Раны

      Война кровавыми пятнами покрывала изрытую сражениями землю, пропитывала воздух едкими запахами гари и разложения и, медленно пробираясь в души людей, щедро одаривала их отчаянием.       Госпиталь пришлось разместить в сыром подвале для того, чтобы хоть как-то обезопасить больных и раненых, дать им шанс передохнуть, перевести дух. Тяжелое марево окутывало полутемное помещение, и даже сквозь стоны раненых можно было услышать, как с обветшалого деревянного перекрытия с хрустальным перезвоном капает вода.       Сыро, мокро, холодно. Запахи плесени, крови и ужаса сковали эти стены невидимыми оковами. И, даже поднимаясь на свежий воздух, Цунаде явственно ощущала их на кончике своего языка.       Оторванные в пылу сражений руки и ноги, израненные и немощные шиноби; кто-то молил о спасении, кто-то умолял о смерти, а кто-то терпел боль молча, лишь иногда морщась от прикосновений прохладного латекса перчаток к кровоточащей ране. Цунаде слишком давно потеряла счет измученным и истерзанным войной.       Сейчас перед Цунаде на операционном столе лежит очередной обреченный. Война вспорола ему живот когтистой лапой, вывернув внутренности наружу, превратив их в месиво, и бросила беднягу умирать на залитом кровью поле. Его принесли в надежде, что у него есть шанс выкарабкаться. Ведь она гениальный ниндзя-медик, единственная, кто еще может помочь. Но никто из них не знает, как сильно она дрожит при виде ран на телах шиноби, умирающих у нее на руках. Как ее концентрация летит к чертям, и она превращается в тряпичную ничтожную куклу, которая не способна ни на что, и лишь тошнотворный запах плесени вынуждает держаться за стремительно ускользающую реальность.       Неровное зеленоватое свечение испуганно дрожит в ее руках. Тихое хриплое дыхание режет ей слух, от запаха кровавой ржавчины темнеет в глазах, но она упорно продолжает разжигать спасительное пламя лечебной чакры, силясь срастить разорванную плоть, силясь одолеть внутренних демонов, отравляющих ее жизнь непримиримым страхом. Она не может проиграть, не должна! Не в этот раз и не в следующий, слишком много раз она ошибалась и слишком многих не смогла спасти. Осознание этого мучило и терзало ее, преследовало, окутывало тяжелым полотном, сотканным из боли и печали, а когда ему становилось тесно, вырывалось из нее криками от ночных кошмаров.       Сейчас Цунаде не могла сказать, сколько времени прошло с тех пор, как она здесь, час, два, а, может, целую вечность, но ей так и не удалось остановить кровотечение. Она отчётливо слышала, как замедлило свой ход, а потом и вовсе остановилось чужое сердце, ощущала, как ее онемевшие, измазанные в чужой крови пальцы перестали дрожать, чувствовала, как по щекам скользили злые слезинки отчаяния, и оковы страха медленно отпускали ее.       Зияющая рана на теле мертвеца больше не пугает.