Всё своё детство и юность я провёл в полном одиночестве, не считая угрюмого отца и несчастной матушки, которая скончалась спустя шесть лет после моего появления на свет. Я никогда не был любимым сыном в семье – от папаши получал побои, от матушки – нескончаемые слёзы и упрёки.
Возможно, это было неслучайно: в раннем возрасте я стал замечать за собой странную наклонность. Заключалась она в чрезмерной внимательности. Казалось бы, нет ничего плохого в том, чтобы подмечать разные мелочи, но, повзрослев, я осознал, что это - самое настоящее помешательство.
Папаша частенько выпивал, и тогда мне приходилось сбегать из дома и часами бродить по лесу в полном одиночестве. Друзей у меня никогда не было, что совершенно меня не волновало. Моя болезнь (именно так и только так я способен назвать моё помешательство) пугала других, и в нашей деревне меня избегали, словно я был прокажённым. Но, несмотря на все сложности своей жизни, я был счастлив и в душе лелеял мечту о лучшей жизни. И только спустя много лет, я осознаю, как ничтожны мои желания, как глупы мои надежды, как беспросветен для меня тот короткий остаток жизни.
Моя история берёт начало двадцать лет назад. Как я говорил, моя безутешная матушка скончалась, когда мне исполнилось шесть. Отец был дровосеком и дома появлялся редко, а после маминой кончины и вовсе объявлялся раз в месяц. Но если уж и возвращался, то обязательно напивался как последняя свинья. Где он пропадал, мне было неизвестно, главное - я был предоставлен самому себе и мог спокойно часами рассуждать о тех, на первый взгляд, несущественных вещах, что постоянно тревожили моё больное сознание.
Особенно мне нравилась Хельга – соседская дочка. Из-за своих белёсых курчавых волос местные дети часто дразнили её, называя овечкой. Мне же она казалась довольно милой, и со временем Хельга становилась всё прекрасней подобно распускающемуся цветку.
Когда мне исполнилось шестнадцать, я схоронил отца. Моя неконтролируемая привязанность к различным вещам, окружавшим меня, стала самым настоящим проклятьем. Единственное, что останавливало людей от расправы надо мной – пьяный папаша. Теперь же его не было, а значит, появилась возможность выжить меня со свету.
Правда, я и сам не стал задерживаться и после похорон перебрался в домик лесничего, где раньше жил мой отец. Небольшой бедно обустроенный дом стал для меня идеальным укрытием. Я же решил стать дровосеком, как и мой нелюбимый отец. Выбора у меня не было – либо жизнь дровосека, либо смерть. И только теперь я осознаю, что моя погибель – наилучшее, что могло произойти. Только теперь я понимаю, как опротивела мне жизнь, в которой мне судьба предназначила столь ужасающую роль. Но в те дни моей молодости, я радовался каждому цветку, распускавшемуся под окном отчего дома.
Жизнь моя текла мерно и неспешно, иногда даже казалось, что время в этом лесу и в этом доме остановилось. Только возвращаясь в деревню за оплатой моего труда, я чувствовал себя живым. По улицам бродили люди, так знакомые мне. Их лица были всё те же – испуганные и злые. Но как много деталей, как много мелочей окружали меня здесь! Кривой с горбинкой нос у старика Свена, голубые как небо глаза у малышки Берты и даже приятный аромат только испечённых хлебов тётушки Зельды приводили меня в восторг. Но в то же время разум мой окутывала пелена, и я, не до конца осознавая свои поступки и даже мысли, плёлся по улицам, углубившись в размышления.
Так проходило моё существование – несколько недель я упорно трудился в лесу, слушая пение птиц и шёпот листьев, журчание ручейка и жужжание пчёл, а затем пару дней проводил в деревушке, распивая эль и любуясь необычайными мелочами, тревожившими мой ум.
Но спокойная жизнь прекратилась спустя два месяца и больше никогда не стала прежней для меня. Все те события, произошедшие в роковой для меня день, до сих пор окутаны дымкой тайны, но едва ли мой неконтролируемый разум есть оправдание для того непостижимого злодеяния.
