в Диану пока еще никто не кидался пакетами от жареной картошки. Крис не выдержал и расхохотался уже в голос, ей-богу, это было смешно, может быть, конечно, сказывалась нервотрепка последних недель со всеми этими рецензиями, обзорами, решением не ехать в Нью-Йорк и последующим решением все-таки не быть таким трусом… Но, кажется, впервые за эти чертовы несколько недель он чувствовал себя так легко и просто – с каким-то первым встречным парнем, неудавшимся художником, ведущим колонку в журнале для домохозяек… – Слушай, – сказал он, отсмеявшись. – Ты как насчет того, чтобы свалить, не дожидаясь окончания трепа? – А как же полезные знакомства? – с улыбкой приподнял бровь Себастьян. – Да черт с ними, – великодушно махнул рукой Крис и добавил для верности. – Давай, посидим где-нибудь, я угощаю. – А ты отчаянный парень, Крис из Бостона, – с непонятным выражением протянул Себастьян, но Крис уже понял, что, наверное, только так можно спасти этот несчастный загубленный вечер, день, неделю, месяц – три года! Он совершенно не хотел встречаться с этим чертовым Джей Би Барнсом, который сейчас, наверняка, торчит где-нибудь на сцене и вручает премию за премией своим чертовым любимчикам, расписывает их таланты и трясет вставной челюстью... Да ну его в жопу. Все равно ничего хорошего из этого бы не вышло. Так что Крис схватил Себастьяна за прохладную ладонь и потянул за собой – прочь, прочь, через сияющий люстрами зал, через празднично одетые толпы, вниз по застеленной толстым ковром лестнице и на улицу – в мягкие лиловые сумерки Нью-Йорка. – Так, – бодро сказал он, потирая руки и вертя головой направо и налево. – Куда идем? Ни черта не знаю в этом вашем городе. – Ничего, – весело ответил Себастьян. – Зато я тут знаю все. Вот в этом Крис и не сомневался. – Вот что ему надо, а? – уже, кажется, в пятый раз спрашивал Крис, наклонившись к самому уху Себастьяна. Здесь было шумно и дымно, грохотала музыка, перед самым носом вышагивали туда-сюда голые ноги танцовщицы. Может быть, как раз поэтому, точнее, в связи с этим Крис и нажрался тут так стремительно. А ведь в предыдущих двух заведениях еще держал себя в руках, не мог отпустить вечер вскачь, как планировалось. – Может, ему ничего не надо, – так же излишне громко отвечал ему в ухо Себастьян. – Может, ему правда не нравится то, что ты делаешь. – Он бегает за мной три года! – крикнул Крис и подвинул поближе к сердцу очередной стакан, который ловкий бармен толкнул к нему прямо между танцующих ног. – Ездит на все мои выставки! Не в Нью-Йорке! Везде! Будто… бегает за мной! Как школьница! Себастьян запрокинул голову, хохоча, и Крис рассмеялся тоже, они чокнулись стаканами, и виски плеснул на липкую столешницу и манжеты рубашек. – Значит, ты ему на самом деле нравишься, – сказал Себастьян, отставив опустевший стакан и откинувшись на стуле. Он смотрел на Криса сбоку, и вид у него при этом был такой томный и расслабленный, что Крису на секунду даже стало неловко. Музыка почему-то сменилась с агрессивной и лязгающей на что-то тягучее и романтичное, от чего у Криса в совокупности с неожиданно размякшим Себастьяном немного защекотало под ложечкой. – Он меня ненавидит, – вздохнул Крис, пытаясь прогнать неловкость. – Не обязательно, – Себастьян как-то по-особенному взмахнул ресницами, и Крис внезапно подумал, что ресницы у того на удивление густые и пушистые, да и сами глаза – огромные, синие, с разбегающимися лучиками улыбчивых морщинок – совершенно потрясающие. Красивые. – Почему? – спросил он, не особо