Пять встреч

– 1 – – Брысь! Кот дёрнул драным ухом, метнулся в сторону, прямо под ноги Лестрейду, и, возмущённо взвизгнув, бросился из кухни. Лестрейд принялся сосредоточенно и скрупулезно собирать тряпкой разлитую воду. Вот уже пять минут он не обращал внимания на звонящий телефон. За это время тот успел дожужжать на вибрации до края стола. Лестрейд выжал тряпку, вытер руки, расправил и аккуратно сложил полотенце квадратом, потом расправил снова и сложил треугольником, а телефон всё надрывался. Затих на мгновение и зашёлся с новой силой. – Нет, – как можно спокойнее ответил Лестрейд. На том конце тут же разразились словами явно спланированной речи, торопливо и взахлёб; то истерично, почти угрожая, то умоляюще, то обвинительно. Лестрейд слушал всё молча и, когда в монологе образовалась заминка, добавил: – Иди к чёрту. Слова сбились на секунду и хлынули по новой, ещё более визгливо и сбивчиво. В этот раз слушать пришлось дольше. Когда у Лестрейда кончилось терпение, он ровно сказал «стоп», и на том конце тут же замолчали. Он прошёлся по тесной кухне, сбросил со стола несколько хлебных крошек и заговорил: – Я не хочу тебя видеть или слышать, или читать, или разговаривать с кем-то, кто передаёт мне твои слова, даже если это будет птичка из комиксов про Снупи. Я не хочу тебя знать, – сказал он медленно и чётко, и зубы его клацнули в конце предложения, словно откусывая точку. Он постоял так, сжимая челюсти, перекатывая на языке воздух и оскорбления, и решился снова открыть рот, только когда полностью проглотил и то, и другое. – Мне без разницы, почему, как, когда или с какой целью это началось. Мне без разницы, что ты заберёшь при разводе, можешь забирать всё, я готов оплатить тебе даже время, которые ты потратила на наш брак. Конечно, только ту часть, в которой нас было двое, без твоего инструктора по фитнесу или преподавателя по рисованию, или сенсея по йоге, или… – он резко замолчал, осознав, что почти кричит, и несколько раз коротко вдохнул и выдохнул. – Мне без разницы. Хочешь – вини во всём меня. Хочешь – надевай вериги и принимай аскезу. Хочешь – открывай клуб престарелых шлюх. Я ничего не хочу знать о твоём существовании. Нервный ответ он оборвал просто: выключив телефон. Осторожно, словно он был хрустальным, положил на стол и отошёл от него, продолжая сверлить взглядом. Телефон распался на две части, отлетевшая крышка стукнулась о дверь, внутренности вывалились на пол. Кот сунул морду в дверь, понюхал ошмётки аппарата и поднял взгляд на Лестрейда. – Молчать. Я просто неловкий, он выскользнул, вот и всё. – Кот, будто понимая о чём речь, посмотрел на вмятину в стене.– Так и было. Это не я. Потому что, – Лестрейд присел на корточки и наставил указательный палец на кота, – я не злюсь на неё. Потому что – мне нет до неё никакого дела. Нет, совершенно, никакого, дела до этой старой шалавы, которая… – Он сжал пальцы в кулак и постучал им по своему лбу. Кот дёрнул хвостом, прошёл вглубь кухни и уселся у своей плошки. Лестрейд открыл холодильник, повертел в руках засохший огрызок колбасы, соскоблил с него плесень и сунул обратно. Больше на полках ничего не лежало, но одеваться и тащиться в магазин он не собирался. Это означало бы, что он изменил своему плану – сидеть в этой маленькой, тусклой, пахнущей прелой бумагой и отсыревшей штукатуркой квартирке и страдать. Ужасно, невыносимо тосковать, бросаясь на тонкие стены, царапая выцветшие обои, пока мир не устыдится того, насколько он прогнивший, бессмысленный, жалкий, а главное – несправедливый к нему, Лестрейду. Пока вселенная не осознает, насколько жестоко с её стороны устраивать так, что он, бедный инспектор, который бескорыстно, – а как иначе с такой зарплатой, – рискует своей жизнью, чтобы сделать этот мир лучше, возвращается домой и обнаруживает свою дорогую жену верхом на каком-то мордовороте. Прямо