Свой собственный

– Полгода без срывов, – сказал Даррен Маркел, полковник медицинской службы и директор госпиталя. – Не вижу никаких оснований препятствовать снятию особого контроля за вашим подопечным, капитан. Он смотрел на Стива твердо и прямо, немного выжидающе. Или Стиву так казалось. В сущности, если полковник Маркел и заподозрил что-то, его это никак не касалось. Его делом было обследовать Баки и выдать официальное заключение, что он не опасен для окружающих, и да, те проблемы, что сохранялись, к окружающим не имели никакого отношения. Они имели отношение к самому Баки, а его душевные и телесные терзания вместе с чувством вины волновали медицинскую службу в последнюю очередь. – Благодарю, полковник, – кивнул Стив, принимая у него из рук папку с заключением. Маркел еле заметно нахмурился, будто бы колеблясь, но все-таки заметил: – Могу рекомендовать доктора Джеффри Кастильо для прохождения психотерапии. – Прохождение психотерапии обязательно для снятия режима особого контроля? – ровно поинтересовался Стив. Маркел покачал головой. – Это рекомендация, капитан, – сказал он веско. – Настоятельная рекомендация. – Невыполнение ее каким-то образом может повлиять на заключение? – Нет, – вынужден был признать Маркел, отворачиваясь. – Повторное освидетельствование через три месяца, капитан. Барнс ждет вас в приемной. Стив коротко кивнул могучей, обтянутой белым халатом спине Маркела и вышел из кабинета, невольно с облегчением выдыхая. Он ведь совсем не был уверен в благополучном исходе этой затеи, да и сейчас еще не время радоваться: медицинское заключение, конечно, станет основным аргументом в пользу Баки, но придется побегать, чтобы снять наконец с Баки режим особого контроля, установленный Верховным Судом. Но первый и самый важный этап был преодолен. Джеймса Барнса признали вменяемым и не опасным для окружающих, а если он опасен для самого себя, то – у него есть Стив, чтобы об этом позаботиться. Так же, как он заботился в последние полгода. Баки действительно ждал его в приемной, он сидел на диванчике рядом со стойкой регистрации посетителей и оживленно флиртовал с белозубой хорошенькой дежурной. Еще две девушки в медицинской униформе выглядывали из дверей соседних кабинетов, мечтательно улыбаясь и глядя на Баки, который ухитрялся перекидываться репликами и с ними заодно. Стив не успел перевести дух от облегчения, как Баки, будто почувствовав его взгляд, обернулся, и в глазах у него мелькнули и тут же пропали, запрятанные поглубже, – страх, боль и робкая, измученная надежда. – Все в порядке, – поспешно сказал Стив, подходя, и протянул ему папку. Баки медленно поднялся с дивана, улыбка стекла с его лица, как нарисованная акварелью, у Баки вообще было очень подходящее для акварели лицо – прозрачное, изменчивое, переливающееся цветами и живое, одновременно светлое и свежее и в ту же секунду – пожухлое и расчерченное тонкими линиями темных морщин. Баки взял в руки папку и смотрел на нее, не решаясь открыть, так что Стив сделал это за него. Заключение на фирменном бланке госпиталя лежало прямо сверху. Баки разглядывал его с полминуты, кусая губы, а потом закрыл папку и шагнул к Стиву. И Стив тотчас его обнял, прижимая к себе, пряча лицом на плече. Он еще надеялся, что все обойдется, что Баки продержится, но тот так судорожно вцеплялся в бока его куртки, так трудно и с присвистом дышал в шею, что Стив понял: времени осталось не так уж и много. – Иди в машину, – сказал он тихо, но твердо, и Баки покачнулся. Какая-то доля напряжения оставила его, послушно отступившего, развернувшегося и слепо побредшего к выходу из приемного холла госпиталя, но Стив знал, что так просто ничего не закончится. – Спасибо вам, – сказал он, улыбнулся дежурной на стойке, и она неуверенно улыбнулась ему в ответ, глянула Баки вслед, явно недоумевая, что случилось с веселым и раскованным парнем, которому минуту назад она уже готова была дать свой телефон и сообщить, что заканчивает после восьми. – До свидания… Когда он вышел, Баки уже сидел в машине – тихий