Writing on the Table/Узоры на Столе

Эмма... Эмма... Эмма... Эмма... Эмма... Эмма... Эмма... Румпельштильцхен выпустил болезненный смешок, закручивая хвостик у последней «а» на бумажном листе. «Должно поместиться», – думал он, пряча страницу в небольшую щель, усердно выкопанную им в податливом камне. Разрозненные ниточки, наконец, сплетались в единый клубок; и всё, что Тёмному теперь оставалось, – просто ждать. Свет покинул его глаза, но он продолжал хихикать, зная, как это встревожит стражников. Только бы ожидание далось легко… На протяжении веков единственным, на что он имел право дружеского притязания, являлось перманентное состояние ожидания – ожидания соглашения с Корой, ожидания рождения Реджины, ожидания встречи Белоснежки и Прекрасного. Ожидания… Впрочем, многочисленные сделки и магия до сих пор как-то помогали ему не сойти с ума (хотя мало бы кто подтвердил его психическую устойчивость). Сейчас же Румпельштильцхен застрял в самостоятельно сконструированной клетке, части собственного плана, уповая на то, что Реджина, в конечном счёте, грамотно воспользуется предоставленным ей проклятием, пока главный зачинщик будет праздновать победу червивым хлебом. Само по себе его состояние не было бы столь ужасным, если б только обнаружилась хоть какая-то возможность отвести магии роль отдушины – однако сны демона облекались в почти физическую оболочку. Его рассудок (возможно, не в идеальном первоначальном виде) вернётся только тогда, когда Реджина перестанет бесцельно кружиться и убьёт своего грёбаного папашу. Но до тех пор заключённому приходилось мириться с симпатичным юношей, то и дело возникающим в камере и повторяющим, что он простил непутёвого отца и они могут идти домой; или с тем Беем, подтверждающим, что прощению не бывать, резко отворачивающимся от родителя и убегающим во тьму. Или, что ещё хуже, узник видел их обоих сразу. Сегодняшняя ночь оборачивалась как раз тем, «двойственным», фантомом. Сперва, как обычно, он её почуял. Слабый аромат – помесь роз и нимфей – сопровождающий её всюду, вытесняющий неприятное зловоние подземелья. Следом за запахом последовал шорох лёгкой поступи, пробивающийся сквозь казематную пыль: такой же призрачный, как и сыновий образ. Пленник надеялся, что в этот раз её облик сформируется полностью: меньшее, на что она была способна. Маг не выдержал бы, явись она, объятая пламенем, молящая, чтобы он потушил пожар, подчиняемый воле церковников. С другой стороны, даже огонь не мог соперничать с градусом ужаса иных видений; как например, хотя бы с тем, когда она, ослеплённая и лишённая кожи, пыталась объяснить Тёмному, почему выпрыгнула из окна той самой башни, в которую её заточил родной отец. Но нет. Эта Белль была новой. Или, как он предположил, старой: именно такой, какой он изгнал её из замка, – в синем платьице и со всей прочей дребеденью. Его сердце сжалось, когда она, издав слабый всхлип, обхватила прутья решётки. – Румпель, ты здесь! – она засмеялась перезвоном колокольчиков – звуком её собственного имени. Он едва улыбнулся ей в ответ, горько вымолвив: «Но ты – нет». – Что? – девушка отступила на шаг назад, тут же изменившись в лице. – Ты слышала меня, дорогуша. Тебя здесь нет, – он хотел отвернуться, но не сумел: будто врос в землю, очарованный, жадно выискивающий её глаза. – Никогда не было. – Неправда! Клянусь, Румп, я в самом деле тут! – она имела наглость продемонстрировать возмущение. Его разум... площадка для безумных больных игрищ. – Не делай этого, милочка. Не вытворяй со мной такого вновь. Она нахмурила брови, как всегда в этом фрагменте сновидений: «Не делать чего?» Тёмный съёжился и опустил