Младший брат, старший сын

Жар наконец спадает и можно пойти спать. Но Лионелю совершенно не хочется выдираться из объятий большого мягкого кресла, вставать и куда-то идти. Поэтому он протягивает руку и приглаживает растрепанные белокурые волосы, заодно снова проверяя лоб. Влажный, но уже не горячий. Арно от его прикосновения даже не просыпается – слишком вымотала болезнь. Эту простуду младший вообще перенес как-то особенно тяжело. Виноватым себя Ли не чувствует, хотя именно по случаю их приезда все трое валялись в снегу и играли в снежки. А на следующее утро Арно встретил их - горячий как печка, с румянцем во всю щеку и нездоровым блеском глаз. Эмиль – тот да, тот переживал и считал, что именно они не уследили. Лионелю переживать было некогда – надо было уложить младшего в постель, напоить микстурами и отварами, положить на лоб компресс, успокоить маму, успокоить Эмиля, принести из библиотеки большую книгу и засесть у Арно, который, несмотря на слабость, демонстрировал фамильную упертость и порывался доказать, что он в порядке. В этот раз более упертым оказался старший-старший. Лионель улыбается, поправляя одеяло, усаживается в кресло поудобнее и откидывает голову на спинку. Утром шея будет болеть, как будто по ней стукнули поленом, но не привыкать, бывало и хуже. Эти несколько ночей что-то навсегда сдвинули в его жизни, окончательно закрепили за ним – ты старший, ты первый, тебе принимать решения. Только тебе. Уже не болит, уже отболело, но от этого не легче. И не хочется оставаться одному – немного легче, когда рядом тихо дышит Арно. Арно. Теплые руки на шее, звонкий смех, еще нечеткая «р», запах молока и миндальной выпечки, фамильные черные лукавые глаза, солнечный полдень, бесконечное доверие и обожание, сказки на ночь «про Торку»… Самое близкое, самое нежное, самое бесценное – талисман от всех бед, броня от всех ударов, пока в памяти сияет солнце над Сэ и маленькие руки сжимают рукав его рубашки. Совсем иначе, чем с Эмилем – больнее, сильнее, исступленнее. И это пугает. Потому что подобрать имя для своего чувства Лионель пока не может. Но может его спрятать – ото всех, похоронить в глубине души. Близнец может быть еще растормошит, догадается, поймает его на мгновение в блеске глаз, потому что вечно прятаться Ли не сможет, особенно рядом с Арно – поймает и поймет, но вряд ли сможет разделить. Но больше никто. Бессонные ночи берут свое, и Лионель даже не думает сопротивляться и соскальзывает в зыбкую дремоту. Все вопросы граф Савиньяк предпочитает решать на свежую голову. *** Арно изо всех сил пытается казаться взрослым и серьезным, но слишком ярко блестят глаза и улыбка так и приподнимает уголки рта. Лионель улыбается в ответ и салютует бокалом со «Слезой». Вот так не успеваешь моргнуть глазом – и проходит шестнадцать лет. Казалось бы, вот только вчера вы с братом стояли на площади среди таких же парней и ждали, когда назовут ваши имена. А сегодня называли Арно. И рядом уже не восторженный мальчишка, вихрем слетавший по лестнице навстречу, едва они входили в дом – еще немного угловатый и слишком худой, но уже обещающий стать очаровательным юноша. Из-за еще не отросших после «загона» волос Арно кажется еще моложе, хотя казалось бы, куда? И весь лучится счастьем – как же, он не остается в столице, он едет с генералом Давенпортом в самую настоящую армию на самую настоящую военную службу. Совсем-как-братья. Но этот вечер принадлежит им – сюзерен отпустил Арно попрощаться с семьей. Лионель смотрит на младшего брата и чувствует гордость. Потому что и не ожидал иного – кем еще мог вырасти Савиньяк? Потому что появится еще одно плечо, на которое можно опереться, еще одна рука, которая защитит его спину. И пусть пока Арно не в курсе планов старшего брата – всему свое время. Пусть