в супружеской спальне, в которой они каждый вечер засыпали почти пятнадцать лет. Ну, кроме тех вечеров, когда он работал допоздна. Или тех, когда его выдёргивал Шерлок. Или тех, когда у него была бессонница, или плохое настроение, или он перепил кофе на работе, или по телеку шел важный матч, или… В любом случае, это было жестоко и несправедливо со всех сторон. Лестрейд вздохнул и глянул на часы. Смена Салли заканчивалась через полчаса, значит, где-то часа через полтора она привезёт продукты. Надо бы не забыть напомнить ей про корм. Он потянулся к телефону, чертыхнулся и уставился на кота, будто бы тот должен был за это время собрать разбитый аппарат обратно. Зачем он вообще кормит этот кусок облезлого наглого меха, который заявляется в его убежище, когда захочет, и исчезает так же, оставляя после себя только драные полосы на мебели и запах помойки? С другой стороны, он так напоминает кого-то, особенно, когда сворачивается в комок в кресле, подбирает конечности и мрачно наблюдает. Правда, Лестрейд никак не мог понять, кого именно. Он на самом деле не злился на почти бывшую жену. Те чувства, которые смешались в нём в один большой невнятный серый комок, сложно было хоть как-то обозначить, и он решил, что лучше всего будет просто переждать, и со временем, может быть, поймёт, что делать дальше. Его жизнь не рухнула, она даже не особенно пошатнулась. У него по-прежнему есть любимая работа, друзья, самое вкусное пиво в пабе неподалёку, рестораны с едой навынос и доза личного безумия по фамилии Холмс, которая придавала всему этому особый острый привкус. Он давно не любил жену, но был к ней привязан и, может быть, даже простил бы со временем, перемотал пластырем, приделал костыли и захромал бы дальше. Если бы знал – зачем. В тот вечер дом встретил его звуками порнофильма и чужими трусами на дверной ручке в гостиной. Когда он, поднявшись в спальню, застыл на пороге, наблюдая за двумя потными и красными телами, так увлечёнными друг другом, что он почти сорвал горло, когда кашлял, привлекая их внимание, в голове настойчиво вертелся вопрос: зачем? Смотрел, как грудь жены прыгала туда-сюда, как два куска мяса, как чужие пальцы с кромкой грязи под ногтями сжимали её бёдра, и всё никак не мог сообразить, зачем они поженились. А сразу за этим пришла другая мысль: зачем он вообще живёт? Есть ли хоть какой-нибудь смысл во всём этом каждодневном барахтанье, мельтешении и трепыхании, которое он называл своей жизнью. Всех преступников не переловишь, а даже тех, кого ловишь, обязательно отмажет яйцеголовый щёголь в галстуке, и нобелевскую премию в области скоростного поедания пончиков почему-то не дают. Одни вопросы цепляли другие, наматывались, как снежный ком, чтобы в итоге похоронить под собой все его представления о жизни и о себе. Неверность жены оказалась той соломинкой, что размозжила хребет верблюду его рутины, пустого переваливания через полночь, в новый день и так далее, пока в дверь не постучится костлявая с косой. В дверь громко постучали три раза. Лестрейд поплёлся в коридор, мельком глянул на себя в зеркало, нахмурился и набросил на него халат. Какая разница, как он выглядит, это всё бессмысленно, будь на пороге хоть сам Бог. Щёлкнул замок, и он с трудом подавил желание немедленно захлопнуть дверь обратно и забиться в самый дальний угол квартиры, выложив круг из соли и обрызгавшись святой водой с ног до головы. Вместо этого он чопорно одёрнул мятую домашнюю рубашку и чуть кивнул. – Добрый вечер, мистер Холмс. По какому поводу имею честь? Холмс шумно вздохнул, передав этим такой букет чувств от негодования до разочарования, что Лестрейд даже восхитился такой выразительностью. Тот был последним, кого он ожидал бы увидеть на пороге своей квартиры, сразу после короля Артура с круглым столом подмышкой. – Может, вы меня уже пригласите? Лестрейд отступил, пропуская