и напряженный, Стив будто чувствовал волны исходящей от него нервной вибрации. – До дома дотерпишь? – спросил он, пристегиваясь и запуская двигатель. Баки колко усмехнулся, не глядя на него. – Уже четвертый час терплю. Потерплю и еще минут десять, не сдохну. Черт возьми, досадливо подумал Стив, трогая с места. Он так и знал. Так и знал, что все эти чертовы осмотры и ощупывания, беспомощность и равнодушные указания – повернись, открой рот, закрой рот, сядь, не дыши, вдохни глубже – это все не пройдет даром. Они могли бы попробовать решить проблему превентивно, но это же чертов медицинский осмотр! Стиву совсем не хотелось, чтобы врачи, которые будут делать заключение о вменяемости Баки, видели его таким, каким он бывает после… после всего, что они со Стивом делают. Это было неприемлемо, да и Баки уверенно заявил, что выдержит. Ну… он выдержал, не поспоришь. Три часа с небольшим с начала приступа… своеобразный рекорд, можно сказать. По лестнице Баки уже поднимался с явным трудом, в лифте стоял, закрыв глаза, опустив голову и вжав мокрые от пота ладони в зеркальную стену за спиной. Тяжело и медленно дышал и выглядел посеревшим и осунувшимся, как от сильной долгой боли. И как только за ними закрылась дверь квартиры, Баки остановился, будто в стену уперся, и тяжело сполз на пол, на колени, прислонившись к ноге Стива плечом. Замер, с трудом дыша. Стив даже свет включать не стал, он знал, что Баки проще так, в темноте. Ему, если честно, так тоже было проще. Рука привычно легла на чужой затылок, чуть поглаживая, Баки с мучительным стоном выдохнул, подставляясь под ласку, и тут же тихо вскрикнул, когда Стив сгреб его волосы в кулак и чувствительно дернул. – Ты хорошо сегодня держался, лучше, чем когда-либо, – сказал Стив тихо. Это было идиотское начало, но сейчас ему не удалось бы выдумать ничего более подходящего. Впрочем, как он и предполагал, Баки и этого было достаточно. – Я старался, – сказал он почти неслышно, его все еще трясло от напряжения. Стив знал, что парой тычков и разговорами по душам сегодня точно не обойтись, но не мог не уточнить. – Хочешь по полной? – Да, – выдохнул тот, судорожно облизываясь. – До конца. Пожалуйста. Стив кивнул. Глаза быстро привыкали к темноте, и он уже видел запрокинутое бледное лицо Баки – закрытые глаза, приоткрытый рот, морщинка между вечно нахмуренных бровей. Стив коротко, без размаха, ударил его раскрытой ладонью по щеке, и Баки дернулся, коротко застонав, потянулся губами. Стив дал ему поцеловать пальцы и ударил снова – по другой щеке. И снова стон и влажные благоговейные поцелуи. Баки задышал чаще, на скулы вернулся различимый даже без света румянец, его отчетливо повело, он сглатывал и облизывался, бессознательно жался к ногам Стива, пытаясь обтереться, как кот, выпрашивающий ласку. Стив позволял прижиматься и тереться, отвешивая пощечину за пощечиной, пока стоны не стали долгими и прерывистыми, больше похожими на сдерживаемый плач. Он снова запрокинул голову Баки, заглядывая в мутные от возбуждения глаза. Провел пальцами по горячим припухшим губам, и теперь Баки не ограничился одним поцелуем, а быстро втянул пальцы в рот, облизнул, посасывая, и Стив, не выдержав, застонал и сам. Дернул за волосы, подтаскивая за голову к паху, уткнул лицом в жесткий деним джинсов, и Баки замычал благодарно и нетерпеливо. – Расстегни сам, – сказал Стив, понимая, что Баки не в том состоянии, чтобы самостоятельно выбирать линию поведения, и тот снова благодарно вздохнул, пытаясь прихватить открытым ртом прямо сквозь джинсы. А потом отстранился и в два слитных движения расстегнул ширинку, приспустил белье, вынул уже почти твердый член и вобрал его в себя полностью, уткнулся носом в пах и застыл, не дыша, только мелко и часто сглатывая, оглаживая горлом, лаская, окончательно возбуждая. Прижимаясь, обнимая за бедра, приникая всем телом к Стиву, будто бы ища защиты. Будто бы прося об одолжении. Стив оттянул его от себя через минуту, давая вздохнуть. Теперь в кромешной тьме холла он видел лицо Баки так же