взгляд: «Не заставляй меня верить, будто ты жива, тогда как это – всего лишь сон». Её ладони достигли его рук раньше, чем он успел их отвести, затягивая хватку тугим арканом. Прежде ощущение не было настолько острым и явным: даже маленькие линии, испещрявшие пальцы гостьи, казались реальными. «Всего лишь сон, – повторял про себя Тёмный, очутившись в её объятиях. – Ты мертва». Пальцы Белль прошлись по волосам узника, разглаживая спутанные локоны так нежно, словно те являлись самым драгоценным, к чему девушке до сих пор удавалось прикоснуться: «Разве это похоже на сон?» Его тело колотил озноб: «Никогда не похоже. Больше не…» – Я нашла твоего сына, – прошептала она, и зажмуренные веки Тёмного вздрогнули. Он не будет плакать. Не здесь, не так. – Может ли это заставить тебя поверить? – Из всех фраз, что ты могла бы мне сказать, именно эта вынуждает меня избегать ложных надежд. Пожалуйста, Белль. Оставь меня в покое. Я не могу… – приступ удушья испугал нутряного труса, заставляя мужчину буквально выкашлять поглотившие его эмоции. – Я не могу уйти. Я именно там, где мне должно находиться. Она немного поколебалась, но не исчезла. Затем вздохнула и прижала руки к его лицу: «Отлично, тогда остаётся одно». Румпельштильцхен усмехнулся: «Да неужели?! И что же?» Её губы проигнорировали насмешку, раскрываясь розовым бутоном рядом с уголками его рта. О таком он не смел и мечтать. Кожа пленника мерцала, натягивалась и сжималась, как и годы назад, когда Белль впервые поцеловала его. С такими чарами даже он не в силах был совладать. Но, к счастью или нет, она остановилась. Маг подался вперёд и упал, наблюдая с нового положения, как Белль силится открыть засов и как его кожа обретает привычный зеленоватый оттенок. Он так и сидел на полу, пытаясь унять головокружение и пляску скачущих мыслей, когда подбежавшая девушка опустилась подле него на колени и обняла его за плечи. – Румп? Ты в порядке? – Белль, – прорыдал он в ответ, притягивая её ближе. – Ты жива! Жива! – Конечно жива, – она улыбнулась, хотя в глазах её сияла влага. Попытки унять изводившую его дрожь ни к чему не привели – пришлось наплевать на чуждые ему неуклюжесть и перестук зубов: даже если бы он пожелал, то не смог бы прекратить целовать Белль. Сейчас имело значение лишь то, что девушка была настоящей, находилась рядом и всё ещё его любила. Чувство, возникшее, когда он оторвался от губ возлюбленной, напомнило отзвук тоски по отрубленной конечности. Румпельштильцхен прервал поцелуй, тем не менее прижавшись лбом к её приподнятому челу. – Где Бей? – Твой сын? Румпель кивнул, осознавая, что до этих пор ни разу так и не назвал ей имя своего дорогого мальчика. – Не здесь. По крайней мере, пока. Но я обнаружила кое-что, возможно способное пролить свет на его местонахождение. Вот почему я за тобой и пришла, невзирая на то, что ты не желаешь отсюда никуда уходить… – Теперь это не имеет никакого значения, – перебил он, – я здесь только по той причине, что моё прозябание в каземате – своеобразная тактика по поиску Бея. Хотя… – фыркнул Тёмный, – должен признать, что твой план звучит гораздо проще. На это его заявление Белль только широко улыбнулась и помогла им обоим подняться на ноги. – Надеюсь, – откликнулась она, украдкой смахивая выступившие слёзы. Маг заметил движение и аккуратно провёл ладонью вдоль её скул, похищая солоноватые капли и слизывая их с собственных пальцев. Девушка покраснела, бормоча слова благодарности. – Итак, то, что я нашла, находится наверху, в зале заседаний. Нам необходимо будет немного подождать снаружи: когда я заглядывала туда, они как раз приступали к совещанию. Белль потянула