того внутрь. Судя по лицу Холмса, он тоже предпочёл бы оказаться в любом другом месте Англии, включая Йоркшир в сезон перегона скота. Он медленно осмотрел коридор, халат на зеркале, лампочку, которая покачивалась, потому что Лестрейд стукнулся об неё головой, и самого Лестрейда и снова вздохнул, на этот раз выражая только беспримерное смирение со своей судьбой. Лестрейд очень хотел высморкаться в подол рубашки, поплевать на ладонь и протянуть её для рукопожатия, чтобы посмотреть, не помрёт ли Холмс от кислородного голодания после третьего такого вздоха. Но проверять не стал, вместо этого ушёл на кухню. Как говорила его мама: в любой непонятной ситуации – выпей чаю. – И как долго вы ещё намерены мариноваться в этом клоповнике? – спросил Холмс, последовательно отказавшись от чая, виски, воды и остатков колбасы. Лестрейд посмотрел на него в упор, оценивающе и внимательно, пытаясь понять, какого чёрта от него хочет этот напыщенный индюк. Обычно всё их общение сводилось к нескольким фразам сквозь зубы – с обеих сторон – и понимающим взглядам, когда приходилось вытаскивать Шерлока из очередной клоаки, в которую он непонятно – для обоих – зачем залез. Холмс ответил ему не менее пристальным взглядом и даже прищурился. Лестрейд хлебнул воды, расправил манжету рубашки и неожиданно для себя заговорил. Выложил все свои мысли, что накопились в нём за всю неделю затворничества, неторопливо и вдумчиво, прохаживаясь по кухне и глядя в никуда; слой за слоем разматывая сумятицу чувств и беспокойства. Холмс не перебивал, и он очень быстро вообще забыл о его присутствии и вспомнил, только когда тот слегка кашлянул. Лестрейд поднял на него удивлённый взгляд, пытаясь сообразить, какая муха его укусила, что он только что выболтал свои личные терзания малознакомому человеку, и не просто человеку, а Холмсу! – Я не уловил сути проблемы, – отозвался тот, выгнув бровь. Лестрейд моргнул и неопределённо промычал в ответ. – С чего вы взяли, что в человеческом существовании есть хоть какой-нибудь смысл? – Но он должен быть. – Почему? – То есть – почему? Потому что должен. – Разве жизнь сама по себе не ценность? – Холмс пожал плечами. – В метафизическом, а не практическом смысле, – быстро добавил он и задумался о чём-то своём. Лестрейд тоже задумался, прихлёбывая чай. – Впрочем, в этом нет смысла, – неожиданно, спустя несколько долгих минут, продолжил Холмс. – Нет смысла в том, чтобы искать смысл? – Именно. Так долго вы ещё намерены избегать своих прямых обязанностей? – У меня отпуск. – При чём здесь это? Мне нет дела до… – Холмс помахал ладонью, давая понять, что даже в его богатом словаре нет нужного определения для деятельности Скотланд-Ярда.– Я говорю о Шерлоке. Лестрейд сжал переносицу и закрыл глаза, надеясь, что когда откроет их, то будет в комнате один. – У меня тут личностный кризис, если вы не заметили, – не открывая глаз, проворчал он. – Ваш великоумный братец может потерпеть пару недель? – Мы же выяснили, что в вашем кризисе нет никакого смысла. Интересно, если он сейчас прибьёт теневое правительство Британии, успеет ли он хотя бы штаны натянуть, прежде чем его скрутят спецслужбы? Холмс снова протяжно вздохнул, и Лестрейд едва успел остановить себя от того, чтобы запустить в него тяжелой керамической кружкой. – Хорошо, если это так необходимо, давайте поговорим. – Холмс присел за стол, брезгливо стряхнув с него крошки, – Итак, вас бросила жена. – Это я её бросил. И я не собираюсь обсуждать это с вами! – Пять минут назад вас это не смущало. – У меня было помутнение. Такое случается с людьми в депрессии. – У вас нет депрессии. – А вам, конечно, лучше знать. – Конечно. Для депрессии у вас нет объективных причин. – Вам никто не говорил, что вы просто чёртов упрямый засранец? – В этом месяце? Лестрейд сверлил его тяжёлым взглядом, взвешивая все варианты. В конце