Учиться никогда не поздно

      За окном в темноте ночи слышен шум дождя и угасающие, далекие раскаты грома. Это тихая песнь ночи для тех, кто спит днем.       Внутри тепло, огонь потрескивает в камине, и отсюда все происходящее за окном кажется лишь иллюзией.       Юуки и Канаме уже несколько минут как притихли. Дзюри, дочитав главу, оторвала взгляд от книги.       Спят. В обнимку, устроившись на диване среди подушек, будто птенцы в гнездышке. Они часто засыпают вот так, когда она читает вслух. Не важно что, главное с выражением.       Чистокровная улыбнулась и перевела взгляд на часы. Харука обещал вернуться еще час назад.       «Проблемы из-за погоды, наверное».       Буря началась еще ранним вечером, и для детей это стало настоящим событием: Юуки проснулась от звука грома, и, испугавшись, побежала к брату. Дзюри нашла их у окна в гостиной, когда Канаме, усадив сестру к себе на колени, рассказывал ей про то, что это всего лишь звук и ничего не будет.       Гремело так, что весь особняк содрогался. Поначалу принцесса дико боялась и чуть ли не плакала, но Канаме каким-то чудесным образом удалось ее успокоить, и к приходу матери Юуки уже с интересом разглядывала крупные капли, бегущие по стеклу.       Когда гроза стала утихать, Дзюри взялась за книжку. Юуки внимательно слушала, периодически пытаясь заплести задремавшему Канаме косички, но тот каждый раз просыпался.       Дзюри встала и подошла к окну. Дождь становился все мельче, а тучи постепенно расходились, открывая вид на тонкий серп луны. Задумавшись, Дзюри упустила момент, когда Юуки проснулась.       − Дождик кончился? – девочка улыбнулась и начала будить Канаме, дергая его за рубашку.       В этот момент в дверь позвонили, и Дзюри сама пошла открыть.       − Онии-сама! Папа приехал! – Юуки ущипнула брата, он открыл глаза и лениво потянулся.       В дверях показался Харука с большой коробкой в руках. Картон совсем размяк от влаги, а сам вампир напоминал мокрого кота: с его волос и плаща ручьем стекала вода. Челка лезла в глаза и закрывала обзор; он то и дело тряс головой и фыркал, стараясь сдуть ее с лица. Куран гордо прошествовал к столу и водрузил на него коробку, лукаво подмигнув детям.       Юуки подошла к столу и вопросительно посмотрела на отца.       − Сейчас-сейчас! – Харука начал торопливо избавлялся из картона, откидывая мокрые куски на пол.       Дзюри, взяв полотенце, вернулась в гостиную и с интересом наблюдала за тем, как Харука, забыв даже снять плащ, самозабвенно расправлялся с упаковкой.       Когда он закончил, на столе остались несколько тонких свертков и… граммофон. Позолоченный рупор с узорами по краям и на самом ящике, и также позолоченная ручка. Свертки оказались аккуратно упакованными пластинками.       − Как красиво! – Юуки в восхищении уставилась на незнакомый предмет. – А что это?       − Это граммофон! – радостно заявил Харука, а потом испуганно икнул, так как Дзюри резко надела полотенце ему на голову. Юуки нахмурилась и перевела взгляд на мать.       − Эта вещь может играть музыку. И петь! – пояснила Дзюри.       Зашедшая в комнату служанка мигом убрала остатки коробки и, забрав у Харуки плащ, ушла, прикрыв за собой дверь. Харука был отправлен к камину сушиться, а Канаме принялся изучать граммофон.       Он аккуратно вынул пластинку из упаковки и вставил ее на положенное место, установил иглу и осторожно коснулся ручки, начав медленно крутить. Юуки внимательно следила за каждым его движением, и когда вдруг громко заиграла музыка, девочка ойкнула и спряталась за брата, с еще большим изумлением глядя на то, как начала вращаться пластинка.       − Эта мелодия! – радостно воскликнула Дзюри.       − Ты помнишь? – улыбнулся Харука. Дзюри кивнула и поцеловала его в щеку, сев рядом и довольно жмурясь, и даже где-то подмурлыкивая в такт музыке.       − Красиво, − Юуки уже не пряталась за Канаме, но и подойти ближе к столу пока не решалась.       − Под это можно танцевать, − с ноткой вопроса сказал Канаме и оглянулся на родителей.       Харука смущенно отвернулся, а Дзюри, хихикнув, ответила:       − Именно, Канаме. Потанцуешь со мной?       Они медленно кружились в такт музыке. Дзюри – смеясь и иногда подпевая, Канаме – сосредоточенно пытаясь не наступить матери на ногу, ведь он только учился танцевать.       Харука молча наблюдал за ними, сидя на ковре возле камина. Юуки сидела у него на коленях и также не могла оторвать восхищенного взгляда от танцующих. Внезапно ее осенило:       − А ты почему не танцуешь, пап? – Харука, тихо вздохнув, ответил:       − Потому что я не умею.       − Что? – из-за услышанного Канаме все-таки споткнулся и чуть не упал на мать. – Почему?       − Потому что… − Харука на секунду запнулся, увидев две пары изумленных глаз, требовательно на него уставившихся, − потому что я всегда хотел танцевать только с вашей мамой…       − … а вот мне танцевать с вашим папой очень не хотелось, − договорила за него Дзюри. – И потом, когда мы помирились, ты как-то не предлагал. Сбегал куда-то или дулся в углу. Я думала, ты просто не любишь танцевать.       Харука смутился еще больше и виновато посмотрел на сестру:       − Ты так красиво, так изящно двигаешься. Куда мне…       Дзюри хихикнула и покачала головой:       − Знаешь что? Учиться никогда не поздно! – она взяла его за руку и потянула в центр комнаты.       − Правую руку мне на талию, левой держишь мою. И с левой ноги шаг…       Харука очень внимательно слушал все, что Дзюри говорила ему, постоянно извинялся за свои неловкие движения и не переставал счастливо улыбаться.       Канаме сел обратно на диван и стал наблюдать за ними, чуть улыбаясь, когда Харука путался в собственных ногах. Вдруг он почувствовал, как сестренка тянет его за рукав:       − Онии-сама, ты же научишь меня танцевать?       Канаме улыбнулся и взял сестру на руки:       − Конечно, моя принцесса, я буду танцевать только с тобой. – Юуки радостно пискнула и обняла брата за шею.       И никто не заметил, что пластинка остановила свой ход, а музыка уже не играет.       Харука и Дзюри медленно кружились, зачарованно глядя друг другу в глаза. Из памяти постепенно стирался тот вечер, когда он хмуро сидел в углу и бросал печальные взгляды в ее сторону, а она злилась от того, что никто не смел пригласить ее на танец, опасаясь гнева чистокровного. Только прекрасная музыка, впервые услышанная в тот вечер, играла в их сердцах, и пусть Харука двигался неуверенно и отрывисто, Дзюри была счастлива.       − Теперь я тоже хочу танцевать только с тобой, − прошептала Дзюри, когда они остановились, и тут же раздался возмущенный голос Канаме:       − А как же я?!