отчетливо, как днем: распахнутые слепо глаза, остывающие скулы, трещинки в углах рта. – Пожалуйста, – прошептал Баки и потянулся к нему снова, но Стив удержал его и ударил теперь уже прицельно по губам, разбивая их в кровь. Голова мотнулась, и волосы снова упали на лоб, закрыли глаза. Стив нетерпеливо отвел их, обхватывая лицо Баки ладонями, наклонился и поцеловал, слизывая болезненный вкус, прикусил как можно сильней, и Баки снова застонал, отвечая, осторожно касаясь руками запястий Стива, раскрываясь и подставляясь его укусам. Дрожа – теперь уже не от напряжения, а от слабого, но такого желанного удовольствия. Он не поперхнулся и не закашлялся, когда Стив отстранился и выпрямился, втолкнулся в окровавленный рот сразу на всю длину и принялся размеренно двигаться, то вынимая и давая вздохнуть, то заправляя до упора. Баки наоборот будто бы расслабился весь, закрыл глаза и только покачивался от толчков в горло, едва, самыми кончиками пальцев касаясь ног Стива… Сниженная чувствительность, вот как это называлось. Из Баки делали машину для убийств, а убийце не нужна излишняя восприимчивость, гораздо полезней будет поднять болевой порог и заблокировать половину нервных окончаний. А то, что лишенное привычных тактильных ориентиров тело постепенно начинает сходить с ума, в расчет не бралось. В конце концов бунтующее тело всегда можно привести к покорности – только тут придется приложить чуть больше усилий… В результате на протяжении долгих лет только эти сеансы приведения к покорности и удерживали Зимнего Солдата на пути к безумию. Град тактильных ощущений воспринимался как ласка, истязатель становился благодетелем, и было так сладко упасть на колени и принимать удар за ударом, благодаря за каждый, целуя бьющую руку… Стива немного потряхивало от этого всего. Полгода назад он и не представлял, что от этого можно научиться получать удовольствие. Ему было неприятно и больно – за Баки, его душила ярость – на тех, кто сделал это с его другом. Но со временем ушла даже ярость на мертвецов, а понимание и ощущение того, что он делает то единственное, что способно держать на плаву Баки Барнса, смирило Стива и с собственным наслаждением. Потому что в глубине души, где-то в самой гнусной и темной ее части, это чувствовалось приятно. Это чувствовалось хорошо. Особенно, когда Баки, слегка придя в себя после первой порции боли, так старательно и с удовольствием сосал, извиваясь у его ног, гладя бедра, впускал в горло, сглатывал, зажимая головку члена. Смотрел снизу вверх, да, Стив понимал, что Баки не совсем в себе во время этих сеансов, но с каким обожанием он смотрел… Как будто бы в целом мире нет никого драгоценней Стива, и все, о чем только мечтает Баки – это сделать Стиву хорошо. Как будто он любит Стива точно так же как тот, прежний, довоенный Баки, который сдувал с маленького друга пылинки, защищал от всех страхов и опасностей мира и ласкал так самозабвенно и осторожно, что зачастую забывал о собственной разрядке. Теперь была очередь Стива защищать и ласкать, и кого винить в том, что защита в этот раз оборачивается регулярной ложью, а ласки – болью и ранами? Виновных уже нет, они оба позаботились о том, чтобы с лица земли исчезла даже сама память о выродках. Остались только последствия, и с этими последствиями Стив и Баки вынуждены как-то разбираться. Пока Стив не придумал ничего лучшего, чем – это. Вернее, это придумал Баки. Стив и понятия не имел, что происходит, пока однажды шесть месяцев назад Старк не вызвал его к себе. Он был на удивление серьезен и даже взволнован, что было точно на него не похоже, и Стив непроизвольно напрягся. А Старк выложил перед ним флешку с видеозаписью и сказал, что на этот раз ему удалось перехватить информацию прежде, чем она попала в контролирующие органы и в Совет. Но в следующий раз может так не повезти, и хочет ли Капитан Америка, чтобы следящие за Барнсом по приговору Верховного Суда шпики принесли своим хозяевам нечто подобное? Предполагалось, что упомянутый Капитан гарантировал полную адекватность