концов, он на собственном горьком опыте выучил, что Холмсы всегда добиваются того, чего хотят. Не мытьём – так катаньем, не катаньем – так шантажом, не шантажом – так подкупом, не подкупом – так спецназом в три часа ночи в течение месяца, пока от недосыпа у тебя не помутится в сознании. – Это я от неё ушел, – твёрдо сказал он, усаживаясь напротив, –потому что она мне изменяла. – И почему же вас так поразил этот факт, совершенно очевидный для любого, кто видел её бумажник и запястья? – Так, раз уж я настолько безумен, чтобы разговаривать на эту тему с вами, постарайтесь хотя бы на полчаса прикинуться нормальным человеком. Или чем-то на него похожим. Холмс закатил глаза, но промолчал. – Я ей верил, а она меня предала. И теперь я один, и мне от этого грустно. Как-то так, я думаю. – И почему вы чувствуете себя одиноким? Лестрейд потёр шею. Он никак не мог поверить, что сидит на замызганной кухне и обсуждает с Холмсом свои чувства. Что единственным, кто оказался достаточно упёртым, чтобы разговорить его, был Холмс. – Вы были когда-нибудь женаты? Холмс скривился. – Брак – это… Брак – это стабильность. Может, мы и не сгорали от страсти, как в начале знакомства, и не считали минуты до встречи, но мы… То есть я был уверен, что у меня есть, на кого положиться. Есть кто-то, кто ждёт меня дома, кто разделит со мной горе и радость, кто просто будет рядом, пока я не отброшу коньки. И теперь всего этого у меня нет, и я не хочу её видеть. – Насколько я понял, дело не в вашей жене. Не в том, что она, как вы выразились, предала, а в том, что она предала. – Это ещё что за лингвистические игры? – Вы говорите «кто-то». Вам без разницы, кто будет на месте этого «кого-то». Дело не в вашей жене или её измене, дело в вас. Найдите другого, кто будет ждать вас дома. Например, сержант Донаван. – Салли? Что?.. Фу. Как вам только… Фу-у. Она же мне как младшая сестра. Я бы никогда… Фу. Мерзость какая. – Просто предложил.– Холмс пожал плечами, откидываясь на спинку стула. – У меня был план. – Лестрейд взмахнул руками и замер от того, как нелепо это прозвучало. Но правда же – у него был план. Представление о том, какой будет его жизнь через пять, десять, двадцать лет. Изменилась лишь часть этого плана, но – какая. – Это что же, мне снова придётся ходить на свидания? – убито пробормотал он. – Наряжаться, строить из себя вменяемого человека, привыкать к кому-то. Может, ещё не поздно помириться с женой? От мрачных размышлений о том, что у него нет ни одного приличного галстука, его отвлёк странный булькающий звук. Холмс отвернулся к окну, зажав рот рукой, и спустя несколько секунд Лестрейд с негодованием осознал, что тот пытается сдержать смех. – Рад, что мои проблемы так вас веселят. В ответ Холмс расхохотался, не сдерживаясь, наклонив голову и закрыв глаза ладонью. Смех резко оборвался, Холмс подскочил и уставился вниз. Снизу раздалось угрожающее шипение, и через мгновение на стол запрыгнул кот. – Если вы закончили развлекаться, то не пойти бы вам по делам насущным? Мне надо в магазин, у меня кот, –Лестрейд ехидно улыбнулся, – некормленый. Холмс вздёрнул подбородок и прожёг кота презрительным взглядом. На пороге обернулся и замер, отбросив свои обычные ужимки, гримаски и вздохи, посмотрел прямо и серьёзно. – Никто никогда не решался обозвать меня упрямым засранцем. По крайне мере – в лицо. Лестрейд в ответ только хмыкнул. То ли проводив, то ли спровадив Холмса, он первым делом сдёрнул халат с зеркала. Постоял, разглядывая себя. Взъерошил ёжик седеющих волос, потёр щетину, пригладил мятую рубашку и поскрёб пятно краски на домашних штанах. И широко, лучезарно-сверкающе улыбнулся от уха до уха. Нет, с такой улыбкой он не пропадёт – просто нужен новый план. В одной из коробок с вещами откопал старый телефон и переставил в него сим-карту. Первым номером шла Салли, затем – домашний, и Лестрейд решил покоряться судьбе именно в этом порядке. – …потому что Армагеддон пишется через «а», придурок, – раздалось после третьего гудка. – Да! – И тебе не хворать. Вижу, работа кипит. – Салли фыркнула и, судя по звукам, бросила в кого-то папку с бумагами.