уверенный, о чем именно спрашивает. Себастьян снова улыбнулся, взглянув искоса. – Возможно, он разглядел в этом кругизме потенциал… Мне сложно сказать. Ведь я не видел твоих работ. – Ну и хорошо, – в неожиданном приступе искренности ответил Крис. Себастьян вопросительно поднял бровь, и Крис помотал головой, морщась. – Он прав, наверное. Этот старый лысый пердун. Все эти лучизмы, кругизмы, все эти… измы! Это такая фигня все. – Да ну, – тихонько сказал Себастьян, с интересом на него глядя. И Крис горько кивнул. – Срань это все. Просто… Знаешь, я занимаюсь этим с пятнадцати лет. Я учился, учился, пробовал, пытался пробиться… Ничего. Как стена какая-то. Кому сейчас нужна академическая живопись? Ну, может, одному из тысячи повезет, и он займет свою нишу… – Из пары сотен тысяч, – поправил его Себастьян. – Учебные заведения ежегодно выпускают уйму народа. И каждый считает себя художником, на что-то надеется… – Но факт в том, что обществу не нужно такое количество художников, – закончил за него Крис. – Факт, – с грустью подтвердил Себастьян. Крис на секунду задумался о том, что у его собеседника карьера сложилась, пожалуй, еще хуже, и даже успел мимолетно проникнуться к нему сочувствием. – Я просто нашел свою нишу, – сказал он, будто оправдываясь. – Я бился, как проклятый, жил впроголодь, меня, здорового тридцатилетнего мужика, сестры подкармливали от мужей тайком, понимаешь? Они-то выбрали себе нормальные профессии, а я... – Понимаю, – тихонько сказал Себастьян. – Мне повезло! Три года назад. У меня ничего не было. Теперь… – Крис развел руками, как бы демонстрируя свой достаток и укомплектованность. – Теперь ты раскрашиваешь кружки на холстах и почему-то до сих пор считаешь себя художником, – ровно сказал ему Себастьян, не меняя выражения лица, и Крис задохнулся от того, как резко закололо под ребрами. – Почему… – Нипочему, – отрезал Себастьян. – С тем же успехом ты мог выбрать себе «нормальную» профессию, как твои сестры, и зарабатывать честным трудом. А ты занимаешься мухлежом, Крис. Ты продал право первородства за чечевичную похлебку, а теперь уже битый час ноешь мне, что Барнс тебя обижает. Не хочет тебя хвалить за ту срань, которую ты третий год таскаешь по галереям… – Я… – растерянно пробормотал Крис, хватая ртом воздух. – Что? – Я не хочу, чтобы он хвалил… Себастьян презрительно фыркнул. – Серьезно. Разве нельзя просто… просто оставить меня в покое, а? – Нет, – как-то страшно и пусто ответил Себастьян, оборачиваясь к нему и глядя в глаза. И никаких улыбчивых морщинок там больше не было, никаких пушистых ресниц, то есть, может, они и были, но сейчас перепуганный почти насмерть Крис видел только холодные, ледяные, застывшие синие глаза с гулкими провалами бездонных зрачков. Его вроде бы даже начало затягивать, как мошку в водоворот, в эти невероятные и жуткие глаза, как Себастьян моргнул, нахмурился и посмотрел на Криса так, как взрослые смотрят иногда на непонятливых детей. И наваждение спало. – Нельзя тебя оставить в покое, – сказал он терпеливо. – Потому что, если тебя оставить в покое, ты успокоишься. – Ну и что, – слабым голосом возразил Крис. – Я и хочу успокоиться… – Не хочешь, – так же терпеливо сказал Себастьян. – Ты хочешь быть художником. Ты хочешь стать художником, – поправил он сам себя. – И ты до сих пор не уверен, что на это способен... Крис отвернулся от него, остро переживая свою неспособность хоть как-то убедительно возразить. Бармен подпихнул ему очередной стакан, и Крис молча и сосредоточенно выпил виски мелкими