Ничего не было

______________________________ Отступление: Разговор, которого не было: — У тебя дом как призрак. — Да? Чем же похож? — Он будто не жилой, он ухоженный, чистый, но мертвый. Он не чувствует присутствия своего хозяина и не откликается на гостей. Странно, раньше я не замечал этого. — Ха, наверное, ты ему понравился. — Не смейся! — Эта усадьба пережила и Императорскую власть, и Советскую. Тогда здесь было много жильцов. Одного меня ему не хватает, тем более по сравнению с СССР Россия выглядит весьма жалко и не внушительно. Меня теперь даже сверхдержавой называют только по старой памяти и с большой натяжкой. — Пфф. Тебе хоть осталось побольше, чем мне. — Да-да, ты эпично растерял все свои владения. Полмира, самая большая страна за всю историю человечества, я тебя так и не смог догнать. — Изыди!!! ____________________________ — Хмм. Это интересно, — Россия провёл ладонью вдоль бока Англии, по обнажённой коже, сильно и властно надавливая. Что-то неуловимо поменялось и в его движениях, и в его прикосновениях. Англия напрягся, пытаясь осознать эту перемену, и понял, что всерьез русский принял ситуацию только сейчас. Он увидел перед собой не упертого наглого, простите, пустозвона, которого было необходимо запугать и заставить отказаться от своих слов, а того, кто нарвался, притом, похоже, добровольно, на очень занятное времяпрепровождение. Англия дал русскому пару секунд свыкнуться с этой мыслью, и не к месту засмеялся — наверное, оттого, что зашкаливавший уровень адреналина уже не знал, как вырваться наружу — на что получил совсем неожиданную реакцию: Иван просто костяшками пальцев надавил ему на подбородок, заставляя прикусить язык и задрать голову. Естественно, Керкленд умолк и насупился, такое обращение ему нисколько не понравилось. — Так-так-так. Да, долго же он перезагружается. Англия вздохнул, но тут же замер, чувствуя прикосновение горячего языка к своему затвердевшему соску. Одна из ладоней отпустилась на пах и уверенным жестом стащила последние рубежи защиты — трусы. Англия чуть приподнялся и притянул одну ногу, позволяя их снять совсем. Россия вдавил его в кровать, обхватил английский член рукою и немного помассировал. Россия переместился ниже, его горячие мягкие губы коснулись головки члена. Керкленд мелко задрожал. Иван лизнул его осторожно, слегка, всё ещё дразня. Артур стоически сдержал себя от праведного возмущения, стиснув зубы. Иван, оценив его британское упрямство, сорвался сам, обхватив губами горячую плоть, языком он отодвинул кожицу и попытался проникнуть внутрь, отчего Артур выгнулся и ахнул. Иван продолжал, самозабвенно отдавая все свои умения. Англичанин, и так уже державшийся из последних сил — прелюдия оказалась слишком долгой и острой на ощущения, вскрикнул коротко и пугливо отстранился, вдруг осознав, чем кончится его возбуждение. То есть, не представляя, как именно отреагирует на это русский; вдруг его обуяет гнев? Керкленд знал, что Иван умеет себя сдерживать, но не так, как надо бы. Он-то сдержится, но окружающие всё равно получат своё. С наивной улыбкой на лице, будто ничего не происходит, он сделает какую-нибудь пакость, что только плеваться ядом захочется. И искренне посчитает её за хорошую шутку. И будет её повторять снова и снова, пока не насладится местью. Например, Америке он до сих пор памперсы экстра маленькие ящиками дарит, а у Латвии «деликатно» спрашивает (хорошо ещё, что спрашивает, а не действует, как в былые времена) не хочет ли тот подрасти, и намекает, что может этому активно поспособствовать. Иван понял настрой британца и отстранился на секунду, но передумал, вновь вернувшись к своему занятию. Похоже, ему оно доставляло удовольствие, проводить языком вдоль пульсирующих вен, откровенно причмокивать, осторожно массировать восторженно откликающуюся плоть, доводя британца до полного изнеможения. И Англии ничего не оставалось, как смириться, расслабиться и выпустить пар прямо русскому в рот. Тот сдавил ему головку губами, пару раз сглатывая, будто теленок, вопреки тревоге, не высказав никакого неудовольствия. Британец успокоился, подчинившись неге. Русский же не прекращал его терзать, пока не убедился в том, что бритт опустошён окончательно. Тогда Иван облизнул свои пальцы и скользнул ими Керкленду между ягодиц. Англичанин, почувствовав холодное прикосновение, энергично дернулся, сбрасывая не ожидавшего такой резвости русского с себя на кровать, сел ему на живот и сдавив рукой жилистое горло. Впрочем, руку