Она ворвалась в мою жизнь внезапно, подобно резкому порыву ветра в жаркий день. Я мог сказать, что она изменила меня, что её неземная красота и забавные кудряшки лишили меня рассудка, но нет. Едва ли моя больная душа когда-либо могла излечиться от недуга, а Хельга никогда не была его причиной. Лишь одна деталь, одно неосязаемое чувство погрузило меня в омут безумия. Её запах. Я и сейчас могу ощутить его в жаркий летний день, совсем как в тот, когда всё произошло.
Я отдыхал возле своего дома, жадно глотая стуженую воду, набранную из ручья. Послышался едва уловимый шорох листьев – жара стояла такая, что они высыхали и опадали до прихода осени – и, подняв взгляд, я увидел её. Хельга настороженно смотрела на меня, крепко сжимая в руках корзинку. Её образ врезался мне в память и каждый раз, прикрывая глаза, я вижу её светлые кудряшки, волнами спадающие на её хрупкие плечи, покрытые алой накидкой.
Я избегал общества и сторонился людей так же, как и они меня. Поэтому вместо тёплой улыбки и радушного приветствия, я лишь нахмурился и грубо спросил: «Что ты здесь делаешь?»
- Я иду проведать бабушку, в соседней деревне. Тётушка говорит, она стала совсем плоха. Вот я и решила наведаться к ней. И гостинцы взяла. – Оживлённо ответила девушка, указав на корзинку. - А ты, должно быть, отдыхаешь после работы?
- И далеко она живёт, твоя бабушка? – вместо ответа небрежно поинтересовался я, разглядывая её живое и подвижное личико. Действительно, чем-то она походила на овечку.
- Да, к сожалению. – Погрустнела Хельга. – Боюсь, что к вечеру не успею добраться.
В голове тут же промелькнула мысль, что неплохо бы проводить её до соседней деревни. Хельга не была идеальной, напротив – худощавая, бледная, с узкими губами и большими, почти что огромными, серыми глазами, которые обрамляли бледные ресницы. Но всё же ходить одной с наступлением темноты опасно, да и в лесу водятся дикие звери. Из размышлений меня вывел её звонкий голосок.
- Мне так неудобно тебя просить, - замялась она, стыдливо поправляя свою красную накидку, - мы едва знаем друг друга, но я думаю, что тебе можно доверять, несмотря на всякие сплетни и слухи. – Её ясные серые глаза в упор смотрели на меня, а на бледных щеках проступил лёгкий румянец. – Но не мог ты проводить меня? Прошу тебя. – Добавила она и замолкла.
Я сомневался всего долю секунды, и если бы я только знал, к чему всё это может привести, то тут же отказался бы. Но в тот момент я и помыслить не мог, о чудовищных идеях и намерениях, что сокрыты в моей голове.
- Буду рад. – Буркнул я и, взяв топор, покоившийся возле вязанки дров, подошёл к ней.
То, что произошло дальше, я помню смутно. На фоне всех событий выделяется лишь одно чёткое воспоминание – я помню её запах. Так много времени я провёл в лесной чаще, наслаждаясь благоуханием природы, но ни один цветок не сравнится с волнующим запахом, который я ощутил, приблизившись к ней.
Лёгкий аромат, опьяняющий мой разум, окружал Хельгу. Всю дорогу она о чём-то мило щебетала, но ни её голос, ни пение птиц, ни звенящий плеск воды не могли заглушить мои мысли. Ах, этот чудный аромат, несравнимый ни с чем, одурманивающий и заволакивающий! Я не мог забыть о нём ни на секунду, постоянно жадно вдыхая воздух.
Хельга больше не боялась меня. Мы шли вдоль ручья, как вдруг она резко остановилась возле небольшой ягодной полянки.
- Бабушка будет рада свежим ягодам. – Улыбнулась она. – Давай сделаем небольшой привал – я соберу ягоды, а ты пока отдохни.
Молча кивнув, я расположился в тени дерева, прикрыв глаза, пытаясь избавиться от дурмана, окутавшего меня. Минуты длились бесконечно долго, а мысли путались в голове. Иногда до меня доносилось её пение, но как только голос Хельги замолкал, я вновь погружался в свои мрачные раздумья.
