Белое

Тони развязывает галстук еще в машине по пути домой и закатывает рукава отглаженной белоснежной рубашки в лифте между тридцать седьмым и тридцать восьмым этажом. Нью-Йорк плавится в летнем зное. Старк мечтает поскорей оказаться в помещении с кондиционером и мельком думает, что Бартон в какой-то очередной африканской пустыне сейчас чувствует себя примерно так же, как он. Он никогда не запоминает детали – так все задания Клинта кажутся одинаковыми, так спокойней ждать его. Он заглядывает на террасу, и Стив, приподнимаясь на шезлонге, улыбается ему в знак приветствия. Наташа выбирается из бассейна, от ее ослепительно белого бикини Тони хочется зажмуриться. - Клинт вернулся, - говорит она, садясь прямо на нагретый солнцем бортик у воды и распуская волосы. - Давно? – спрашивает Старк, и только чувство собственного достоинства не дает ему кинуться к Бартону в тот же миг. - Минут сорок назад, - пожимает плечами Стив. – Сколько его не было? Два дня? Два дня, пять часов и семнадцать минут, мысленно уточняет Тони, но предпочитает об этом промолчать. Он и уходит молча, чтобы не сказать какую-нибудь глупость – или просто что-нибудь лишнее. Почему-то все становится важным, если касается Клинта. - Думаешь, они двинутся с мертвой точки в этот раз? – с любопытством поворачивается к Стиву Наташа, когда Старк скрывается из вида. Дверь в спальню не заперта, поэтому Тони не стучит, просто переступает порог. Бартон как раз показывается из душа, на ходу оборачивая вокруг бедер пушистое сияющее белизной полотенце. - Привет, - произносит Старк, изо всех сил стараясь не липнуть взглядом к каплям воды на коже Клинта. - Привет, - отзывается тот спокойно, словно ничего не происходит, но в его глазах уже пляшут черти, и Тони понимает, что опять не получится. Он захлопывает за собой дверь, прижимается к ней спиной на мгновение, делая вдох, выдох – и бросается в объятия Бартона. Они целуются нетерпеливо, жадно, торопливо, хватаются друг за друга, гладя, сжимая ладонями кожу. Старк тянет на себя полотенце, жалея на секунду, что на Клинте нет одежды – он не говорил, но ему нравится его раздевать. Бартон – обнаженный, мокрый – неловко целует его в щеку, царапаясь о щетину и царапая своей, ведет ладонями по груди Тони, дергая пуговицы рубашки. На фоне его пальцев, темных от загара, они кажутся неестественно белыми, как будто сделанными из снега. Старк делает шаг назад и медленно, не отводя глаз от Клинта, расстегивает рубашку. Тот падает на постель и приподнимается на локтях, лаская взглядом каждый открывающийся сантиметр его кожи. Это значит больше, чем могло бы значить «я люблю тебя», и Тони чувствует тепло, привычно разливающееся в груди. Избавившись от одежды, он опускается на кровать рядом с Бартоном, и тот мгновенно накрывает его собой, словно с трудом дождался, прижимается, целует, почти кусая. Старк отстраняется на секунду, отвоевывая немного воздуха для себя, и набрасывается на Клинта сам, будто они не виделись вечность, а не пару дней, рывком опрокидывает его на спину. Он накрывает ладонью его пах, прижимая твердый член, ведет рукой ниже, и Бартон выдыхает с полустоном, жарко и коротко. Тони гладит его, сосредоточенно, медленно проводит кончиками пальцев по чуть выступающим контурам ребер, по животу, напряженной шее. Его сердце колотится как безумное, бьется изнутри в грудную клетку так сильно, что, не избавься он от реактора, уже начал бы беспокоиться за себя. Клинт податливо гнется в спине, поддается его рукам, и Тони разводит его колени шире, скользит внутрь пальцами по смазке, улыбаясь от ощущения, как расступаются тугие мышцы. Он не торопится, осторожничает, смотрит, как Клинт жмурится, как раскрывается навстречу его пальцам все легче, свободней, слушает, как он стонет. Он такой красивый, что хочется закрыть глаза. Бартон вздрагивает от особенно точных движений, притягивает Старка к себе и лихорадочно целует, куда придется – в глаза, в припухшие губы, в скулы, а потом давит ему на плечи. Тони послушно опускается вниз по его телу, ловит губами головку члена и втягивает в рот. Ему нравится чувствовать, как член Клинта, восхитительно гладкий, горячий, скользит по его языку, но он останавливается, когда Бартон выгибается под ним и стонет отчаянно и хрипло, цепляясь за его плечи и вскидывая бедра. Тони поднимается, целует его, давая им обоим время, но едва выдерживает жалкие полминуты и втискивается в тело Клинта, входит до конца и замирает, рвано и шумно дыша. Ему кажется, стоит только качнуться вперед, и все тут же закончится, утонет в белой, обжигающей вспышке. Бартон требовательно сжимает его коленями, начинает двигаться сам, они сталкиваются бедрами, и Старк моментально срывается, принимаясь снова и снова резко толкаться в него. Почему-то все становится важным, если касается Клинта. Почему-то все остальное теряет смысл, когда они вместе. Клинт запрокидывает голову, но через мгновение цепляет Тони за затылок и притягивает к себе. Тот впивается в его рот, они сплетаются языками и одинаково понятия не имеют, как долго все это длится – мгновения, минуты, часы. Приподнимаясь, Старк обхватывает член Бартона ладонью, пытаясь подладить движения руки под собственный бешеный ритм. Влажные пальцы соскальзывают, но Клинта вряд ли это волнует – он выгибается, глухо вскрикивает, забрызгивая свой живот и чужую руку, сжимается вокруг Тони, и тот тоже больше не может сдерживаться. Он выплескивается внутри Бартона с последними жесткими и глубокими толчками – и это похоже на падение в пропасть – еще несколько раз скользит по собственной сперме и замирает, уткнувшись мокрым лбом ему в плечо. Солнечный свет отражается от белых жалюзи и белых простыней, Нью-Йорк плавится в летнем зное. На террасе Роджерс прикрывает глаза, надеясь, что вопрос Наташи был риторическим. Меньше всего на свете ему интересно, как скоро Тони Старку и Клинту Бартону надоест делать вид, будто они просто иногда спят вместе.