пробудет положенные три года в оруженосцах, а там многое может поменяться, в том числе и планы. Лионель чувствует радость – не то свою, не то братьев. Потому что, несмотря на близкую разлуку, это их вечер, где разделенное на троих тепло согревает втройне, словно про запас. Это мерцание свечей, этот вкус вина, это ощущение безоглядного счастья каждый из них унесет с собой, чтобы однажды увидеть во сне, когда покажется, что ты один и дальше идти слишком тяжело. Лионель чувствует тревогу. Будь его воля – он оставил бы брата в Олларии, потому что если он запрет Арно в Сэ, тот никогда этого не простит. Он помнит все свои ошибки, он помнит каждый камень под ногами, каждый удар навылет, который не смог отвести. Если бы он мог – отвести от Арно все беды, принять удар на себя. Но тот день, когда правую руку украсило кольцо с алым камнем, Лионель тоже помнит. Эмилю проще – и поэтому именно он сейчас болтает за двоих и смешит Арно. А все, что может позволить себе Лионель, это пить вино, вставлять редкие фразы, смотреть, стремясь насмотреться напоследок и растрепать младшему волосы, когда тот уходит спать. А утром прижать к себе – не привыкший к нежностям от старшего-старшего Арно замирает в его руках – и тут же отпустить. Отпустить жить дальше, жить так, как решит сам Арно, потому что иначе нельзя. И, закрыв глаза, слушать удаляющийся стук копыт. И понимать, что ничего не изменилась – нежность в груди по-прежнему болезненно остра и мучительно сладка. - Храни тебя, Создатель, Олененок… я тебя люблю… *** - Если ты сейчас скакнешь мне на шею, ляжем оба, - предупреждает Лионель. Арно не смеется, Арно улыбается, спрыгивая с седла и передавая поводья слуге. - А ты у нас уже старый больной человек? - Именно, - с непроницаемым лицом подтверждает старший. Но возвращению Арно он рад. Сколько сил было потрачено когда-то давно, чтобы перетащить брата в столицу – но все равно тот ищет любой предлог, чтобы улизнуть на север. А на обратном пути – заскочить домой. Арно может сколько угодно вырастать, становиться кем угодно, хоть маршалом, но дом – навсегда – для него Сэ. Лионель никогда не признается, что скучает, ни в молодости, ни сейчас – никто не смог бы его упрекнуть, что с возрастом он становится сентиментальнее. Он просто смотрит на брата, словно пытаясь сравнить живого Арно с воспоминаниями. Только младшего уже не так легко прочитать – научился держать лицо, научился улыбаться одними губами, научился часами плести словесные кружева. Если раньше походил на Эмиля, то сейчас Лионель все чаще видит в нем себя десять лет назад. Это радует. Это вызывает сожаления – о хохочущем черноглазом теньенте с охапкой маков, которого уже не вернешь. Есть мгновения, за которые не жалко отдать полжизни, и не жаль именно потому, что этого не сделаешь. Никогда. Много чего не сделаешь уже никогда: не подхватишь на руки, не растреплешь льняные кудри – Арно отрастил волосы и стягивает их лентой, не позволишь ласкового детского прозвища. Только нежность осталась все та же, нежность, над которой не властны годы. Нежность, получившая имя – вместе с первенцем, осторожно взятым на руки. Как когда-то Лионель брал Арно. Хоть и почти не помнил брата совсем маленьким. Зато потом – почти всегда был рядом именно он, заменяя отца. Не сумев заменить до конца – и все же перестав быть просто братом. Так же как Арно стал для него почти старшим сыном. Сыном, которым Лионель мог бы гордиться. И он гордится – как братом и как сыном, и все еще стремится защищать белокурого хрупкого мальчика, который теперь сам способен защитить Талиг. Лионель улыбается мыслям и делает шаг в сторону, позволяя Арно подняться по ступеням и войти в дом: - Я отправлю записку Милю, чтобы приехал пораньше. Он по тебе скучал. С возвращением, Оле… Арно.