Тёмного к туннелю, однако тот резко её приостановил: зачем, чёрт возьми, тащиться пешком наверх, когда можно использовать магию, тем более, что поиски Бея вот-вот должны увенчаться успехом? – Позволь мне, – произнёс Румпельштильцхен, защёлкав пальцами. Белль пожала плечами, и он воспринял этот жест, как знак одобрения. Одна вспышка пурпурного дыма, да пара шагов – и сообщники оказались у входа в зал. Им несказанно повезло: прислонившись к деревянной панели, они услышали отзвук тяжёлых удаляющихся шагов и лязг главной двери, оповещающий, что помещение освобождено. Румпельштильцхен бросил беглый взгляд на, казалось, чудом обретшую плоть Белль и, перед тем, как войти, поцеловал её ладошку. Его глаза стремились выискать малейшие следы магии. Он знал, что Белоснежке с её муженьком хватило бы ума не наколдовывать волшебный портал прямо посреди комнаты, однако Тёмный ощутил едва заметные колебания могущественного заклятия, исходившие от платяного шкафа, спрятавшегося в углу. – Он выглядит совершенно обычным, – заметила Белль, точно прочитав его мысли, – но ранее я успела подслушать, что если ты зайдёшь в этот ящик, то сможешь переместиться в мир, не ведающий колдовства. – Туда, куда отправился Бей. – Скорее всего, – кивнула девушка. Маг вздохнул глубоко и натужно, а затем ухватился за ручку шкафа. Белль, однако, не спешила последовать за ним. – Что с тобой, дорогая? Она улыбнулась обращению, впрочем, продолжила стоять, беспокойно переминаясь с ноги на ногу. – Понимаешь… я всем сердцем разделяю твою боль от разлуки с сыном, но… если ты его найдёшь, разве не захочешь проводить с ним каждую свободную минуту? Я надеялась… мы могли бы выкроить немного времени только для нас двоих. Совсем чуть-чуть… более чем достаточно. – Что это ты замыслила? – сдержать улыбку не представлялось возможным, однако она трансформировалась в нечто более тёмное и обескураженное, когда девушка дрожащими руками поддела верхнюю застёжку лифа. В глазах мага всколыхнулся огонь – он это почувствовал – знал, что горящие языки пламени обручем охватили чернеющие зрачки. Он старался не поддаваться внезапно возникшему смущению, но страсть волной накрыла любые дерзновения его выдержки. Белль хохотнула, наконец расстегнув третий крючок, и заглянула в его лицо. «Я никогда раньше такого не делала, – призналась она, – по-настоящему… Предполагается, что я должна раздеться первой, правильно?» Как только смысл сказанного достиг его сознания, Тёмный отрицательно замотал головой. Не обращая внимания на смятённый взор возлюбленной, он шагнул к девушке и потянул на себя рукав её платья: «Нет, предполагается, что я должен раздеть тебя». Он моргнул, и нервозность вернулась в десятикратном размере: «Только если ты готова». Она застенчиво оглядела его из-под опущенных длинных ресниц, однако тоном уверенности проговорила: «Конечно готова, Румп. Я люблю тебя». В наслаждении Тёмный прикрыл веки. Пусть бы она вовек больше ничего не произнесла, этих слов навсегда достаточно, чтобы забыться от удовольствия. – Хорошо. Он не стал бороться с остальными застёжками; резкий взмах ногтей рассёк платье пополам, окаймляя порванной тканью ступни девушки. Крепко сжав её бёдра, Тёмный придавил тылы Белль прямо к круглому столу. – Здесь?! – она вскрикнула, когда маг слегка приподнял её. – Я не могу ждать, любимая, – ответил он, запечатывая её губы быстрым поцелуем. – Если ты уверена, то я не в силах медлить. Она рассеянно кивнула и откинулась назад, предоставив ему беспрепятственный доступ к белоснежному корсету. Стан был полностью обвязан шнуровкой, да так плотно, что в кои-то веки Тёмный поблагодарил самоё себя за