глотками до дна, бессмысленно глядя в упор на присевшую прямо перед ним танцовщицу. – Поехали, – наконец сказал он, решительно хмурясь и доставая бумажник. – Я тебе покажу. – Что покажешь? – Себастьян не сопротивлялся, с любопытством глядя, как Крис расплачивается, а потом встает, покачиваясь. – Автобус ночью ходит, – невпопад ответил Крис, и Себастьян рассмеялся от неожиданности. – Ты серьезно? – Да. Ты увидишь. – Да что я увижу-то?.. Крис помотал головой и потащил Себастьяна на выход. – Может быть, я и не художник никакой, – сказал он горько, замирая на ночной улице, вдыхая ядовитый и сырой воздух. – Ты должен посмотреть. И сказать. Поедем. – Куда? – попытался урезонить его Себастьян. – В Бостон? Ночью? – Поймаем такси, – отмахнулся Крис и тут же высунулся на проезжую часть, взмахивая рукой. – Так, – дернул его обратно Себастьян. – Стоп. Поедем на моей тачке, раз тебе так приспичило. – У тебя есть тачка? – изумился Крис. – И она не развалится по дороге? Себастьян только плечами пожал. – Она, конечно, девочка пожилая, но вполне еще крепкая… – …бля, – только и смог выдавить из себя Крис, глядя, как Себастьян распахивает перед ним кроваво-красную лакированную дверцу изумительно прекрасного в своей изящности Шевроле-Корвет С1. – Садись, – бросил Себастьян, поворачивая ключ зажигания. – Пожилая девочка, говоришь? – слабым голосом произнес Крис, стекая на сиденье и одновременно пытаясь огладить все доступные поверхности – если не руками, то хотя бы взглядом. – Пятьдесят восьмого года, – вздохнул Себастьян. – Ровесница моей мамы. Автомобиль мягко, почти незаметно тронулся с места, выезжая с парковки. – Красавица, – совершенно искренне сказал Крис, и Себастьян тепло улыбнулся. – Да, она у меня такая. Кажется, он проспал всю дорогу до Бостона, но неожиданно бодрый и вроде бы даже почти трезвый Себастьян то ли откуда-то сам догадался, куда ехать, то ли Крис сказал ему адрес и тут же забыл об этом, так что Себастьян разбудил его, только припарковавшись у самого дома, под одним из могучих тополей во дворе. – Неплохое местечко, – сказал он, блеснув улыбкой в темноте. – Вид на залив? Очень неплохо. – На самом деле, – начал было Крис, собираясь рассказать, как тут обстоит с видом и прочими элементами якобы элитности жилья у самой пристани, но только помотал головой, понимая, что вряд ли его случайного гостя заинтересуют эти мелкие бытовые проблемы. Да и какой вообще был смысл об этом говорить? Четыре часа сна в пути сослужили не самую лучшую службу, и теперь Крис был болезненно трезв, перед глазами прыгали яркие разноцветные точки, а пальцы в ботинках сами собой поджимались от неловкости. Какого черта он вытворил? Зачем он приволок этого чужого человека в свой дом? Каких таких истин и откровений он ждет от художника-неудачника, пописывающего статейки о том, как лучше вывести с ткани пятно от мясного соуса или достичь оргазма за пять минут? Да и нужны ли ему в принципе какие-то откровения? У Криса же все хорошо… все просто отлично. Слава. Деньги. Дом с видом, ну ладно, на залив. На черта ему все эти промывания мозгов и поучения… – Там… гостиная. Кухня, – Крис хмуро махнул рукой, включая свет в холле. – Мастерская там... Кофе? – Кофе, – согласился Себастьян, проходя мимо него прямо в мастерскую. Там мигнул, включаясь, свет, и Крис поморщился, решительно развернулся и пошел в кухню. Его терзало так много сомнений и противоречий, что с этим нужно было срочно что-то сделать. Что-то радикальное. Где-то минут через пять он обнаружил себя