своего подопечного. И нет, сам Старк ничего не имеет против мазохизма и, черт возьми, у всех бывают в жизни моменты, когда хочется расслабиться, но с учетом биографии Барнса, о которой теперь каждая собака в курсе, не стоит давать ни Совету, ни журналистам такой жирный козырь в руки. Ничего не понимающий, кроме того, что дело серьезное, Стив сухо поблагодарил и забрал видеозапись, чтобы ознакомиться с ней у себя… Черт знает, что он тогда ожидал увидеть. Как Баки бьет витрины магазинов? Расчленяет бездомных собак? Отбирает мороженое у детишек в парке?.. Точно не то, как толпа народу – девять человек, семеро мужчин и две женщины – по очереди бьют связанного и обнаженного Баки – руками, хлыстами, какими-то палками. И тот не сопротивляется. Не делает вообще ничего, только отворачивается, когда пытаются ударить по лицу. Сейчас Стив уже понимал, насколько вынужденной и недостаточной была эта мера. Тогда… он был в шоке. Отвратительно, странно, неправильно – зачем? Почему Баки позволяет делать с собой такое? Его заставили? Шантажировали? Воздействовали какими-то… чем-то?.. Подчинили его волю? Но зачем? В этом всем не было никакого смысла. Стив просидел перед ноутбуком до самого вечера, пока Баки не вернулся – два раза в неделю он посещал обязательную терапию в реабилитационном центре, а в тот день еще и собирался с Сэмом на матч, так что дома не появлялся с утра. Баки был в веселом и возбужденном состоянии духа, сказал, что зверски проголодался, Стив предложил сходить куда-нибудь на ужин, но он отмахнулся и принялся жарить себе яичницу с беконом, попутно рассказывая о матче. Стив внимательно слушал и разглядывал его, пытаясь найти не замеченные раньше перемены. Но все было как всегда. Баки быстро и громко говорил, искусственной рукой подхватывал прямо с раскаленной сковороды куски яичницы и отправлял в рот, урча от наслаждения – в другой раз Стив бы обязательно попросил его не вести себя как свинья и взять тарелку, но тут его заклинило. Он просто смотрел и смотрел. Как во время жестикуляции то появляется из-под правого рукава рубашки, то прячется обратно иссиня-черный кольцевой синяк на запястье. Это выглядело страшно, жутко из-за своей полной нелепости, из-за того, что кошмарный этот синяк никак не вязался с бодрым тоном и обычной слегка саркастической усмешкой на губах Баки. Как будто две картинки, две реальности накладывались, наплывали одна на другую: уравновешенный, привычный, свой, почти полностью восстановившийся Баки Барнс, и голый, равнодушный, чужой, избиваемый в кровь незнакомцами человек с лицом лучшего друга. – Откуда это на руке? – спросил Стив, почти не слыша собственного голоса. Баки осекся на середине фразы, проследил взгляд Стива, и тут же его лицо окаменело, а в глазах появился знакомый еще по войне упрямый блеск. – Ударился где-то, – ровно ответил он, и было ясно как день, что он врет, и понимает, что Стив знает об этом вранье, но все равно врет и будет стоять на своем до последнего. Это «ударился где-то» тоже было Стиву знакомо наизусть, но раньше оно означало очередную драку в подворотне, мелкое ранение, с которым Баки не собирался обращаться к санитарам, или стычку с рядовыми из квартирующего рядом другого подразделения. Сейчас… – Там, в гостиной, – сказал Стив, отводя взгляд. – На ноутбуке открыт файл. Старк сказал, что в этот раз ему удалось перехватить запись, но нет гарантии, что у него получится снова. Баки еще стоял около минуты, стискивая зубы и глядя на него в упор темно и отчаянно, а потом осторожно поставил сковородку с остатками яичницы на плиту и ушел в гостиную. Стив слышал глухой и неразборчивый шум плохой видеозаписи, хлесткие звуки ударов и женский смех, одобрительный гул голосов, снова удары и тихий мучительный стон. Его тошнило от этого, от мысли о том, что все это проделывали с его Баки, это было как читать «Дело №17», как листать отчеты медиков Гидры, как снова смотреть в равнодушные, без проблеска узнавания, глаза Зимнего Солдата. Он заставил себя подняться и пойти за Баки, но замер в