он сразу убрал, подивившись своей нечаянно проскользнувшей эмоции паники. Иван изумленно вскинул бровь, молча вопрошая. — Я дам тебе не больше, чем ты мне. Понятно? Россия смерил его оценивающим взглядом, усваивая услышанное, и после позволяюще откинул голову назад, закатывая глаза. Керкленд посмотрел на него и стал расстегивать рубашку, вслушиваясь в ровное дыхание русского, конечно, он был готов и к тому, что Иван проигнорирует его желание. Невольно он словил себя на мысли, что хочет скинуть эту ненавистную рубаху с России как можно скорее, чтобы увидеть его такого, каким никогда ещё не видел. Со времени завтрака ему не давал покоя образ его тела, скрытого за тканью, что вдруг показалось привлекательным. Хотелось либо убедиться в своей догадке, либо опровергнуть её, но главное, чтобы наверняка, чтобы не мучиться потом размышлениями и бессмысленными рассуждениями. Закончив с пуговицами, он нетерпеливо потянул за воротник, и русский приподнялся и повёл плечами, помогая её стянуть. Сбросив её на пол, Англия замер на секунду, оценивая раскрывшуюся перед ним картину. Обнаженный торс, хорошо обозначенный, но не перенасыщенный острыми чертами рельеф мышц заставил сглотнуть от завистливого восхищения. Не то, чтобы у Англии с этим дела обстояли хуже, просто оно всё было не так глобально. Вторая секунда ушла на то, чтобы осознать своё положение — сидит в одном халате на России и беззастенчиво его разглядывает, в прямом смысле пожирая глазами. С осознанной ухмылкой Керкленд понимает, что необходимо это исправить, и наглая рука протягивается к торсу, Англия склоняется ниже, надавливая на горячую гладкую кожу сильнее. Странно, но прикасаться к его телу было приятно, обводить изгибы мышц, чувствовать их вздрагивание под ладонью, влажность от пота. Подчиняясь порыву, Артур соблазнился видом русских сосков и позволил себе коснуться их выпуклости, задеть. Иван тут же отреагировал, затаив дыхание. Интересно играть на его ощущениях, его настроением. Англия осмелел, надавив на чувствительные места сильнее, разминая их пальцами и чувствуя, как плоть твердеет. Иван вдруг резко выгнулся, обхватив англичанина руками и ногой, прижимая тесно к себе и заглядывая горящим взором в глаза. — Ты отлыниваешь? — с угрозой спросил он, прижимаясь лбом. У Артура перехватило дыхание, но он справился — Ха! Просто разогреваюсь. — Россия, кажется, хотел что-то скрыть от него. — Тогда работай, — ухмыльнулся в ответ русский, ослабляя хватку и опрокидываясь обратно на тюфяк. Эко, какой нетерпеливый. Ускоренный угрозой, Керкленд последовал совету и стянул с русского брюки. Англия перевел взгляд на то место, что ожидало его внимания. Да, в каждой шутке есть доля шутки, надо это признать, и сверх маленькие действительно могут оказаться сверх маленькими… Оглядев это чудо природы, Артур даже не смог позавидовать. Что толку от такого богатства? А вот Франция бы оценил, хотя, если учесть то мастерство, с которым русский делал ему только что миньет, Франциск здесь бывал, и не раз. Впрочем, они же друзья сквозь века, а нынче уж и на пару с Германией. Вот интересно, что за вакханалия здесь творится, когда они собираются все вместе обсуждать свой газовый вопрос… Бред какой-то, немец слишком суров для таких дел, да и с Франциском они оба не в ладах. Тем более, с ними же ещё Нидерланды, образ жизни и принципы которого Англии были глубоко симпатичны. Дурацкие мысли, дурацкие. Вдохнув, Артур пригубил торчащую плоть, провел языком вдоль ствола, ощутил биение напряженных вен. Заглотил осторожно, пытаясь вобрать как можно больше, и в ответ Иван застонал. От этого вдохновлено и похотливо стянуло внизу живота. Артур, обхватив основание члена пальцами, начал разминать русскому мошонку, одновременно скользя губами вдоль ствола. Иван замер, восхищенно выдохнул, и положил свои руки на блондинистую макушку, сильно сжал. Испугавшись, Англия вскрикнул, но Иван, зафиксировав его голову, несколько раз сильными толчками ворвался ему в горло. Его энергичные движения родили странную тяжесть в теле, Англия, вырвавшись, отстранился от него, ошалело смотря в лицо русского. Его обуяло неожиданное желание, в которое не хотелось верить. Он сейчас, только что, почувствовав силу России, захотел почувствовать его… внутри… Только что он захотел, до дрожи, до безумия. Иван посмотрел на него и сдвинул брови. Ему не понравилось то, что Керкленд прекратил. Раздраженный заминкой, русский протянул к нему руку, намереваясь