JOHN VARVATOS

У Намджуна все прекрасно, кажется, и свои проблемы, а Сокджин уже заебался каждый раз обрабатывать ободранные костяшки Хосока, только догадываясь, отчего они у него такие. Постоянно спрашивать того, что, блять, случилось, получая в ответ вымученную улыбку и ответ: «Все хорошо, хен». Действительно задрался, потому что прекрасно видит, как тот смотрит на Кима, как руки сами сжимаются в кулаки, а на губах красуется, как всегда, неизменная улыбка. Хосок, он придурок, потому что нет бы ему подойти и все рассказать, вот так, блин, по чесноку – так нет же. Он больше не садится рядом с блондином в машине – будь то поездка домой, после выступления, или чего-то еще. Не садится на диване для совместного просмотра фильма – он лучше возле двери постоит, и то минуты три, пока его не начинает наизнанку выворачивать от всего этого. Он уходит в комнату, громко хлопая дверью, чем пугает всех остальных. Проходит секунд тридцать, а брюнет уже выходит из двери общежития, говоря, что нужно воздухом свежим подышать. Хоуп падает на колени всего в метрах двадцати от этого гребаного общежития, где сейчас Намджун со своей охрененной жизнью, где ему, кроме музыки, ничего и не нужно. Глаза щиплет, наверное, что-то попало в оба сразу. Он мажет ладонями по лицу, стирает соленые дорожки дождя – паскудно. А ведь ему всего лишь 21 год, и, блин, у него море поклонниц, фанаток, и ему бы себе девушку нормальную, чтобы любила, он бы тоже ее любил в ответ. Целовал бы губки-бантики, водил в кино, в парк, он бы даже цветы дарил, чтобы она улыбалась. Только никакая девушка нахрен не нужна. Потому что он, блять, выбрал не того, кого нужно, и в своей больной фантазии Чон не ограничивается одними только поцелуями в губы. Вся эта хрень уже достала, потому что брюнет прекрасно понимает: то, что он чувствует – ненормально. Так не должно быть и нельзя. И это "нельзя" бесит даже больше, чем "ненормально". Каждый день он должен строить из себя веселого дурачка, у которого нет проблем, его все устраивает и он доволен жизнью. Только вот это не совсем так, вернее совсем не так. Например, ему не хватает места для личного пространства, он очень мало отдыхает, и еще куча всего, во что входит его самая большая проблема, о которой он, честное слово, не хочет думать, у которой, кстати, даже имя есть. Только не получается. Не думать о том, кого видишь сутки напролет – просто нереально. Не получается не обращать внимание на блондина, хоть и пробовал. Не получается не замечать, какая красивая улыбка и смешная ямочка на щеке, какая гладкая и нежная кожа на шее, а еще глаза – это вообще отдельная тема. Иногда кажется, что в них можно утонуть и увязнуть так, что потом хрен обратно выберешься. Прыгнуть бы туда, не оборачиваясь, в эту темень, которая манит к себе и тянет, как магнитом. Потеряться там и не найти выхода обратно. А он бы потерялся. Навсегда. Хосок всегда просит, чтобы его первым красили перед выступлением, потому что видеть, как кто-то еще прикасается к Намджуну, он не хочет. Его это начинает раздражать. Потому что кто-то может, а он - нет. Ему нельзя. Так, по-дружески – это да, или на фотосессии еще можно, и то, иногда бывают такие моменты, когда плохо получается контролировать себя. Он буквально за секунду отдергивает руку и отворачивается в другую сторону. А если не получается, просто смахивает невидимые пылинки, на что блондин благодарно улыбается, заставляя, сам того не ведая, хосоковое сердце отбивать чечетку в груди. И как-то совсем не замечает, что не всем «так» улыбается блондин. И, конечно же, не видит, что напротив стоит зеркало. Сейчас половина первого ночи, и он уже третий раз сбрасывает звонок от Сокджина. Ему еще чуть-чуть нужно подышать. Потому что в общежитии везде Намджун со своей лидерской заботой и поддержкой. Он вдыхает на полные легкие запах ночного асфальта и иногда проезжих машин, заставляя себя смотреть на разные вывески, смысл которых вообще не откладывается в голове. Там слишком мало места осталось для всей этой жизненной ерунды. Да и не запоминает он почти ничего – не хочет. Зато он помнит, что духи у Намджуна «JOHN VARVATOS», и они ему охрененно подходят. Этот запах стоит везде, куда не пойдешь в общежитии. И вот этого, как бы, ему и не особо нужно помнить. Еще он думает, что блондином Киму гораздо лучше, и он так намного красивее, точнее, еще красивее, чем раньше. А еще блондину идет белая рубашка, и черная - тоже, и еще серая футболка, а еще лучше вообще без нее. А вот об этом тоже думать не надо, потому что и так каждую ночь по часу проводит в ванной. «Я тебя закопаю, если через 15 минут тебя не будет в общежитии», - гласит входящее сообщение от Намджуна. На что брюнет улыбается и, разворачиваясь, идет обратно, домой. По дороге он сохраняет его в архив, а с входящих удаляет. Уже 17. Подходя к общежитию, Хосок даже шаг замедляет, потому что замечает силуэт возле двери. И не узнать его просто невозможно. - Ты вовремя, - улыбаясь, говорит Намджун. - Да. Монстр отрывает