Зимние цветы

Нежно-розовый румянец на бледных щеках, темные струи волос, спадающие на плечи. Чашка сакэ в полупрозрачных руках — как безмолвный спутник души в этот вечер. — Что ты ищешь здесь, под всем этим снегом? — Я просто грущу, — смахнула с волос белый саван. — Мой поэт уже год, как покинул свой дом. Словно был он, а может быть вовсе и не был. Улыбается, рядом садится с ней. Невесомые хлопья все ткут свое покрывало. Тишина, словно целый мир вдруг окутало сном. Ах, пришла бы весна и согрела сердца поскорее. — Горевать об ушедшем только себе же больней. Подними взор потухший и вскоре увидишь снова пару глаз, пару рук, отпечаток души такой, что готова творить, выводя вслед за словом слово. Тонкой кистью, без устали — пальцы неспешно немеют, но все так же бегут, увлекаемые строкой. Тишина вновь ступает по древним каменным плитам, только ветер качает все, до чего коснется. — Может быть, ты и я будем так же однажды забыты? Может быть, как и он, мы уйдем и уже не вернемся? Сколько песен покинутых, сколько разрушенных храмов, сколько слов поистерлось с времени мятых листьев? Говоришь мне забыть, но ведь то же случится с нами, как могу я предать память терпкую чувств и мысли? — Предавать не прошу я, лишь только прошу очнуться — словно льдом ты сковала шелковое многоцветье. Тот, кто в землю сошел, вновь не сможет к жизни вернуться, но легенду о нем нашептать чьей-то кисти способен ветер. Будь же ветром, незримо качающим локон, чьей-то чистой души печальных историй сосудом... — Обнимать рукавами своими кого-то другого? И надеяться, что этот дар сотворит мне чудо? Снова чашка сакэ опустела и, вновь наполнив ее взмахом руки своей молчаливым знаком, она тихо вздыхает, охваченная тоскою. — Я прошу, средь зимы расцвети для меня, Мурасаки.