заставить продолжить, но Артур её перехватил. И, игриво сверкнув зелёными глазами, сомкнул на ладони губы, отправил пальцы себе в рот. Иван удивленно замер, не понимая. Артур, обильно смочив их, наклонился над лицом русского и произнес: — Если я пожалею, ты огребёшь. Все знали, что отравлять жизнь он умел. Профессионально, сволочно и с чувством. Все боялись оказаться его мишенью. Портить с Британией отношения — себе дороже. Среди стран было очень мало смельчаков, которые бы отважились рисковать и лезть на рожон, и большинство из них можно было откровенно назвать глупцами. Вот и Россия такой же, никогда не подумает, прежде чем сотворить что-нибудь, но предупредить его будет полезно, хотя бы в своё успокоение. Немедленно Иван стиснул Англии рукой шею и повалил на кровать, устраиваясь между ног. Недолго думая, он скользнул рукой к заветному месту и протиснул влажные пальцы в проход. Англия вздрогнул и изогнулся — русский оказался не в меру нетерпелив и груб. То, что Иван грубо давил ему на горло, пугало и заставляло задыхаться, но между тем крепко фиксировало. Русский будто боялся, что Англия вновь передумает, совсем не понимая, что творится в этой непостоянной белокурой британской голове. Упускать шанс не хотелось, пусть и проявив агрессию, он сможет всю вину переложить на Артура и его нежданную инициативу. Впрочем, шанса протестовать Иван не давал ему сознательно. Стиснутый мертвой хваткой британец, крепко вжатый в матрас, мог найти силы лишь чтобы дышать, и дышал он весьма вкусно. Откровенно и глубоко, зажимая в белеющих пальцах ткань сбившихся простыней, смотря из-под ресниц вмиг помутневшими глазами. Зачарованный этой прелестной картиной, Иван подумал, что возможно, хотя, чего сомневаться — уже точно в следующий раз, если бритт по пьяни повиснет вновь на его шее со своим любострастным желанием, он ему отказать уже не сможет. Интересно, случится ли такое? Англия боялся. Страх сковывал его, он не мог ни пискнуть, ни застонать. Только глубоко и шумно вдыхать, а перед глазами бегали черные мушки. Между тем, плохо ему не было, остро ощущая своё положение, он возбуждался всё сильнее, а когда русский углубился дальше, и нашёл, наконец, особо чувствительное до прикосновений место, всхлипнул кротко, не способный на большее, опасаясь давящей боли в гортани. Хотелось протяжно и томно стонать и извиваться от сладостных судорог, но холодное оцепенение сковало сознание и мышцы. Русский, будто сказочный василиск, гипнотизировал его, завораживал, замораживал волю, но обострял все остальные ощущения. Он, знавший за свою историю только деспотичных господ и уважавший только тиранию, был научен подчинять, умело ломал волю и надежду на сопротивление. Иван недолго доставлял ему нестерпимое удовольствие, наигравшись с его ощущениям, он просто стал толчками вводить пальцы, и повторял это, вынудив британца дышать в этом ритме. Шумно и оскорбительно страстно. Русский будто пытался заставить его почувствовать своё ничтожество перед ним, задавить и размазать личность. Артуру было на это плевать. Если безумный русский умеет только так, то почему бы и нет? Это же просто большая несерьезная игра. Все же волна удовольствия накрыла его и, не удержав свои чувства, Артур кончил, обильно изливаясь на живот русского, пачкая его до самого подбородка. Иван замер, отчего холодом обдало кожу Керкленда. Что, если это его разозлит? Иван бросил раздраженный взгляд на британца, отстраняя руку от горла так резко, что тот в испуге вскинул руки, закрывая лицо. Будто затекшие оцепенелые мышцы отдались жуткой фантомной болью. Тут же руки его были крепко схвачены за запястья и прижаты к тюфяку над головой. Охваченный паникой, бритт прохрипел вмиг осипшим голосом: — Иван… — но был остановлен жестом. Россия, прижав палец к своим губам, приказал замолчать. Бритт наблюдал, как Иван свободной рукой стирает с себя семя, задумчиво смотрит на испачканную ладонь, а после, прижимаясь к Артуру ближе, так, что тот почувствовал давление кое-чего твердого и горячего меж ягодиц, не спеша размазывает сперму по его лицу. Прикосновения, мягкие и тихие, мгновенно прогнали все опасения, и наполнили тело спокойствием, изгнав напряжение. Но оцепенение всё ещё не прошло. Как-то глупо, ощущать себя столь беспомощно, и столь сильно радоваться этому, упиваться этим чувством до восторга. Осмотрев испачканное лицо Англии, Иван ухватил его за подбородок и насильно повернул в сторону, заставляя продемонстрировать свою щеку. Керкленд