Мой личный детский дом

Все знают, что у меня нет детей. Это не совсем так. У меня есть дети, за которых я отвечаю. И это не ФЭСовцы. Хоть я за них и отвечаю, но они уже давно не дети. Этих детей я считаю своей честью и совестью. Частью моей профессии. Моим личным детским домом. У каждого врача есть свое маленькое кладбище. Это знают все. Люди, которых врач вылечить не смог. Люди, умершие на операционном столе. Люди, ставшие жертвой врачебной ошибки. Как правило, врач знает их количество, так как помнит каждого из них. Я тоже. Жильцы моего детского дома - дети, чьих родителей я посадила. Дети, чьих родителей убили, а родственники по каким - либо причинам не смогли или не захотели взять к себе. И дети, которых я посадила. Шестьдесят восемь детей. Разбуди меня кто среди ночи и попроси назвать их фамилии, имена, года рождения и биографию, я бы тут же все выдала. В любом порядке - по алфавиту, году рождения или году, когда моя судьба пересеклась с их. Потому, что я все о них знаю. Самые первые "жильцы" моего дома - Ахмед и Карина Мирдяевы, брат и сестра. Я их нашла в Чечне, двух почти замерзших, лежащих в снегу детей. Брата и сестру. Без документов, родителей, денег и еды. Два ребенка, четырех и шести лет, чужой национальности. Выходила, вылечила, выкормила, научила русскому и отправила в Москву. Тогда я верила, что, когда вернемся со Славой домой, то усыновим их. Вернулась я одна. Вернувшись, нашла их. Детей определили в хороший детский дом, они привыкли там уже, подружились с ребятами, в школу пошли. Я навещала их временами, помогала, чем могла, рассказывала о работе. Потом помогла поступить, помогла комнаты получить. Сейчас Ахмеду уже 28, он неплохой врач, педиатр. Карине - 26, она художница, замужем. Мои первые дети. Кристина - мой первый ребенок здесь, в Москве. Я тогда только начала работать в органах, гособвинителем. Мне передали дело этой девочки, шестнадцати лет отроду, чтобы я обвиняла ее в суде в убийстве матери и отца. Особо жестоким способом, да. Дело мне сразу не понравилось, странное какое-то. Тогда я решила поговорить с девушкой. И не ошиблась. В камере сидела 16-летняя Кристина, которой на вид можно было дать не больше тринадцати. Мы с ней поговорили, и она рассказала мне, что родителей очень любила, что, когда пришла домой, они уже были мертвыми. Милиция приехала, схватила ее, и все тут. Я ей поверила. Три раза я отправляла дело на дорасследование, и три раза оно возвращалось мне в том же виде. Четвертый раз я отнесла дело лично. Накричала на них, пригрозила, что напишу в собственную безопасность. Дело пошло. Спустя месяц Кристина плакала у меня в кабинете, и благодарила за то, что не села в тюрьму, и за то, что ее не забрали в интернат. Сейчас у Кристины хороший муж, трое детей и хорошая должность в одной из мобильных компаний. С того самого дела я всегда говорю с обвиняемыми. Запомнился Влад, 8-летний ребенок, которого я собственными руками отправила в детский дом после того, как его мать убила его же отца. Мать в тюрьму, мальчишку - в детдом. Его я навещала. Подсуетилась, чтобы мать не лишали родительских прав и не конфисковали имущество. У Влада оказались способности к математике. Его перевели в школу для одаренных детей, там условия лучше. Когда вернулась его мать, мальчишке было 13. Он не стал хуже, чем был, и не перестал любить мать. Она его забрала, устроилась на работу, дала хорошее образование. Сейчас Влад учится в институте, мечтает стать великим математиком, забегает иногда. Хороший парень. Камышеву Риту я нашла в парке на скамеечке, избитую и без сознания. Отвезла в больницу. Уже там она рассказала, что ей двенадцать лет, а избил ее отчим, который был хорошим, но после смерти мамы начал сильно пить. Я разозлилась. Отчима посадили за неоднократное избиение падчерицы, лишив родительских прав, а девочку отправили в интернат. Она всегда так радовалась, когда я к ней приходила, радовалась моим маленьким подаркам. А однажды я привела ей родителей. Мои хорошие знакомые, бездетная пара, взяли опеку над девочкой. Сейчас Рита в разводе, растит девочку, работает учителем в школе. Нельзя не сказать про Тихонова, самого большого моего ребенка. Ему тогда уже был 21 год, и я его посадила. А спустя еще два года - вытащила из тюрьмы, и заставила работать на себя. Мой самый преданный сотрудник. И один из самых любимых "детей". Уже когда я работала в институте, мои пути пересеклись с девочкой Аней, у которой был рак. Неизлечимая болезнь - и огромная жажда жизни. Каждый день мог стать для нее последним, и каждый день она проживала, как последний. Она училась, как проклятая, знала три языка, отлично стреляла, прыгала с парашютом, отлично знала Москву, путешествовала по всей России. Аня умерла у меня на руках. Когда я начала работать в ФЭС, мой личный детский дом начал пополняться чуть ли не каждый месяц. Я никого не забывала, со многими общаюсь до сих пор. Пожалуй, больше всех мне запомнилась маленькая девочка Лиза, у которой была тяжелая болезнь и жизнь от одного приема таблеток до другого. Ей сделали операцию, не без моей помощи. Теперь она будет жить. Я недавно была у нее - девочка в школу ходит, радуется жизни, только очень скучает по маме... Все мои "дети" выростали профессионалами в своей области. В допросной меня ждет еще один мастер своего дела. Еще один мой "ребенок", Семенов Андрей, заказной киллер со стажем. Никогда не думала, что мне придется судить своих детей. Его надо допросить, вот только бы духу набраться... Допросная. Вхожу. Сажусь напротив. На его лице - удивление, плавно переходящее в изумление. - Галина Николаевна? Как вы тут оказались? - А я тут работаю, Андрей. А вот как ты тут оказался? И он начинает рассказывать, и в его глазах такая вера в меня, в то, что не оставлю, не подведу. И я готова танцевать. Не он! Не он! Не он! Мне не придется подводить под суд своих детей! Не в этот раз.