Внезапно я ощутил её дурманящий аромат совсем близко и открыл глаза. Хельга беззаботно улеглась рядом со мной, устремив свой безмятежный взгляд в небесную высь. Всё внутри меня сжалось. Перед глазами помутнело, стало невыносимо жарко. Жадно облизав губы, я вновь посмотрел на неё, на бледное, но живое личико, которое казалось совсем белым по сравнению с ярко-алым плащом…
- Что с тобой? – оторвавшись от созерцания небосклона, удивлённо спросила Хельга.
Видимо, что-то в моём взгляде подсказало ей – она в опасности. Потому что в следующий миг Хельга резко подскочила с мягкой травы и опасливо попятилась назад, с испугом глядя на меня.
Мне показалось, что в этот момент мои губы расплылись в зверином оскале, вокруг всё было как в тумане и, резко сорвавшись с места, я кинулся на неё. Послышался девичий крик. Я же, полностью упиваясь своей властью, как обезумевший, прильнул к её шее, вдыхая чарующий запах тела.
- Вольфганг! – Словно оглушил меня её звонкий голос, который был последним, что я услышал.
Очнулся я только ночью от волчьего воя, пронизывающего до костей. Все те ужасные мысли, затуманивавшие моё воспалённое воображение, развеялись, словно бы их и не было. Ночная свежесть окончательно рассеяла сонливость, окутавшую меня. И тут же я вспомнил про Хельгу, мысленно содрогнувшись тому, что могло произойти. «Но что же всё-таки случилось?» - пытался пробудить я в своём сознании какое-либо воспоминание. Но ничего. Лишь загадочная дымка, скрывавшая правду.
Я нервно облизнул губы и тут же похолодел. Металлический привкус. Но в следующий момент я с воплем ужаса отшатнулся и повалился на землю. Неподалёку от меня лежал ответ на все мои вопросы. Я долго не мог поверить увиденному зрелищу, но больше всего меня волновало другое – это был я. Это совершил я!
Бездыханно тело Хельги было распростёрто под звёздным ночным небом. Глаза широко распахнуты, а всё лицо исказила ужасающая гримаса боли и страха. Даже после смерти она казалась живой. Светлые кудряшки рассыпались по земле, словно нимб над головой несчастной. А дальше… В своих снах я часто возвращаюсь к этому ужасному зрелищу.
Горло было разорвано, будто дикий зверь накинулся на девушку. И этим зверем был я. Я содрогнулся от мысли, что способен на такое зверство.
Целая вечность прошла, прежде чем я, подойдя к ручью, вымыл окровавленное лицо и руки. Свою одежду решил сжечь дома, на ней наверняка остались следы крови. Её крови.
Я уже собрался бежать прочь от этого места, как вдруг что-то меня остановило. «А как же её запах? – нашёптывал мне безумный голос в голове, - Этот аромат, которым ты сможешь наслаждаться?»
На глаза попалась её алая накидка.
Обратный путь до своего убогого жилища помню смутно. Зайдя внутрь, я тут же потерял сознание. Следующие же дни проходили как во сне. Иногда, наколов дров и, прислушиваясь к пению птиц, я слышал голос Хельги, звенящий и весёлый. В такие моменты я часами бродил по лесной чаще, пытаясь найти что-то. Или кого-то.
В деревню я пришёл как обычно, спустя пару недель. Жители были подавлены, и я с ужасом вспоминал всё произошедшее. Тётушка Зельда, у которой я покупал хлеб, была сама не своя: постоянно что-то бормотала, тяжко вздыхала и пару раз прослезилась. Только сейчас вспомнил, что Хельга была её племянницей и единственной роднёй кроме старой матери на этом свете.
Разговор начала она. Точнее сказать, я лишь молча слушал её рассказ, прерываемый всхлипами. В ту страшную ночь погибла не только девушка с забавными кудряшками, но и её бабушка. Обеспокоенная тем, что внучка так и не пришла, женщина отправилась на её поиски. А на утро её растерзанное тело нашли в лесу дети, отправившиеся за грибами. Старушку загрызли волки. Зельда была уверена, что та же судьба постигла и несчастную Хельгу. Небольшой отряд, отправившийся на её поиски, нашли лишь изуродованные останки девушки.