умение справляться с неподатливой тесьмой – это область его умений и знаний. Когда корсет был расшнурован, Румпельштильцхен смог вдоволь полюбоваться грудью девушки, скатав натянутую материю прямо под светлые полушария, наслаждаясь вынырнувшими сосками-вишенками. Во рту мгновенно пересохло. Однажды он уже видел её обнажённой. Лишь раз уловил столь хрупкий момент… Сад был полон дождя, он полнился ею и небесной влагой, но Тёмный поспешил загнать свою подопечную к теплу домашнего очага. А позже, зайдя в её комнату с чашкой чая и целым подносом ехидных замечаний, дабы как-то уравновесить её доброту и свой сарказм, он увидел, как она снимает мокрые одежды, облипающие её второй кожей. Если бы он был человеком, то не преминул бы покраснеть и, запинаясь, пробормотать извинения. Но он, Чудовище, наделённое магической силой, просто исчез, растворился маревом, оставляя девушку наедине с мыслями об игре собственного воображения. Однако его воображение никогда не упускало возможности напомнить своему хозяину о том кратком миге вуайеризма. – Опиши меня. – Что? – он взглянул на неё, шокированный, почти забывший, что Белль была здесь, рядом, и вполне реальна. Робкая улыбка тронула её лицо: «Я хочу видеть себя твоими глазами». Маг заколебался. О том, что она алкала, он имел весьма смутное представление, если так можно было назвать полнейшее непонимание её просьбы. У него, конечно, были женщины и после Милы, но с ними, как правило, некогда, да и не о чем было говорить. Особого удовлетворения от случайных связей Румпельштильцхен также не испытывал, ибо большей частью они осуществлялись с целью унизить (нет, он никого не принуждал и не насиловал – даже у Тёмного был свой кодекс чести) девиц, решившихся на сделку. Но сейчас не было никакой сделки. Лишь желание Белль. И будь он проклят, если осмелится хоть чем-то её расстроить, когда она ради Чудовища воскресла из мёртвых. – Твоя шея, – заикаясь, молвил он, проводя по предмету обсуждения подушечками пальцев. – Странно, я как-то представлял, что слизываю с неё остатки муки после твоих кулинарных подвигов. Она во мне всегда вызывала недюжинный аппетит – такая алебастровая, лебяжья, такая изящная… – Продолжай, – подбодрила Белль. Он улыбнулся и провёл ладонью вдоль её декольте. – А твои губы… выше всяческих похвал: безупречный розовый оттенок, идеальная округлость, изгиб... Это, – рука Тёмного задержалась на её ключице, – пытка, мука невыносимая. Твои платья всегда слишком дразняще обнажали эту область, и мне хотелось губами прочертить путь от одной косточки к другой. За ответом незамедлительно последовало действие. Он зарычал, коснувшись шеей девичьей груди. – А это, – маг зажал её сосок между большим и указательным пальцем, – так и просилось мне в рот, вырисовываясь очертаниями под одеждой. Вообще-то… Прежде чем Белль успела бы его сдержать, мужчина склонился и обхватил губами одну из кремовых маковок, заглатывая и покусывая её зубами. Они застонали одновременно, когда Тёмный прошёлся по соску языком. – Вкусно? Он отчаянно закивал, прикрывая веки и стремясь запомнить каждую деталь, каждый дюйм её тела. – Такие сладенькие сосочки, сахарные, тёпленькие, как и вся ты, – он ещё немного их поласкал, а после переместил своё внимание на впадинку промеж грудей. – А здесь горячо, и пахнет мускусом и солью. Но как такое возможно? – маг уже разговаривал сам с собой, однако блаженные стоны девушки прямо заявляли, что она ничуть не была против. – Как может быть всё это даровано мне одному? – Просто, – засмеялась Белль, горя желанием и страстью, – я люблю тебя. Какая… какова я на ощупь? – Божественная. Такая лакомая, такая