зависшим над мойкой, прямо в сток хлестала холодная вода, брызги летели во все стороны, и весь живот и рукава у него уже были мокрые. В голове было пусто, как после ядерного взрыва или локального цунами. Только хлопьями оседал какой-то невнятный пепел. – Вот и славно, – сказал Крис вслух. Заправленная в беспамятстве кофеварка заворчала, выплевывая в чашечки густые черные струи. В воздухе одуряющее запахло. Кажется, это было даже хорошо. Когда он с двумя чашками в руках вошел в мастерскую, Себастьян сидел там прямо на полу, прислонившись спиной к стене, и разглядывал вытащенную откуда-то и водруженную на мольберт «Весну жизни». Занимавшее мольберт до этого очередное незаконченное полотно в стиле кругизма было небрежно сдернуто и сунуто в угол к другим холстам. А ведь Крис был даже не уверен, успело ли на нем высохнуть масло. Впрочем, сейчас его это почему-то совсем не волновало. Он сунул чашку Себастьяну и сел с ним рядом, прижимаясь боком к боку, плечом к плечу, бедром к бедру. Это успокаивало. – Давно? – кивнул Себастьян в сторону «Весны» и подул в чашку, осторожно отпил и поморщился. – Семь лет назад, – ответил Крис. – Называется «Весна жизни». Себастьян удовлетворенно хмыкнул, криво ухмыляясь, – оценил иронию. Ничего жизнерадостного в «Весне» не было, там был бульвар, и цветущая сирень, и группа красивых девушек в ярких платьях, и щуплый, худосочный паренек на переднем плане, абсолютно лысый и безбровый, в медицинской повязке, закрывающей рот и нос. Паренек смотрел на девушек, в руке у него был стаканчик с кофе из «Старбакса», на котором, если приглядеться, можно было разобрать каракули "Стив". Было отчетливо понятно, что этот Стив – не жилец. – Веселый ты парень, Крис, – протянул Себастьян. – И даже умеешь кое-что. – Я ходил на психотерапию, – признался Крис неожиданно для себя. – Да и занятия по композиции не пропускал. Хорошо закомпановано. Крис невольно улыбнулся, опуская голову. – Ну да. – Но цвет – дерьмо. – Есть такое дело. Себастьян шумно отпил горячего кофе и наконец-то бросил взгляд на Криса. – Что-нибудь новенькое покажешь? Тот пожал плечами, улыбаясь. – Ну… Давай сыграем. Себастьян задрал брови в веселом изумлении, и Крис пояснил: – Я тебе показываю работу, а ты рассказываешь, о чем это. – Без кругизма, надеюсь? Крис рассмеялся, поднимаясь. – Не бойся. Никаких абстракций и экспериментов. Все простое и понятное… Ну, относительно простое и понятное. – И что я получу, если выиграю? – с интересом спросил Себастьян. Крис выволок из самой дальней стопки холстов один, он даже не стал его ставить на мольберт – просто прислонил рамой к станку. – А чего ты хочешь? – спросил он, оборачиваясь, но Себастьян его уже не видел и не слышал. Он смотрел на полотно. И он смотрел так, что Крису становилось слегка не по себе, он даже на секунду пожалел, что достал именно эту работу. Ему показалось забавным пошутить над собой, над своими дурацкими проблемами и вечными сомнениями. Ему казалось, что даже несмотря на свою странную и немного пугающую въедливость Себастьян все равно не поймет ничего толком. Ему казалось… Крис даже не успел додумать все свои опасения, как Себастьян начал говорить. Он говорил и говорил, и у Криса голова кружилась – то ли от недосыпа, то ли от волнения, то ли от того и другого вместе. – Этот парень на пристани, сколько ему? – спросил Себастьян и тут же сам себе ответил. – Лет семнадцать. Голые ноги, парусиновые штаны. Он здесь живет, ходит каждый день, а, вот у него и связка ключей. Похоже, мальчишка – старший