Поучительная история о преимуществах примитивной изоляции.

Вадик планирует умереть. У Вадика гештальт, несовместимый с жизнью. И напоминание, вечно маячащее перед носом и словно намеренно превращающее этот гештальт в открытую язву, в которую тычут немытыми пальцами. Язву на душе, как подсказывает здравый смысл, но ведь вряд ли она смогла бы сыскать себе местечко среди гноя и гнили умершего метафорического тельца. Вадик не помнит прошлого и не может забыться в настоящем. Выходом стало следующее: он выдумал себе такое прошлое, о каком задумываться бессмысленно, поскольку ничего значимого в нем не происходило - ни тебе великих свершений, ни великой любви, ни дракона, похитившего прекрасную принцессу. Следующим шагом Вадик решил заняться прикладным искусством - вырезал ножницами из груди все, чем жил, в процессе особо старательно выжигая тех, кем он жил, и залил получившееся отверстие доброжелательностью. Доброжелательность - она как растопленное сливочное масло, заняла каждую щель и застыла чем-то мягким и всеобъемлющим, не давая вырезанному нарастать вновь. Доброжелательность приходила в каждый из тех вечеров, в которые события прошедшего дня вылезали из памяти и начинали носиться в носоглотке, своим топотом и напоминаниями о каких-то несуразицах, которых никогда не случалось, заставляя Вадика кривиться и глубоко вдыхать ртом. Доброжелательность, не давая Вадику побыть наедине с не своим прошлым более, чем на минутку - ведь доброжелательным людям лить слезы не к лицу и уж куда более не к характеру, - ласково зачитывала хозяину список ролей, которые ему вполне уместно и рекомендовано исполнять среди людей, напоминала, что его доля в жизни к этому в целом и сводится, и позволяла, успокоенному, уснуть. И Вадик не срывался, представьте себе. Не вспоминал про полученное самое ценное обещание, которое, не будучи исполненным, обернулось ментальным монстром и прокопало отвратную кровоточащую траншею в его чувствах. Не терзал себя глупыми рассуждениями о причинах, следствиях и связях. Да и вовсе вел упокоенную жизнь, строго придерживаясь собственного кодекса эмоциональной гигиены и этики. Доброжелательность отплачивала за верность защитой от потрясений, и хоть причин жить не давала, но и не подталкивала к тому, чтобы что-либо предпринимать. Однако Вадику не хватило внимательности. Он не заметил, как его тщательно выстроенная жизненная платформа начала подгнивать, трескаться, и в итоге провалилась под весом одного лишь события, щедро осыпав его почерневшими трухлявыми щепками. Да и событием-то наименоваться случившееся вряд ли основание имеет - так, мимолетное столкновение. Однако же именно вот такие ничтожные мелочи имеют потенциал оборачиваться мощнейшим злом, в том и есть большущая их загадка. Если вдаваться в подробности, чего делать не стоит, то наметится россыпь лишних и не совсем деталей, которые потянут за собой анализ и обоснования, а потому разумней в описании произошедшего будет обойтись грубым материализмом. Итак, с нашим героем поступили так, как поступать с людьми доброжелательными и благонравными, будучи с ними в отношениях теплых, по меркам наших с вами современников, вполне себе дозволено. Вадику сказали умеренно ласковые слова, Вадика потрепали по щеке, Вадику улыбнулись. Вадик провалился в черноту пыльного подвала, забитого скелетами минувших дней, ударился всем, чем мог и почувствовал себя - что есть чудесно, если уж немного абстрагироваться от происходящего и оценить саму такую возможность - гораздо хуже, чем тогда, когда все началось. Тогда, к примеру, его не окружали бесконечные рассыпанные вокруг осколки собственной трусости, потраченных впустую лет и отвратного бегства на месте из нежелания выбирать между смертью и жизнью. И вцепившееся в глотку осознание всего банального, но долгое время тщательно и во имя иных идеалов игнорируемого, которое просто так не пускает. Поэтому сейчас Вадик замер с тарелкой в руке напротив окна, вперив взгляд в неровный угол оконной рамы. Не тревожьте его. Он планирует умереть. Планирование его несколько затягивается, щепки потихоньку отваливаются от пыльной одежды, а земля под ногами вроде как укрепляется с каждым днем. Вряд ли это сама земля ему помогает, а раз так, выходит, что сами его ноги перестают подкашиваться. Полгода - достаточный срок. И срыву он своему благодарен, если уж мы здесь откровенничаем. Срыв раскрыл доселе недоступный океан страданий, а за ними - и право ничего не решать, право примерять на себя "роль больного", право казнить себя или жалеть - и никак уж не пытаться рационально себе помочь, потому что помощь требует выбора. А нынче, если он вновь на ногах - можно продолжать убегать, убегать от него, а себя закармливать историями о том, что выбор сделан, а вот спланировать все надо тщательно, такое на самотек пускать грешно. Ведь ежели он сделан, можно и не жить. И, как выяснилось, если именно таким образом не жить и всё судьбу свою планировать, то можно не только беседы вести - до Гриши даже дотрагиваться можно станет, не сгорая дотла. Он, может, и устанет в один момент от отгораживания себя от мира, злобно и упорно сводящего его с ума бесстыдными персидскими глазами, однако пока того момента не настало. Настанет - полезет в петлю. А сейчас Вадик просто планирует умереть.