дверях, увидев, как Баки сидит перед ноутбуком, скорчившись, с ненавистью глядя в экран. – Зачем? – не выдержал Стив. Его голос звучал болезненно и уязвимо, но ему было плевать. Ему действительно было больно, и горло сжималось от жалости и ярости. – Как это произошло? Баки не оборачивался, и в тусклых отсветах пляшущей на экране картинки Стив видел, как ходят желваки у него на щеках. – Ты не должен был это увидеть, – сказал наконец Баки, выключая воспроизведение и поднимаясь – темный силуэт на фоне окна. – Я не понимаю, – признался Стив. – Расскажи мне, что происходит. Баки. Он шагнул было вперед, но Баки обернулся с таким бешенством на лице, что Стив снова замер. – Ты не должен был это увидеть! – рявкнул Баки, одним движением сметая со стола ноутбук так, что он отлетел к противоположной стене и врезался в нее, трескаясь и рассыпаясь обломками. – Зачем? Ты всегда лезешь куда не следует, вот зачем! Это не твоего ума дело, Стив! – Нет, – твердо ответил Стив, уже справившись с собой. – Ты – мой подопечный. До тех пор, пока ты не восстановишься окончательно, все, что угрожает твоей безопасности – мое дело. Потом – делай что хочешь, я и слова не скажу, но Старк утверждает, что если подобная запись попадет в Верховный Суд, у тебя могут быть неприятности. А я думаю, что у тебя уже неприятности, иначе… иначе ты бы не позволил делать с собой такие вещи. – Ты ничего не знаешь, – выплюнул Баки, морщась. – Понятия не имеешь. – Так расскажи мне, – попросил Стив, снова шагая к нему, но Баки отшатнулся, едва не снеся с пути стол. – Мне жаль, Стив, – сказал он, отступая к окну. – Мне так жаль. Прости меня. У меня не получилось. Ты не виноват, просто у меня ни черта не получилось. – Баки, – встревоженно позвал Стив и, уловив движение, кинулся к нему, но не успел – стекло зазвенело, и рама вылетела прочь. Стив инстинктивно пригнулся от брызнувших осколков, а когда все-таки подскочил к выбитому окну и выглянул наружу, то ничего не увидел. Баки исчез. Тела, естественно, не нашли, как и способа, которым можно безопасно спуститься с тридцатого этажа, если ты не летающий Железный Человек. Джеймс Барнс был объявлен в розыск как сбежавший из-под надзора преступник. Стив Роджерс был заключен под домашний арест как возможный пособник побега. Три дня Стив провел дома, читая статьи по ссылкам, молча сброшенным по локальной сети Старком. Даже просмотрел несколько видео. Стало немного понятней, но точно не легче – Баки был неизвестно где, один, без помощи, без какого-либо тыла, объявленный вне закона, терзаемый чувством вины и стыда. И в этом была вина исключительно Стива. Не сумел удержать своего праведного гнева, стало противно, стало страшно, что что-то в Баки не вписывается в удобную и привычную картину мира. Не смог принять. Так долго убеждал всех вокруг, что ему неважно, кем стал Баки, что он любит его любым, но не смог принять такую мелочь и оттолкнул. А теперь – Стив бы, конечно, мог попробовать выпрыгнуть в окно, попытаться найти самостоятельно, уговорить вернуться, но – что он скажет Баки? Что он понимает? Нет, он не понимает до сих пор. Что он готов смириться? Стив не уверен. Пока не уверен… Он сидел и читал, сутками напролет. Он очень хотел понять и принять. И в теории все было легко и доступно, но стоило вспомнить кадры из видеозаписи, где сухие термины теории превращались в измученного, бледного, не получающего никакого удовольствия Баки, желтушное освещение, отвратительный, с издевкой, смех и унизительные тычки, мельтешащие чужие руки на его, Стива, родном, своем, собственном Баки… Дело было еще и в этом. С самого первого дня, как Баки поселился в башне Старка, он не подпускал Стива к себе. Не замечал или специально не реагировал на случайные и не случайные прикосновения. Замирал и напрягался, если Стив пытался его обнять или даже просто похлопать по плечу. Он все помнил, все, что было между ними раньше, но… вероятно, вернувшаяся память не вернула с собой желания. Стив смирился, ведь, в конце концов, важней всего было то, что Баки жив. Что