сын той женщины, что выглядывает из дома позади. А эти трое карапузов, играющих на песке со спасательным кругом – его младшие... И это не просто дом, это здание пристани... Себастьян перевел взгляд на него, и Крис невольно сглотнул, шагнул зачем-то вперед. Себастьян почти тут же как-то незаметно оказался рядом, он смотрел в глаза, и смотрел так, что сжимало горло от странного ощущения. – Он заглядывается на яхты, что пристают к пирсу… – Мечтает когда-нибудь уплыть, – кивнул Крис, не отводя взгляда. – Далеко… – Отправиться в настоящее путешествие... – С настоящими приключениями… – Но у него – связка ключей. Старая мать. Младшие братья. – И сестры. – Он не может их оставить? – Не имеет права. Себастьян криво усмехнулся ему в лицо. – Какой же ты все-таки потрясающий нытик. – Но все-таки больше потрясающий или больше нытик? – спросил Крис, пытаясь улыбнуться и понимая, что не получается, даже челюсть сводит от серьезности момента. – Так я выиграл? – в свою очередь спросил Себастьян. Крис молча отступил назад и развернул холст обратной стороной, где черной краской печатными буквами было выведено: «ЗАЛОЖНИК» холст/масло 2000х1750 Крис Эванс 2012 г. Себастьян только кивнул, скользнув взглядом по надписи. – Ты слишком много думаешь, – сказал он, притягивая Криса к себе за галстук. – Слишком много себя жалеешь. Слишком много говоришь… – Что ты хочешь получить за выигрыш? – почему-то шепотом спросил Крис, они стояли рядом так плотно, что уже почти прижимались друг к другу, и он чувствовал, как под тканью напрягаются чужие мышцы, видел, как прокатывается по горлу кадык, когда Себастьян сглатывает. Как бьется на его виске голубоватая венка и как проступают крошечные капельки пота над его губой… – Хочу, чтобы ты немного помолчал, – тоже шепотом, в самые губы ему выдохнул Себастьян, а потом сразу же поцеловал – жадно и твердо, подаваясь навстречу, но не трогая, не прикасаясь ничем, кроме рта. И тогда Крис – теперь сам – обхватил его ладонями за плечи, сжимая и притягивая ближе, хотя ближе уже было и некуда. Это был момент блаженной пустоты, никакого выбора, никаких решений, никакого судорожного диалога с воображаемым или реальным собеседником – с Себастьяном не требовалось слов. Он целовался, закрыв глаза и прижимаясь к Крису всем телом, у него был горячий и влажный рот с твердыми, чуть обветренными губами, он вылизывал Криса сильно и голодно, а когда, наконец, положил ладони на его бедра, крепко сжимая и притираясь пахом к паху, Крис наконец застонал и зажмурился. И все полетело кувырком. Когда Крису было пятнадцать, его младший брат рассказал ему кое-что, потребовав, чтобы Крис хранил его тайну в секрете. Крис, конечно же, пообещал и молчал до тех пор, пока Скотт не решил, что время пришло. Но все то время между неловкой откровенностью в детской спальне и официальным каминаутом брата Крис чувствовал не просто ответственность за чужое доверие, он чувствовал, что… располагает этой тайной так, будто бы она его собственная. В конце концов, Скотт - его брат, это часть семьи, то есть, часть его самого. Как мама, как отец, как сестры. У них с самого рождения все было общим, так что, когда Скотт признался, что ему нравятся мальчики, Крис тоже начал смотреть в сторону парней с интересом. Не сексуальным, у него-то либидо просыпалось только при виде хорошеньких девчонок, но он смотрел. Оценивал. Понимал, в чем соль. И, конечно же, знал, кто будет хорош для его брата, а кто лучше бы к нему даже не приближался. Так было всегда, это работало практически