Ночная смена

- Ну охуеть теперь, - бормочет Стилински, обозревая испачканную в крови «пижамку». На роже у него тоже бурые разводы – то ли в вампиры подался, то ли артериалкой стрельнуло, он как раз какого-то мудака с трассы тащил. Мудак, нахлебавшись пойла, а то и накурившись, прыгнул в седло мотоцикла и пошел искать подвигов на свою задницу. Одного из «подвигов» МакКолл с матами зашивает в процедурной. У «подвига» погибла маленькая дочка, заботливо пристегнутая детским креслицем, так что «подвиг» сидит смирно, в топорном шоке, и пытается дышать через раз, и Хейлу теперь хочется разхреначить чью-нибудь рожу. Размахнувшись, он высаживает костяшки пальцев о грушу, что-то даже трещит – то ли в груше, то ли что-то у него самого - внутри. Стилински разваливается на низком продавленном диване – прямо хочется отвесить пинка, лицо пофигистичное в высшей степени, видно, что человек доживает часов пятнадцать на смене, и, походу, домой не торопится. А куда торопиться, Стилински только-только похоронил отца, так что теперь там, якобы дома, полный порядок и резко запризраковевшее пространство, которые бы в тридцатник надо заполнить вопящими детишками и сварливой женой, только Стилински придумал получше и топится в работе. МакКолл распахивает дверь ногой. На морде очередной синяк, похоже, «подвиг» пришел в себя - или в процедурную заявилась одна из прелестных черноволосых и темноглазых медсестричек, с которым МакКолл по очереди трахается в подсобке. Наверно, обе заглянули одновременно. Гении думают одинаково. Дереку пофиг, Дерек остервенело душит грушу. Ему хочется орать, но он терпит до утра. Утром. Бутылка пива, две, три, текила – блин, где же найти бар с таким же оборзевшим расписанием, как у него самого? Хейлу хочется обратно на войну, он все еще не привык жить мирно, ему то и дело кажется, что он упадет под градом выстрелов или взрыв расхерачит ему нутро – так, как это делают маленькие девочки, которых он никогда не видел и которых не увидит никогда просто потому, что какой-то мудак - вроде него самого - пьяным сел за руль. У всех проблемы, тоном полкового священника вещает себе Дерек. Ты не можешь убивать окружающих просто потому, что они тебе не нравятся. Просто потому, что мир несовершенен. Стилински открывает рот и заводит болтать, но делает это явно лениво, недовольно, так что получается без задора, без огонька, и Дереку так же, без охоты, слабенько хочется проломить ему голову, но он не может… МИР НЕСОВЕРШЕНЕН …потому что Стилински нахрен тоже человек и ему тоже выговориться надо, тем более, что трендит он с МакКоллом, а Хейла не трогает – знает, когда тот невменяем. Они как будто все друг про друга знают. И они могут бесить друг друга, и выносить мозги, и драться – у тощего болтливого Стилински классный хук левой, зубы Дерека это помнят – и скупо рыдать – пощечины у Скотта тоже ничего. Дерек снова бьет. Лоре было двадцать один. Коре – всего пятнадцать. Талия, дядюшка Питер, кузен Хоган, близнецы – все, в один миг превратились в жирный пепел на металлоконструкциях. Да, это, конечно, были не Башни-Близнецы, но тоже, блять, ничего хорошего. По крайней мере, они убрались быстро. Не мучились. Хоть испугаться наверно успели. Но это быстро. Раз – взрыв. Два – ничего. МакКоллу меньше повезло. Он берет ночные смены и не спит – сколько там, четверо суток без сна и умираешь? Скотт вроде как уже давненько дохлый тогда – только чтобы днем просиживаться у постели сына. Лиаму семь – гребанная арифметика, Хейл вечно что-то считает, это его самого бесит – и большую часть своей жизни он умирает. Семь из семи, блять. Полное попадание. Мамочка-доброхотка сбежала сразу, а этот не сдается, вымаливает, выгрызает лишние деньки – как бешеная собака, вцепится – не отдерешь, и зубы скалит так же. Доберман. Ротвейлер. Собака Баскервилей. Волчара. Будь мы стаей, мы были просто охуенно дерьмовой стаей, думает Дерек под треск костей. Ничего, он же не хирург, мать его за ногу, ему можно. Стилински глухо матерится – похоже, до дыр стер тапки, а денег не ожидается. Короткий перерыв подходит к концу, это все чуют, потому что не нужно обладать экстрасенсорными чувствами, чтобы слышать вой сирен, приближающихся к корпусу общей хирургии. Хейл щелкает костяшками. МакКолл салютует минералкой. Шаги на лестнице убыстряются, отсчитывая мгновения до мгновенной аннигиляции: - Мальчики!! – нетерпеливо зовет голос. Какие они, в задницу, мальчики?! - Идем, - торжественно обещает Скотт, ожесточенно копаясь в сотовом. Нет, по ходу, никто не звонил и не писал. Полковнику вообще никто не пишет. Полная луна скалится в лицо, и Дерек огрызается в ответ: - Пошла нахуй, - бормочет он и толкает грушу так, что та летит с крючка на бетонный пол крыши больницы. - Что ты сказал?!! – возмущается голос, и Дерек наконец узнает его: - Идем мы, идем, - коротко вопит он в ответ и снова, тише, повторяет блядско-желтому боку луны. - Иди нахуй. И все они идут.