не мог отвести от его белого лица завороженного взгляда, и между тем опасался так откровенно смотреть на него, потому робко прятался за ресницами и хмурил брови. Брагинский наклонялся всё ближе, его тело прижималось всё плотнее, теснее, обдавая жаром, и, когда русский широким жестом слизнул со щеки Артура белую жидкость, он толкнулся внутрь, раздвигая горячим членом неподатливую плоть. Англия, несмотря ни на боль, ни на шок, смог лишь только широко открыть рот и глубоко, предательски шумно вдохнуть. И ни кричать, ни ругаться, ни дернуться сил уже не оставалось, и, судя по ощущениям, не хотелось. Эта боль оказалась неожиданно терпимой, близкой и тело алчно реагировало на неё, будто нуждалось, как в пище и воде, впитывая жадно без остатка. Дыхание уже на следующем вдохе выровнялось, успокоилось, и Иван, уже не ощутив сопротивления в пальцах, перевернул покорную ему голову другой щекой к себе. И точно так же, лишь его жаркий язык коснулся пылающей кожи, Англия почувствовал властный сильный толчок углубляющейся в него плоти. Во рту мгновенно пересохло от осознания того, что запачканными в сперме остались только губы. Это настолько поразило его, что он не смог вдохнуть. Поцелуй. Вот к чему ведет его элементарная игра, одновременно отвлекая от неприятных ощущений проникновения. Здорово! Она действительно отвлекала, заставляла концентрировать своё внимание именно на лице русского на его жестах, не заботясь своим собственным состоянием. Нереально было упустить хоть бы крошку этого спектакля, сыгранного в угоду одному единственному зрителю. Иван заставил Артура глядеть на себя и наклонился очень близко, ухмыляясь прочитанному в глазах пониманию. Губ коснулся язык, слизывающий последние капли спермы, а толчок до упора, последовавший сразу за ним, заставил Артура потрясенно распахнуть рот, призывно выдыхая жаркий воздух прямо русскому в губы. Тот не стал дожидаться более и поцеловал любовника, властно и беспрекословно. Нежданная эйфория накрыла британца, не отягощённая ни похотью, ни страстью. Просто странная, необъяснимая сейчас радость от его прикосновений, от его внимания и благосклонности. Как будто от снисхождения единственно любимого, почитаемого божества, и странно, ведь русский же не мог быть ни тем, ни другим для Керкленда. Иван отпустил его руки, и они тут же обвились вокруг его шеи, прижимая бездумно и судорожно. Жаркое стремление сделать всё, чтобы это чудесное слияние в поцелуе не прекращалось, сносило все последние барьеры, окутывало изумительной теплотой и тревогой. Англия не сразу различил сквозь взорвавшееся сознание движение тел. Русский сминал его под собой, аккуратно, неутомимо двигая бедрами, и ловя каждый вдох, ещё боясь нарушить его ритм. Боль ушла совсем, и даже как-то обидно осознавать то, что не вернется больше, что упустил её время, позволив русскому затмить всё. Остались только тяжесть и жар. Впрочем, сожалеть англичанину Иван не позволил, лишь только тот опомнился, русский отстранился назад, перехватывая Англию за бедра. Артур, недолго думая, уцепился за него, приподнявшись, сцепив руки за спиной. Было неудобно, но приятно ощущать биение его кожи под ладонями. Иван не разделял его активности, но позволил британцу недолго тешиться этой близостью, немного промедлив, улыбнулся коварно, а после начав вбиваться в его тело неистово. Англичанин, вскрикнув от неожиданности, соскользнул вниз на простынь и выгнулся, резко задохнувшись. Неудержимый стон и пара оборвавшихся ругательств, сорвавшиеся с губ, указывали, что Брагинский не прогадал с направлением движения, хоть Артуру показалось, что русский даже не пытался угадать и подстроиться. Русского били судороги, он ускорялся, всё глубже вгрызаясь в плоть, всё безумнее ударяясь о тело, почти выходя на всю длину, почти разрывая связь, отчего до пошлоты громкие звуки шлепков раздавались в комнате, а старая кровать тихонько поскрипывала им в такт. В этих звуках, в этих движениях, в собственном тяжелом дыхании, сливающимся с громким дыханием русского, и нарастающем запредельном напряжении Англия окончательно потерял нить разума и растворился в буре захвативших его ощущений. Иван захрипел и, углубившись до упора, замер, тотчас же изливаясь внутрь. Артур почувствовал растекающееся внутри пульсирующее тепло, расслабляющиеся мышцы русского, поддавшегося усталости. Брагинский, потяжелев мгновенно, соскользнул неловко с него, и, утомленно упав рядом, с блаженным видом удовлетворенно закрыл глаза.