с каждым – спокойная, доброжелательная оценка почти на автомате. Каково было бы с ним. Этот симпатичный, но не вариант. Этот ничего, но кроме секса ничего не выйдет. А вот с этим секс был бы просто крышесносный, но потом не отвязаться, будут истерики и романтические рассветы у моря, драки и снова секс… Скотт говорил, что это такой встроенный гей-радар, он есть у каждого гея. Смотришь на человека и сразу понимаешь, обломится ли тебе, и если обломится, то что именно. Но я же не гей, смеялся в ответ Крис. Извини, отвечал брат, но ты как-то на это подписался. Ничего не могу сделать, терпи теперь. Крис терпел и даже, если честно, не слишком страдал. Тем более, что у него были совсем другие проблемы… Но привык и даже пользовался этим радаром для личных нужд. Но самое смешное было в том, что именно на Себастьяне радар, возможно, впервые дал осечку. Крис не чувствовал ничего похожего на прошлые ощущения до самого последнего момента, когда все стало слишком близким и слишком неизбежным. – Опять думаешь? – спросил Себастьян, нависая над ним, уже полностью обнаженный, белокожий, с горячей гладкой спиной, по которой Крис в каком-то полуобморочном упоении водил ладонями, не решаясь скользнуть ниже, к прогибу поясницы, к напряженным ягодицам. – Нет, – он даже головой помотал, глаза в глаза, открытый рот – ко рту, поцелуй меня еще, мне так хорошо, так пусто и одновременно полно от твоих касаний. Себастьян поцеловал, снова и снова, и в горящие пересохшие губы, и в шею, да так, что Крис едва успел зажмуриться и стиснуть зубы, чтобы не вскрикнуть от обжегшей влажной сладости. – Нет никакого Стива Роджерса, – говорил ему Себастьян уже почти в самом конце, когда Крис лежал, потерявшись в беспамятстве и удовольствии, и только стонал и гнулся, поставляясь касаниям. – Хватит выдумывать себе супергероев, бедных подростков и безнадежных лысых парней. Есть только ты, Крис, только ты и твоя чертова пристань, вид на залив, элитная квартира. Тебя никто не держит, кроме тебя самого… А, может быть, ничего такого ему Себастьян и не говорил, потому что ему тоже было не до того. Может, Крису все показалось, вообще все? Все эти задушевные и одновременно так правильно и болезненно жесткие разговоры. Невысказанное, но такое ощутимое понимание между ними. Секс, нежный и ошеломляющий, Крис ведь даже не представлял, что с мужчиной – это так. Настолько... Может, Крис и это выдумал? Он сидел на корточках у кровати и тупо глядел на наполовину высунувшийся из кармана пиджака Себастьяна пригласительный билет. Сам Себастьян спал на кровати, а Крис зачем-то встал, он не мог заснуть, сходил умылся, а потом… Потом увидел сброшенный на пол пиджак и длинную глянцевую картонку. На которой вручную чернилами было выведено: «Уважаемый Дж. Б. Барнс! В связи с пятидесятилетием жу…» – дальше было не видно, но и этого хватало с головой. Поднявшись, Крис еще некоторое время смотрел на Себастьяна. Обнаженный, вытянувшийся в сбившихся простынях, обнимающий подушку обеими руками – в темноте он был похож на мраморную скульптуру спящего. В другое время, в другом душевном состоянии Крис бы не удержался и сел рядом с планшетом и голубоватым соусом – никакие другие цвета Себастьяну бы не подошли. Но сейчас… Как был, голышом, Крис пошел в кабинет, сел за стол и включил лампу. Так ни разу и не раскрытый последний номер «Артфорума» все еще лежал там, поблескивая глянцевой обложкой. Несколько минут Крис просто сидел, собираясь с духом, положа расслабленные ладони по обе стороны от журнала. А