совершенная… везде. Она перехватила его руку и поместила себе между ног, несмотря на то, что лицо её покрылось пунцовыми пятнами от такой небывалой дерзости: «Даже здесь?» Его пальцы заскользили по её бугорку, а дыхание пропало где-то в натяжении брюк. – Твои завитки такие мягкие и влажные. Быть внутри тебя… важнее, чем дышать. Но я подожду. Подожду, покуда ты не почувствуешь то же, что и я. Белль хныкнула, и он погрузил свою руку глубже, задыхаясь от взбудораживших его чувств: «Боже, да тут ещё мокрее! Ты вся течёшь, любимая». Большой палец нажал на клитор, вынуждая девушку толкнуться в горячую ладонь мага. Он больше не мог ждать; остальные пальцы нырнули вглубь, заставляя Белль кричать от наслаждения. – А здесь, – прохрипел он, по основание окуная их в прорезь между складками, – находится очаровательная маленькая точка, дрожащая всякий раз, когда я к ней притрагиваюсь. Тебе хорошо, любимая? Поэтому ты меня так крепко обняла? Девушка забормотала что-то нечленораздельное. Любой мог бы подумать – что от боли, не имея возможности видеть, с какой теплотой она смотрела на возлюбленного. О, этот райский звук движения руки в её лоне! Достав пальцы, Тёмный поднёс ладонь к губам, смакуя сладость внутренних соков, а затем поцеловал Белль… хищно, ненасытно. Она спросила, теряя дыхание: «И какой… какой у этого вкус?» – Твой, любимая, – он выпустил краткий стон, – только твой. Если бы он не был так увлечён прокладыванием влажной дорожки вдоль её тела, то, несомненно, снова ударился бы в рыдания. Такого всепоглощающего счастья ему испытывать ещё не доводилось. Возможно, только однажды, когда он впервые держал на руках собственного сына. Белль таяла и изгибалась на столе, покуда Тёмный пытался зафиксировать свой язык внутри её чресл, полируя носом набухший клитор, стирая последние границы между двумя любовниками. Девушка зашлась в экстазе. – Пожалуйста! – выпалила она. – Пожалуйста, Румп, не томи меня больше! Каждый его мускул напрягся, а член, доныне успешно избегавший внимания, вдруг напомнил о себе, своенравно упёршись в стол. Маг не находил слов, чтобы описать завладевшее им состояние, но жар в его глазах мог запросто и безмолвно поведать Белль его историю. Румпельштильцхен лишь ненадолго задержался, развязывая шнуровку своих кожаных брюк, а затем напористо вошёл. – Румп! О… Румп… – Не… не произноси моего имени, – просипел он, проталкиваясь всё дальше. Её влагалище было крохотным и тесным, но маг явно настроился вместить в него воспрявший орган целиком… и больше никогда не покидать обжигающего лона. – Только скажи… В этом не было необходимости – лепетать что-то, пока она поцелуем вдыхала в него самую из умопомрачительнейших своих улыбок, пока она шептала «люблю»… Он издал животный рык, запульсировав в ней жёстче, рваным ритмом отбрасывая её то к краю, то от края стола. – Только скажи, если станет больно, любимая, – прохрипел Тёмный, насаживая её ещё сильнее. – Я так долго этого ждал… Скажи, если я излишне груб. – Ты никогда не сделаешь мне больно, – заверила Белль и в подтверждение ухватилась за его бёдра, прижавшись теснее. Под наплывом эмоций оба выдохнули: «Это… потрясающе…» Его рассудок полетел в тартарары, впрочем, Тёмный, как никогда до этого, был рад всепобеждающему безумию. Толчки становились резче и безжалостнее: это было слишком… даже для него. Но он держал заданный темп, что стало сродни безрассудству: когда их бёдра были так плотно спаяны, и девичьи ноги надёжно переплетали его поясницу, и стоны, и всхлипы касались чуткого слуха – всё напоминало агонию. Особенно когда Белль выговорила сквозь порывистые хрипы: «Я люблю тебя. Навсегда. Только