он рядом. Что он до сих пор считает Стива другом, улыбается и постепенно оттаивает, становится прежним в его компании. Стив надеялся, что желание когда-нибудь проснется, и ему можно будет как и прежде прикасаться к Баки, хотя бы просто прикасаться... А оказалось, что этим, посторонним, для которых Баки был не больше чем куском мяса, – им было можно. И трогать, и бить, и растирать следы ударов. И заниматься самоудовлетворением, глядя на вздрагивающего под плетью Баки… Три дня Стив пытался затоптать в себе злость. Обиду. Ревность. Потому что теперь, когда он уже знал определения и то, что за ними скрывается, не осталось ничего, кроме злости, обиды и ревности. А через три дня Баки вернулся. Он появился будто бы ниоткуда. Тенью возник в полутемном коридоре, и когда Стив вздрогнул, оборачиваясь на неожиданное движение за спиной, Баки был уже рядом. Он стоял перед Стивом на коленях, уткнувшись лбом в бедро, обхватив руками за пояс, и лихорадочно бормотал, шептал что-то. Его трясло так, что плечи ходили ходуном и зуб на зуб не попадал. Он был горячий, как печка, и мокрый от пота. Тогда Стив впервые ударил его так, как нужно. Оттянул за волосы и почти без замаха отвесил резкую пощечину. И Баки судорожно вздохнул, открывая глаза. – Пожалуйста, – сказал он через силу. – Не прогоняй меня. Люби меня. Пожалуйста, Стив. Что на это можно было ответить? Стив любил его. Он никогда и никого не любил так, как своего Баки. Это было тяжело тогда, в первый раз. Но с ним Баки совсем не был таким отстраненным и равнодушным, как с теми, чужими. Он благодарно стонал от каждого удара, касался горячим воспаленным ртом ладоней, и дальше, когда все кончилось, позволил себя обнимать и целовать, отвести в постель и обработать повреждения. А потом, уже придя в себя, очень спокойно и сухо рассказал обо всем. Об экспериментах Золы, о фантазиях его последователей. О том, как сначала его просто били, пытаясь привести в чувство, а потом поняли, что происходит, и последовательно приучали к боли. Как в результате побои стали самой желанной наградой. Боль или ледяной сон – только это умиротворяло его ненадолго. И как, оказавшись без того и другого после падения Гидры, он понемногу начал терять контроль, как испугался, что сведет на нет усилия Стива, что подведет, окажется недостоин. И как покопался в сети и нашел закрытый секс-клуб, где с ним согласились работать на его условиях… Да, это был не единственный раз. Баки ходил туда время от времени, каждый раз умело избавляясь от «хвоста». Сеансов хватало ненадолго – ни один из посетителей клуба не ощущался достаточно правильно, Баки не мог отпустить себя и почувствовать желанное опустошение и облегчение. Все было не так, как он привык, не так, как он хотел. Никто из тех, кто занимался им в Гидре, не смеялся и не издевался над ним. Им было не нужно унижение Зимнего Солдата, им была важна его функциональность. А непосредственно Александру Пирсу была важна и личная преданность. Он хвалил своего ручного убийцу, рассказывал о том, как он важен и незаменим, дарил восхитительные ощущения и позволял утыкаться лбом в колени, замирать так в сладостной прострации, пока насыщенное тело гудит, остывая… Никто из этих жестоких и кичливых людей в клубе не мог сделать с ним ничего подобного, а, может, это сам Баки подсознательно не хотел и не позволял себе расслабиться. Иногда, совсем редко, он все-таки думал о том, что было бы, если б Стив мог взять на себя и эту ответственность, но почти сразу же гнал от себя подобные мысли. Стив не мог. Это не для него. Это так стыдно – рассказать еще и об этом Стиву, родному, хорошему, такому чистому и правильному, Стиву, который до сих пор непроизвольно морщился, глядя на его протез. Рассказать, как стонал от наслаждения под ударами, как ползал на коленях и чувствовал только благодарность и радость, рассказать, как страшно его изуродовали, будто бы металлической руки и разбитой на осколки памяти было мало. А когда Стив все узнал, мало того, увидел… Он смотрел на Баки с таким выражением лица, что