flower (or cactus).

Донун никогда не обижается – может, у него просто нет на это прав. Может, дело в том, как сильно он любит этого придурка. Может, что-то другое. Да, точно. Что-то другое, и Донун не знает, что именно. Он не чувствует себя брошенным мальчиком, и сердце не разваливается на кусочки, как было с Кибомом, которого Ухен бросил у всех на глазах. Чунхен уходит с Хенсыном, он часто уходит с такими, как Хенсын, чаще только с такими, как Дуджун, но Донун ничего не имеет против. У них с Чунхеном одна на двоих квартира, одна на двоих кофеварка и ни одного обещания. Только Чунхен всегда возвращается, как будто все же обещал что-то. Если не Донуну, то, может, самому себе. Они познакомились в цветочном магазине, где Донун подрабатывал в свободное от колледжа время. Это был маленький городок, где все друг друга знали, и конечно же Донун знал Чунхена, только никогда не был знаком с ним лично. Донун знал, что Чунхен трахает все, что движется – без извинений, сожалений или оправданий. Ему дают, он никого не принуждает. Никого не задерживает и сам не задерживается. Номер его телефона так никто и не знает. Зато, все знают адрес – почти весь город побывал там, в его квартире. Он писал песни и продавал их, себя же – никогда не продавал. У него гордость выше, чем все небоскребы Нью-Йорка вместе взятые. И даже Донун, который всегда презирал таких людей, восхищался Чунхеном. Там особо нечем, но Донун все же нашел кое-что. Этот человек всегда говорит правду. Какой бы дерьмовой она не была. Чунхен долго стоял возле пионов, а Донун долго пренебрегал своими обязанностями продавца, любуясь им. За космеей хорошо было видно. Он даже не заметил, когда Чунхен подошел к нему и спросил: - Нарциссы есть? Донун тогда подавился жвачкой. - Только красные, - так и не повернувшись, ответил он, - но в понедельник привезут белые и желтые. В понедельник не его смена. Чунхен не мог этого знать. - Тогда я сейчас куплю те цветы, которые тебе нравятся, а в понедельник ты купишь нарциссы для меня. Донун задохнулся от такой… не наглости даже, просто уверенности в себе. Все знали, что Чунхен и его самомнение такие… большие, что если хочешь одно, придется терпеть и второе. - Так какие тебе нравятся? - Чунхен медленно развернул Донуна лицом к себе, коснулся его волос. Донуну это не льстило, нет. Чунхен еще просто не понял, что Донун не входит в его список тех, кого он трахнул или кто в него влюблен. - Кактусы, - ляпнул Донун. Хотя, конечно, ему нравилась черная космея, - такие же, как ты. Оу. Это все, что смог выдавить из себя Чунхен после этого. Его прокуренный голос давал о себе знать мурашками вдоль позвоночника Донуна, еще чем-то посторонним внизу живота. У него взгляд такой… глубокий, хотя ему вряд ли интересно заглядывать так глубоко в каждого человека. Донун это не льстило. Просто совпадение. - Ну, еще никто не сравнивал меня с кактусом. Он взял маленький анакампсерос в синем горшке. И всерьез намеревался встретиться с ним еще раз. - Ты же знаешь, где я живу, так? Чунхен все еще думал, что у них с Донуном что-то было. А его грубость, наверное, объяснил тем, что разбил парню сердце, когда сказал, что это был просто трах, не больше. Но Донун только рассмеялся, сжимая купюры в руке. - Ради Бога, у нас с тобой ничего не было. Откуда мне знать, где ты живешь? Вообще-то, все знают. Даже те, кого я не трахал и никогда не трахну. Но Донун никогда не жаловался на внешность, и Чунхен тоже видит это. Не понимает, как мог такое пропустить. И это тоже не льстит Донуну. Ничего из того, что говорит или делает Чунхен, не льстит. Ничего до тех пор, пока Донун не понимает – они… вместе, даже если это по-чунхеновски нелепо. Просто Донун знал все (или почти все) слухи об этом Чунхене, и знал, что он ни с кем не спит больше одного раза. Тот понедельник и те нарциссы изменили жизнь обоих. Все еще никаких оправданий, извинений или сожалений, никаких обещаний, но Чунхен всегда возвращается к Донуну, с каким бы красавчиком не трахнулся ночью. Кактус еще не зачах. И каждое утро Чунхен возвращается, чтобы лечь спать на кровать, где спит Донун. Он предельно осторожен, чтобы не разбудить его, но все равно будит. - Голоден? Чунхен всегда говорит, что да. А Донун всегда бьет его и ворчит, что ужин в холодильнике, «только разогрей». Чунхен не сразу идет на кухню, греется в сонных объятьях Донуна и находит это до тошноты романтичным, но не спешит с двумя пальцами в рот, потому что… что бы он не говорил, валяться в чужих объятьях и никуда не спешить – это здорово. А когда ты знаешь, что эти объятья всегда будут ждать тебя здесь… То ощущения в разы сильнее. - Ну и как он? - Донун имеет в виду Хенсына. Не то чтобы ему интересно, но Чунхен и сам расскажет, здесь вопрос только в том, кто быстрее спросит. Не хочешь ли ты узнать, как Хенсын трахается? Это последнее, что Донун хочет слышать. Но ему все еще не обидно. Просто он не понимает, вот и все. - Так себе, - Чунхен всегда честен, любит детализировать и унижать. Сейчас он мог бы сказать, что с Хенсыном лучше, чем с ним, но этого не происходит, и тогда Донун понимает, что правда, а что нет. Правда в том, что Чунхен любит его. Любит быть с ним, любит секс с ним, любит к нему возвращаться. Он бы и жил как раньше, один, но Донун смог заполучить сердце этого парня вместе с номером телефона, которого еще никто не знал. И сердца Чунхена… еще никто не видел. - У тебя в животе урчит, - Донун толкает его с кровати, чтобы поел уже наконец. Чунхену холодно, он только что с улицы, а там почти ноль градусов. Холодно. Донун всегда горячий, всегда молчаливый и такой высокий, что Чунхен честно удивился их разнице в возрасте. - Спи, ладно? – уже в дверях кухни говорит Чунхен, и в голосе режется забота, которой никто и никогда не слышал от Чунхена, не надеялся услышать, а если надеялся, то пожалел об этом. Донун слышал заботу в его голосе раз сто, даже больше, как бы не старался Чунхен ее скрывать, - если ты еще раз из-за меня опоздаешь к первой паре, мне… - Впервые будет стыдно? Чунхен долго смотрел Донуну в глаза, прежде чем усмехнуться и ответить: - Да, черт возьми, да. Хорошо, что есть тот, кто скажет за меня те слова, которые я не хочу говорить. Чунхен не черствый, Чунхен не бесчувственный. Чунхен не холодный, и не эгоист даже. Не нарцисс, хотя его самомнение все еще внушительных размеров. И он не кактус, пусть и колется иногда. Чунхен как черная космея, которую Донун очень любит. И сходство только в том, что Донун любит и то, и другое. Чунхена вообще нельзя сравнивать с цветами. Зато Донуна можно. И Чунхен сравнивает. (они останавливаются на одном и том же цветке)