взгляд от телефона, переводя его на рэпера. Старшего не очень хорошо видно, потому что свет горит только на кухне, и то плохо. А еще кепка закрывает почти половину лица. Толстовка до половины расстегнута, а на шее висит черная цепочка, зато отчетливо видно открытую шею, и Намджун готов отдать что угодно, лишь бы коснуться ее. - Может, уже расскажешь? - Нет, - коротко бросает Хоуп, проходя мимо лидера к двери. – Пошли спать. - Почему? Брюнет останавливается всего на три секунды и идет дальше. Намджун блокирует телефон, в последний раз бросая взгляд на фотографию - да, Шуга и вправду мастер, так круто Хосок не получался еще ни на одной. Он идет в общежитие, на ходу засовывая наушники в карман – вовремя вырубил. На повторе стояла партия брюнета с их песни «We On». Ему очень нравится голос Хосока, а еще нравится, как тот стонет в ванной ночью или утром – да все равно когда. И тогда хоть шариком скручивайся – стоит колом, тянет так, словно секса года два не было, а перед глазами так и маячит чертов Хосок с этим его еле слышным «Намджуун». Блондин, честно, сначала собирался пойти спать, только проходя мимо ванной, как-то вспомнился один случай, и, блять, сил больше нет все это терпеть. - Почему? - шепчет младший на ухо Хосоку, вжимая его в стенку душевой. А у того колени подкашиваются, и стоять практически невозможно. Он теряется, потому что, вообще-то, не совсем соображает, что за бред сейчас происходит, зато отчетливо чувствует стоящий член Намджуна, его горячие руки и частые вдохи-выдохи, которые бьют по перепонкам. Как тот с нажимом проводит ладонями по его телу, заставляя брюнета засомневаться в своей адекватности, о нормальности тот даже и не заикается. - Почему, блять, Тэхен, а не я? - сильнее сдавливая голые бока, спрашивает Намджун. Он еще вжимается в Хосока, кусает его за шею, заставляя брюнета цепляться за мокрый кафель, который нихрена не держит. Только наоборот – скользя по нему пальцами, чуть не падает. Ким смотрит в глаза с обидой, ебать, как ребенок. И только сейчас до Хосока, вообще-то, доходит, чего он сорвался. Он улыбается, даже смешно становится, только на секунду, не больше. Больше не получается, потому что Намджун целуется охуенно, трахая его в рот своим языком, заставляя задыхаться. Кусает больно, оттягивает нижнюю губу, руками нагло лапая брюнета везде, куда только дотягивается. Тянет больно за волосы, чтобы глубже провести языком, чтобы не так, как тот ебучий поцелуй с Ви. А еще у Хосока не получается закрывать рот и держать себя в руках, когда Намджун засаживает так, что перед глазами плывет. Его рвет на части и давит, когда над ухом слышится такое липкое, вязкое и протяжное «Хосооок». И, блять, все. Потому что все это где-то аж в печенках отдает, екает ниже колен, а руки слабнут и дрожат, как у наркомана на последней стадии зависимости. Он упускает из виду, когда цепляется руками за плечи Кима, как толкается ему навстречу, как просит «Еще» и «Сильнее». На протяжении всей последующей недели Намджун ведет себя как-то совсем по-хулигански. И дело совсем не в том, что, как только есть хоть малейшая возможность – он касается, проводит пальцами по открытой коже, целует, кусает, зажимает и так далее, он нагло, открыто, так по-хамски улыбается при этом, а Хосоку на стены хочется лезть, потому что не должно быть так. Хоть и счастлив он так, как никогда в жизни, и чувствует себя, ей Богу, влюбленной школьницей. Потому что этот блондинистый придурок заставляет его не только прогибаться под собою, а еще и трепетать и желать его, как никогда до этого, ждать этой самой малейшей возможности. - Я не хочу без тебя, - говорит Намджун, целуя брюнета в шею, руками проводя по щекам, пальцами опускаясь к губам, задерживая их там чуть дольше, немного приоткрывая их, - Никогда, - добавляет тихо он, наклоняясь за поцелуем. А Хоуп задыхается, потому что блондина слишком много, и он везде. А еще его этот запах, от которого рвет крышу напрочь и не хочется отпускать от себя. Он запускает руки в его светлые волосы, отвечая на требовательный поцелуй. Хосок уже три минуты стоит здесь. Все давным-давно спят после тренировки. Он всматривается в спящее лицо блондина, тянет руку и совсем невесомо касается нижней губы младшего, поправляет часть выбеленной челки и улыбается так глупо, но зато так искренне, что, блять, рыдать хочется. Он отдергивает руку, когда глаза младшего распахиваются. Он тянет Хосока на себя, совсем не заботясь о том, что кто-то может проснуться. - Больной, что ли? – шипит Хоуп, когда Намджун оказывается сверху. - Чуть-чуть, - довольно улыбаясь, отвечает Ким. - Придурок, - закрывая глаза рукой, тихо говорит старший – щеки начинают гореть. - Знаю. Кстати, я все тебе сказать забываю, - наклоняясь совсем-совсем близко, говорит Монстр. – Я люблю тебя, и хрен куда отпущу, так что ты попал, хен, - ну, вообще нахально улыбаясь, шепчет он так, чтобы это услышал только Хосок. Улыбка становится еще более широкой, когда даже руки не могут закрыть красные щеки брюнета.