тот понимал – он был прав, не желая рассказывать. Жалость. Брезгливость. Гнев. С этим было невозможно смириться, невозможно жить. Стив – единственный, кто у него оставался, вложил столько сил, так верил и любил, и он теперь смотрел на Баки с отвращением. Баки думал, что сбежит, и будь что будет. Он просто не мог больше находиться рядом с отвращением Стива. Это было больно, очень больно, но эта боль не приносила никакого облегчения. Подгоняемый этой болью, он успел добраться до Баффало, когда его перехватил Железный Человек. Он сказал, что на Джеймса Барнса открыта охота, что долго он скрываться не сможет, да и зачем ему это все, бросать все перспективы, отличную команду, самого Капитана Америку, влюбленного по уши – неужели из-за какого-то паршивого хоум-видео? Баки пытался сначала драться с ним, потом объяснить, что – по его, Старка, вине, кстати, – произошло. И что Стив никогда не примет Баки обратно. Не таким. Стив великодушный человек, он может понять и простить многое, но это… это мерзко. Что ответил на это Старк, Баки рассказывать не стал, но, видимо, что-то достаточно убедительное, раз он согласился отправиться с Железным Человеком обратно. – Не делай так больше, – сказал Стив под конец. – Не убегай. Что бы ни случилось, я никогда не буду испытывать к тебе отвращение или брезгливость. Ну что ты, Бак. Я ведь просто растерялся. – Я тоже, – сказал Баки, почти улыбаясь разбитыми губами. – Я тоже растерялся. И Стив его поцеловал, и Баки не позволил ему отстраниться, поцеловал в ответ, потянул на себя, с наслаждением выдыхая под тяжестью чужого тела. Разве можно было этому сопротивляться?.. На самом деле Стива немного смутило, как быстро и безоговорочно Баки связал их сеансы с сексом. Когда он тогда, в первый раз, избитый и блаженно улыбающийся, потянулся целоваться, Стив подумал, что ему просто требуется утешение. Но в результате получилось так, что все начиналось сексом и заканчивалось им же – жестким, подчас неоправданно болезненным для Баки и даже иногда для самого Стива, но настолько откровенным, жарким, затягивающим, что отказаться от щедро предложенного не представлялось возможным. Он боялся спросить, было ли так и раньше, в Гидре, но Баки, каким-то образом уловивший его опасения, рассказал сам. Он не занимался сексом ни с кем из прежних хозяев – он так и сказал «прежние хозяева», и Стив только зубы стиснул, не зная, как реагировать, – те только поощряли Баки за особенно успешные задания. Никто из них не был заинтересован в сексе, да и для Баки они в этом плане были совершенно не привлекательны. Но со Стивом не получалось иначе. Баки было так хорошо, и это удовольствие приносил Стив, человек, которому он был беззаветно предан и которого любил больше жизни. Он просто хотел, чтобы удовольствие получали оба. А если Баки кого-то хотел, он всегда добивался желаемого – это Стив уяснил еще в пятнадцать лет… Тогда, полгода назад, эту историю с побегом удалось замять относительно быстро и почти безболезненно, вот только Баки определили под еще более строгое наблюдение: теперь ему было нельзя даже покинуть башню Старка без сопровождения. Он жил со Стивом, спал со Стивом в одной постели каждую ночь, и чем дальше, тем чаще просил – уже не потому, что нуждался, а потому что просто хотелось. И Стив привыкал к сладости чужой боли, учился бить так, чтобы давать как можно больше ощущений, причинять как можно меньше вреда и оставлять как можно меньше следов – ведь никто не знал, никто, кроме Старка. Сначала Стив думал, что и это станет проблемой, но Старк молчал, даже наедине не отпуская свои любимые шуточки о чужой личной жизни. Возможно, ему тоже было не по себе, и он предпочитал делать вид, что ни о чем не подозревает. Удивительно, но вся эта тайная жизнь совершенно никак не читалась на Баки в обычное время. Он вел себя абсолютно так же как всегда, даже в последнее время стал более общительным и чаще смеялся и шутил не только со Стивом вдвоем, но и в компании остальных ребят. Был стабилен, никогда не срывался ни в быту, ни во