тебя». – Как и я, Белль, – последовало признание, – я всегда любил тебя. Эти слова сорвали его маленькую Белль с края обрыва; и она, располосовывая мужчине спину, будто цепляясь, старалась не улететь в ту бездну, в которую её посылали неведомые ей сыпавшиеся из него молитвы. Он вылился в неё, и сжавшиеся стенки девичьего лона ещё некоторое время с трепыханием продолжали сдавливать его член. Достигнув кульминации, оба любовника рухнули в изнеможении; Тёмный неуклюже поцеловал Белль, утомлённо прижавшись к её щеке. Сердца стучали быстро, в унисон, точно стремясь пробить грудные клетки. Этого ощущения хватило с избытком, чтобы вернуть магу утраченные силы. – Как думаешь, нам достаточно? – одышливо пропыхтел Румпельштильцхен, откидывая волосы девушки назад, так и норовя снова сплести их языки. – Для первого раза – да, – ответила она стенанием. – Но я, разумеется, не откажусь от повтора… когда-нибудь… Маг тихонько фыркнул и помог ей сесть, облачая их в одежды с помощью колдовства и прибирая наведённый вокруг беспорядок. Плевать ему было на то, что подумает чета Прекрасных; но идти на свидание с сыном, пропахнув сексом с ног до головы, было негоже. Внезапная безумная мысль растянула его рот ухмылкой, и Тёмный, нащупав зазубрину, оставленную на столе ногтями Белль, чарами вывел на том же месте их инициалы. Руку неприятно покалывало, пока он колдовал; но боль тут же утихла, стоило Белль поцеловать Румпельштильцхена в шею. – Загадочка для Принца, – Тёмный осклабился и запечатлел ответный поцелуй на ладони возлюбленной. – Ну вот и всё, – промолвила Белль, с любовью осматривая мужчину, – страшно? – Ни капельки, любимая! – то, что он, пожалуй, впервые не лгал, здорово его удивило. – Не сейчас, когда ты со мной… Они засмеялись и, держась за руки, одновременно вошли в шкаф. Бей где-то там, на расстоянии секунды, и истинная любовь вернулась, – чего ещё желать?.. Его знобило. Холодный от пота, маг сжимал края тюремной койки. Всего лишь на один предательский миг он понадеялся узреть их обоих: его Белль, его Бея, раскрывающих ему навстречу свои объятия. И эта надежда озарила его лицо улыбкой. А затем ноздри втянули гниль протухшего мяса и мокроту сырой стены. И улыбка рассыпалась прахом. – Нет, – забормотал он, в отчаянье кружась по тесному ложу. – Нет. Нет. Нет. Нет… нет. Тёмный подпрыгнул к потолку, выискивая любую щель, любое отверстие, через которое они могли испариться. – Вернитесь! – заорал маг, разгребая себе лаз сквозь камень и щебёнку. – Пожалуйста, пожалуйста, вернитесь! Но никто не ответил. И сердце, пропустив удар, зашептало своему хозяину ужасающую правду. – Белль, прошу… – он всхлипнул. – Пожалуйста, ты обещала! Обещала быть настоящей! – упав на колени, Тёмный зарыдал. Пелена слёз искажала явь, делая мир ирреальным, расплывчатым. – Ты обещала, любимая. Ты обещала… Ударив кулаком по земле, он ожидал отдачи в виде боли. Но кто мог знать, что будет настолько больно? Не физически… Часть его всё ещё не верила, блуждая в мире грёз, – полцарства за беспамятство! Тёмный поднёс руку к глазам, обнаруживая под ногтями сгустки запёкшейся крови. С другой руки призывным светом маяка горели, расцветая, выведенные буквы «Р» и «Б» – остроконечные, выцарапанные. Он наклонился и нежно поцеловал верхушку «Б»; слюна смыла солёным прибоем окантовывающие знак кровавые корки. Его вздохи пронзили темноту, облицовывая скулёж блаженным хихиканьем, и достигли слуха охраны, дрогнувшей от страха. Но Тёмного не волновали людские тревоги – он впервые наводил на кого-то ужас неумышленно, бессознательно. Сейчас он желал только одного. Он хотел, чтобы сны оставили его в покое…