Чужими глазами

Акаши стоял возле окна вполоборота к нему и раздевался — этим своим детским способом, захватывая футболку снизу перекрещенными руками и высвобождаясь вверху. — Привет, капитан. Акаши опустил футболку и медленно повернул голову. Он совсем не изменился, даже не вытянулся толком, разве что окреп в плечах. Давно не стриженная, мокрая от пота челка падала на глаза — на бледном худом лице они выглядели неправдоподобно огромными и казались удивленными. Ниджимура хмыкнул и сунул, задрав полы пиджака, руки в карманы. Ему стало неловко — за этот тесный в плечах пиджак, коротковатые брюки, едва не сожженные утром, и узел галстука, все время съезжавший набок. Он увидел себя этими чужими удивленными глазами и запоздало пожалел, что пришел сюда. Немного любопытства, отголоски задавленной тоски, пустота под ладонью, привычной к мячу; Ниджимура хотел проверить, почувствует ли что-нибудь еще, как проверяют, трогая языком, больной зуб. «Акаши тренируется в зале», — невзначай вполголоса заметил Мидорима, и сердце зашлось, будто получило отмашку, потянуло прочь из полупустой школы, подальше от сданных наконец экзаменов и этих восторженных сопляков, настоящего «поколения чудес», кто бы мог подумать. «Все будет хорошо, — на прощание заверил Кисе. — И с вашим отцом, и вообще, сенпай». «Ясное дело», — горячо поддержал Аомине, и даже Мурасакибара покивал, вгрызаясь в шоколадку. Мидорима смотрел сквозь свои стеклышки в школьный сад. Куроко улыбался. Ниджимура взлохматил ему волосы и с облегчением ушел. Молчание давило на уши, как вода. Темный на фоне пасмурного неба, полуобнаженный силуэт казался тонким, уязвимым, но любому, кто по-настоящему знал Акаши, было известно, насколько это впечатление обманчиво. Ниджимура раздраженно выдохнул. — Уезжаю вот, — разбил он звенящую тишину и усмехнулся. — В Штаты. Отец… Ну, ты в курсе. Акаши слегка свел брови, оглядывая его с холодным недоумением. Ниджимура сощурился в попытке понять, что не так, и снисходительно улыбнулся. — Не волнуйся, капитан Акаши. Ты справишься. Акаши помедлил и ответил на улыбку. От сердца сразу отлегло. — Ниджимура, — отозвался он мурлычущим голосом. Уронив футболку под ноги, он отступил, сложил руки на груди и оперся на подоконник, с нарастающим интересом наблюдая, как Ниджимура подходит ближе. — Давно не виделись, бывший капитан... — он прищелкнул пальцами: — Шого? Ниджимура запнулся с неуместной ухмылкой. Он вычеркнул из своей жизни и баскетбол, и команду, но не ожидал, что забудут его самого. Взгляд Акаши неотрывно скользил по бледнеющему от обиды лицу, задержался на губах, искривленных непониманием и злостью. Спустился к ослабленному галстуку. Теряясь с каждой секундой, Ниджимура проследил за его рукой: Акаши дотянулся и распустил узел. Облачная пелена за его выпрямленной спиной разорвалась, блеснуло солнце, и радужка левого глаза вспыхнула, как янтарь, подсвеченная косым лучом. Не отводя взгляда, Акаши перевязывал галстук скупыми уверенными движениями. Пальцы огладили узел и сомкнулись в кулак. Ниджимура перевел дыхание. — Что он в тебе нашел, — задумчиво прозвучал ровный голос. Распахнутые глаза подернулись, словно инеем, леденящей яростью. Ниджимура оторопел. — Кто, — выдавил он хрипло и увидел, как дрогнули, приближаясь, узкие неподвижные зрачки. Его тянули за галстук вниз. Заторможенно и послушно, как в кошмарном сне, Ниджимура склонялся над запрокинутым лицом, пока приоткрытые губы не соприкоснулись с его губами. Кончик языка провел по нижней, нырнул под верхнюю, тронул зубы. Ниджимура едва успел сделать вдох. Акаши не торопился. Он будто пробовал незнакомое лакомство, смаковал с чувством и расстановкой, но эти почти робкие ласки подавляли, лишали воли. Ниджимура ухватился за оконную раму. Не решаясь опустить ладонь на голое плечо, неуклюже шаркнул подошвами. Акаши позволил подхватить себя одной рукой, усадить на узкий подоконник — легкий, гибкий, он стиснул бока твердым коленями и закинул руки на шею. Ниджимуру затрясло. Не соображая, что делает, он жадно сминал губы, въедался в податливый нежный рот, терзал подставленную шею и едва не упал, когда его оттолкнули — небрежно, но раму словно вырвало из пальцев. Он с трудом поймал равновесие. Машинально утерся запястьем, пытаясь отдышаться. Акаши смотрел вниз — туда, где топорщилась натянутая ткань брюк. Поднял торжествующий, изумленно-радостный взгляд. Дыхание его совершенно не сбилось, и на распухших влажных губах играла все та же улыбка. — У вас ничего не было, — сказал он. — Что, — пробормотал Ниджимура, — что ты… Акаши покачал головой. Его взгляд смягчился. — Ты ничего не знаешь, да? — Чего не знаю? — процедил Ниджимура. Беспомощно сжимая зубы, снова сунул руки в карманы. Он испугался накатившего желания — ударить, стереть эту улыбочку с насмешливого лица. В глазах Акаши мелькнула жалость и сменилась безразличием. — Я больше тебя не задерживаю. Ниджимура тупо смотрел, как он присаживается на скамью, развязывает и снимает кроссовки. Провел ладонью по взмокшему лбу и отвернулся. — До свидания, — бросил он через плечо. — Прощай, Шузо, — ударило его в спину. Он сбился с шага, но не остановился. Шарахнул дверью и налетел на Мидориму. — Какого черта тебе надо, — прорычал Ниджимура. Мидорима поджал губы, глядя сверху вниз. Ниджимура заметил, что его обогнали даже в росте, и раздраженно отступил. — Вы забыли. Ниджимура забрал свернутый аттестат, заткнул его за ремень и с силой встряхнул Мидориму за плечо. — Что происходит? — злобно спросил он. — Что с ним? Мидорима не отводил неприятно-взрослого взгляда и молчал. Дождался, когда его отпустят, поправил очки. Ниджимура потянулся взлохматить ему волосы, но опустил руку. Провел языком по кривящимся губам. Он чувствовал себя настоящим неудачником, раздавленным после провального матча, и до сих пор ощущал вкус чужой кожи. За дверью раздевалки грохнули замком шкафчика. — Возвращайтесь, — тихо попросил Мидорима. Ниджимура покивал, борясь с подступающим к горлу то ли всхлипом, то ли смехом. — Вы справитесь, — сказал он, содрал душивший галстук и торопливо, словно боялся передумать, зашагал к выходу из зала.