Живой

Армин не спал. Он просто не мог спать, не мог – в этом Жан был уверен. Помнил, каким он был совсем недавно: тихим, подавленным, даже немного испуганным, и… Армин просто не мог спать. Он бы не смог заснуть так быстро, не смог бы заснуть вообще. Жан торопился. Не слишком ласково потрепал Конни по плечу, сунул в руки ружье, пробормотав «твоя очередь», и тихо прошел мимо спящих товарищей. Переступил через и без того низкого капрала, бросил взгляд на спящую удивительно крепко Микасу, заметил Сашу… Армина среди них не было. Его Жан нашел за казармами. Тот даже не обернулся на чужие шаги, хотя точно услышал. Вздохнул, кивнул другу, и тот пристроился рядом, вглядываясь в скрытое тенью лицо. – Я просто хотел еще раз извиниться, Армин. – Не стоит, – тихо ответил тот, сжимая пальцами рукав своей куртки, и покачал головой. – Ты не виноват. – Это я должен был спустить курок – и не смог. Я виноват перед тобой, – пробормотал Жан неуверенно, нетвердо, но быстро, чтобы не оборвать мысль. – Прости. Армин промолчал. Было слышно, как стрекочут светлячки, как воет ветер, проносясь между деревьями, как дышит сама ночь… Как шелестят листья. Все было слышно, но еще лучше – дыхание Армина, слабое, рваное. И ничего не было лучше слышно, чем молчание. Молчание это было болезненным, неловким, ужасным и отвратительным. Жан бы многое променял, лишь бы этого молчания не было; но ему просто нечего было менять. Сейчас у разведчиков не осталось ничего. – Капрал был прав, – наконец проронил Армин, а потом вновь затих. – А? – не понял Жан, чувствуя, как становится зябковато. Спрятал руки под куртку, поежился, а потом вздрогнул. – Если бы я не выстрелил, тебя бы рядом не было. Где-то сверху послышался шорох птичьих крыльев – похоже, голуби, свившие гнездо под крышей дома, проснулись. Армин замолк на мгновение, а потом опять подал голос. – А ты сейчас здесь. Настоящий, из плоти и крови, – прошептал он, а потом, словно не веря самому себе, коснулся острого локтя друга. Жан вздрогнул вновь; Армин коснулся его запястья, ладони, достал ее из-под куртки… Сжал плечо, дотронулся до бьющейся жилки на шее, скользнул выше – пальцы его пробежали по скулам и, наконец, добрались до жестких обветренных губ, чуть раздвигая их, касаясь острых зубов. Тихо проронил: – Живой, – и отдернул руку. Посмотрел прямо в глаза, испуганно сжался и резко развернулся, быстрым шагом направляясь к углу дома, чтобы, наверное, пойти уже спать. Чтобы лечь и не заснуть. Жан не думал, что нужно делать; он не знал, не чувствовал, не желал – просто рванул за ним, схватил за руку, а потом и вовсе пережал поперек груди, обнимая Армина, прижимая его к себе. Армин вздрогнул, рванулся, а потом замер – и тихо вздохнул, почувствовав чужое дыхание на своих волосах. Было в этом что-то странное для Жана – держать друга, друга в своих объятиях и целовать его ухо, шею, согревать собою… И было в этом что-то невероятное для Армина. Он не обмяк, просто ослаб – и медленно соскользнул вниз, опустился на сухую пока еще до росы траву, утягивая Жана с собой. Жан сдал дежурство; Конни ушел в дозор. А у Армина было просто слишком мало времени, чтобы о чем-то жалеть.