потом коротко вздохнул и открыл. Одним слитным движением пролистнул до нужного места, будто бы не в первый раз открывал его, будто уже точно знал, куда, как и как долго идти, чтобы найти искомое. Обзор Джеймса Бьюкенена Барнса в этот раз назывался «От возможностей к необходимостям и обратно: тернистый путь посредственности в мире, переполненном обещаниями». Крис даже нашел в себе силы невесело улыбнуться, прежде чем начать читать. *** В просторном светлом зале галереи, расположенной на 21-й улице в Челси, пока только монтировали выставку. Громкоголосые молодые ребята ползали по стремянкам, закрепляли на потолках канаты и балки, ставили ширмы, что-то бесконечно пилили и стучали, стучали молотками. Пахло в выставочном зале хвойной стружкой и крепким кофе – значит, хозяин был где-то поблизости. Крис прошелся по уже готовым стендам. Рядом с окном улыбалась «Привет, Диана!» – чуть полноватая ухоженная и модно одетая блондинка за письменным столом, заваленная кипами журналов, газетных подшивок, почти отгороженная от зрителя тремя мониторами. Ничего особенного, но интересный эффект создавали будто бы наложенные на портрет мощные линзы, приближающие некоторые части Дианы: глаз с осыпавшейся, скатавшейся в шарики тушью, усталой складкой у века и тусклым блеском зрачка; судорожно сжатая на мышке рука с побелевшими от напряжения пальцами в кроваво-красном маникюре… Крис не любил эту работу и поспешно отвернулся, тут же встретившись глазами с другим персонажем – лощеным стариканом с дряблыми, бледными, будто бы даже какими-то сыроватыми щеками, мертвенно-серой лысиной и клочками серых волос за ушами. Старик стоял, небрежно поигрывая ключами от роскошного Шевроле-Корвета 1958 года, глянцево-красный капот машины сиял, отбрасывая вишневые блики на черные брюки. Это был незабвенный «Джей Би Барнс, ныне покойный», окруженный витыми гроздьями позолоченного багета, на него любоваться Крис тоже не имел никакого желания. Зато прямо в центре зала работники уже успели установить ключевую работу выставки. Она была не так уж и велика, метр на семьдесят, в простой, почти незаметной раме. На ней было изображено синее-синее небо, где-то на далеком горизонте переходящее в синее-синее море, а посреди всей этой синевы на мачте висел, зацепившись одной рукой за переплетение снастей, белозубый матрос. На шее у матроса красовался яркий платок, и сам он весь был яркий, бронзовый, широкоплечий и красивый, сияющий на солнце, выполненный смелыми, фактурными мазками. Матрос был явно счастлив. Крис ухмыльнулся, читая табличку под картиной: «ДАЛЕКО ОТ ПРИСТАНИ» Холст/масло 1000х700 Себастьян Стэн 2014 г. – Любуешься? – поинтересовался из-за спины знакомый голос. Крис хмыкнул, привычно отступая назад так, чтобы прижаться лопаткой к подставленной ладони, улыбнулся, на секунду прикрывая глаза, когда ладонь скользнула на поясницу. – Мне кажется, я неплохо вышел, – заметил он через плечо, не отводя взгляда от картины. – Ничего так, – согласился Себастьян. – Да и ты не так уж паршив для законченного неудачника, – добавил Крис и все-таки обернулся, чтобы поцеловать Себастьяна в щеку. – Думаешь? – задумчиво протянул тот. – Уверен. – Как-то это все... мало оригинально, – пожаловался Себастьян, и Крис не выдержал и рассмеялся. – Ты же знаешь, – проговорил он сквозь смех, – я всегда готов уступить тебе кругизм. Это оригинально! Не прогадаешь! Себастьян посмотрел на него с очень сложным выражением, и Крис отвернулся, зажимая себе рот тыльной стороной ладони. От греха подальше.