Утешив тётушку Зельду, я поспешил покинуть деревню так скоро, как только возможно. А придя домой, я первым делом отпер сундук. На его дне, аккуратно сложенный пополам, лежал красный плащ из мягкой материи, насквозь пропитанный её лёгким и едва уловим запахом.
Я жил словно в бреду, вдыхая аромат её тела. Помешательство овладевало мной внезапно, и тогда, пустившись со всех ног, я бежал к заветной вещице, скрытой от чужих глаз.
Десять лет я прожил, не помня ничего кроме опьяняющего запаха, ещё десяток – страдая от собственной чудовищности и безумия. Сейчас же я чувствую непреодолимое желание избавиться от тяжкой ноши – от моей болезни, которая не уменьшилась за столько лет и продолжает пожирать мой разум.
***
Вильгельм устало потёр глаза и, отложив в сторону карандаш и исписанные листки бумаги, сладко потянулся. Записывать рассказ старика оказалось не такой уж и плохой затеей, как казалось на первый взгляд. «Только вот он никак не похож на убийцу. – Сочувственно улыбнулся молодой человек. – Наверняка это всё его выдумки. Чего только от таких людей не наслушаешься».
Переведя взгляд на своего старшего брата, Вильгельм не заметил на его лице ни тени улыбки, а наоборот – Якоб сосредоточенно вглядывался в иссохшего мужчину.
- Вы говорите, что прошло двадцать лет, - задумчиво начал он, глядя в упор на рассказчика, - но ведь вам не меньше восьмидесяти!
Старик непонимающе взглянул на него.
- Прошу прощения за бестактность своего брата. – Тут же влез в разговор Вильгельм, желавший поскорее покинуть лечебницу для душевнобольных. – Ему просто показалось, что вы слегка ошиблись со своим возрастом…
- Мне ровно тридцать шесть лет, молодые люди. – Процедил старик и повалился на жёсткую подушку. – Если вы ещё что-то хотели – спрашивайте сейчас или уходите.
Вильгельм уже радостно поспешил к двери, как вдруг бесстрастный голос брата остановил его.
- Где же он? Тот сундук?
Ответа так и не последовало и, спустя десять минут, Якоб, разочарованно вздохнув, решил уйти.
- Он был у меня всё время, что я прожил в том доме. Возможно, эта проклятая вещица до сих пор там.
Больше старик не промолвил ни слова.
***
- Не могу поверить, Якоб! Мы забрались в самую чащу леса только потому, что так сказал обезумевший старик! – не успокаивался Вильгельм, продираясь сквозь лесную чащу следом за братом. - Неужели ты поверил в его жуткую историю?
- Если бы я не был уверен в этом рассказе, нас бы здесь не было. – Спокойно ответил Якоб, продолжая идти вперёд. – И потом, Вилли, ты сам жаждал отправиться в путешествие, чтобы собрать материал для книги. Так в чём же дело?
- Но это безумие! – воскликнул его младший брат и тут же запнулся.
Дальнейшей его реплики не последовало. Прямо перед братьями возникла старая заброшенная хижина.
Через час, братья Гримм брели обратно вдоль ручья, неся небольшой старенький сундук. Первым молчание нарушил Вильгельм.
- Значит, он нам не солгал?
- Как видишь. – Пожал плечами Якоб.
- Он действительно…?
- Убил её? Думаю, да.
- Тогда мы должны сообщить об этом!
- Нет, не должны. – Тут Якоб резко остановился и внимательно посмотрел на брата. – Ты видишь, что его жизнь – лучшее наказание. Виселица лишь облегчит участь этого человека.
Вильгельм непроизвольно вздрогнул от этих слов, но согласно кивнул. Они продолжили путь.
***
Вечером, сидя над исписанными страницами, Вильгельм сделал над ними небольшой заголовок: «Der Wahnsinn». «Надеюсь, это – не последняя история, о которой мы с братом поведаем миру».
Он вышел из комнаты, случайно задев ногой небольшой сундук, на дне которого всё ещё лежала алая накидка.