время заданий. Они даже занимались время от времени совершенно обычным сексом – ну, может быть, только самую чуточку более жестким и сосредоточенным, чем раньше. Баки нравилось. Валяться часами в постели, целуясь и ласкаясь, пока кожа в особо нежных местах не становилась раздраженной до красноты и припухлости, пока не начинало пробивать длинными электрическими судорогами от одного грубого касания. Медленно идти к разрядке, накручивая, бережно нанизывая ощущения одно на другое, сосредотачиваясь так, что любое прикосновение становилось почти таким же ярким, как и раньше. Это было здорово и требовало много, очень много времени. Но иногда нужда была слишком сильной, а времени не было совсем. Тогда Стив брал в руки хлыст. Наверное, эта ситуация мало чем отличалась от того, что с ними происходило раньше, до войны, да и во время нее. И тогда, и сейчас им приходилось молчать или врать, прятаться и стараться, чтобы никто не заметил. Причины только были разные, да и прятать раньше случайные засосы было проще, чем теперь – разбитые губы и кровоподтеки на скулах. Хорошо, что Баки очень быстро восстанавливался. Хорошо, что у них было место, где можно скрыться и переждать. Хорошо, что Старк молчал, хотя Джарвис наверняка регулярно предоставлял ему записи с видеокамер из их с Баки квартиры. Но теперь, после снятия наблюдения, у них появился бы наконец шанс на нормальную жизнь без постоянных опасений. Они бы переехали в тихое и спокойное место, где никому нет до них дела. В конце концов, даже Капитану Америке не обязательно постоянно жить в башне Старка… – Нет, – решительно и непреклонно заявил Баки утром. – Ты с ума сошел, Стив, почему мы должны сбегать? Он получил накануне полную дозу, как и просил, поэтому сейчас выглядел достаточно живописно даже несмотря на то, что самые страшные вчерашние синяки и ссадины уже затягивались и светлели. – То есть, как? – нахмурился Стив. – Ты хочешь, чтобы все продолжалось так, как сейчас? Прятаться? – Это ты предлагаешь прятаться, – сказал Баки, укоризненно поднимая брови. – Тащиться в какую-то глушь, бежать из родного города, как будто мы какие-то преступники. Стив нахмурился еще сильней. – Подожди, – сказал он упрямо. – Но ведь мы полгода старались, чтобы никто не узнал, чтобы с тебя сняли особый контроль, чтобы получить наконец свободу передвижения и не зависеть от Совета и Мстителей… – Ну да, – кивнул Баки. – Пока они держат меня в кулаке, им сойдет любой повод, чтобы стиснуть кулак покрепче. Но если Совет официально выпускает меня из-под контроля, ты знаешь, им понадобится более веская причина, чтобы снова обвинить меня в чем-то, чем… мои сексуальные пристрастия. – Это не сексуальные пристрастия, – заметил сбитый с толку Стив, но Баки только плечами пожал. – Но они-то об этом не знают. И не узнают никогда, даже если ты сменишь свой звездно-полосатый наряд на кожаный костюм с плеткой вместо щита, просто решат, что вы с Наташей теперь одеваетесь у одного дизайнера... Стив невольно усмехнулся, на секунду представляя себе это зрелище. – Я этого не сделаю. Баки медленно потянулся в постели, улыбаясь и откидывая сбившееся одеяло с ног, с груди и живота, оставаясь совершенно обнаженным под частой сеткой синяков и тонких порезов. – Точно?.. Не сделаешь?.. Это завораживало. Сильный, покорный, упрямый, пылкий, бешеный, нуждающийся – и такой красивый, такой доступный. Он мой, внезапно подумал Стив с удивившей его самого яростной силой. Он принадлежит мне. И я хочу, действительно хочу, чтобы об этом знали. Баки Барнс целует мои руки, Баки Барнс кончает подо мной. Баки Барнс примет все, что я ему способен дать, и потребует большего, заставит стать большим – для него… – Мы еще поговорим об этом, – сказал Стив неожиданно охрипшим голосом и одним движением стянул с себя майку, шагнул к кровати, на которой раскинулся темно, горячо – до колотящегося сердца – улыбающийся Баки. На нем еще не до конца зажили старые раны, значит, в этот раз можно будет обойтись без новых. Просто любить его. Своего собственного Баки.