– Слушай, что там натворил наш особый друг? – Когда успел? Он же третий день у нас торчит и действует на нервы Диммоку! Если этот чёртов псих… – Стой, я не утверждаю. Я спрашиваю – случилось что-то? – Ну, если не считать его обычного состояния занозы в заднице, – нет, – подумав, ответила она. – А что? – Да так. Значит, всё тихо? Отлично. – Вы ради этого звонили? – Нет. Хотел спросить: не хочешь вечером в наш паб сходить? Мне надоело… мариноваться в этом клоповнике. – Ну наконец-то! – Ты как всегда сострадательна, Мать Тереза. Закончив разговор, он прошёлся по квартире, сходил в душ и переоделся. Кот, не отвязываясь, ходил следом и, когда Лестрейд сел, уставившись на телефон, пристроился рядом. Несколько минут они вдвоём сверлили взглядами номер бывшей. И тут раздался звонок. – 2 – Дверь с негромким щелчком захлопнулась, и Лестрейд протяжно выдохнул, вытирая со лба пот. – Мистер Лестрейд, вы следующий. Больше поменяться не с кем. – Джени. – Он посмотрел на неё огромными испуганными глазами. – Мне жаль, сэр. Последний на сегодня пациент всегда приезжает вовремя, так что вы – следующий. – Она сочувственно покачала головой. – Хотите ещё чаю? – Нет, спасибо. Я и так выпил, пожалуй, больше, чем за всю жизнь. Может, на другой день перенести? – Вы уже шесть раз переносили. Держитесь. Она легонько похлопала его по руке и ушла в подсобку. Лестрейду не оставалось ничего другого, как устроиться в пластиковом кресле и приготовиться к казни. Прошло больше тридцати лет, а кабинет дантиста всё равно оставался для него самым пугающим местом в мире. В приёмной было оглушающе тихо, из-за двери не доносилось ни звука. Лестрейд откинулся и сполз со стула, разглядывая потолок и пытаясь унять дрожь. Он мог сказать себе всё, что угодно: что ему уже не десять, что технологии шагнули далеко вперёд, что его обколют обезболивающим от макушки до пяток, если он захочет, и что это лучший дантист в Лондоне, а то и всей Англии. Но стоило хотя бы приблизиться к двери, как лёгкие сжимало от ужаса и перед глазами стремительно темнело. А Салли ещё завидовала его улыбке. Говорила, как у кинозвезды. Будешь тут ухаживать за зубами, как параноик, если кресло дантиста страшнее, чем врата ада. Стоило подумать о том, чтобы прийти в другой раз, – точно-преточно, честно-честно, в следующий раз – обязательно, – как в челюсти тут же стрельнуло. – Потому что он некомпетентный идиот, – раздалось от входной двери.– Если мне сейчас не удастся перенести встречу, то он будет безработным некомпетентным идиотом. – Добрый вечер, мистер Холмс. – Кому как, инспектор, – буркнул тот, стоя у стойки медсестры, барабаня пальцами. – На приём пришли? – Нет, на причастие к Папе Римскому. – И я тоже. Хотите, пропущу? Холмс окинул его быстрым взглядом, потом вытянул шею, выглядывая Джени, не увидел и наконец рухнул в соседнее кресло. – Бояться дантиста в вашем возрасте – несолидно. – Есть столько сладкого в вашем – тоже. – Клевета. Это плановый визит. – О, да бога ради. Не успел Холмс возмутиться, как Лестрейд сунул руку ему в карман и вытащил чупа-чупс. Повертел им перед носом опешившего соседа и сунул обратно. – Это было невежливо, – спокойно сказал Холмс. – Вы слишком много общаетесь с Шерлоком. – Уже нет, благодаря святому Джону. До сих пор поверить не могу. – Жаль, не могу разделить ваш восторг. – Бросьте. Он военный, он врач, и ему, кажется, правда нравится скрипка. Отличный вариант. – Исключая тот факт, что, по идее, он должен урезонивать Шерлока, а не провоцировать и прикрывать. – Я же сказал: отличный, а не идеальный. Они замолчали, отвернувшись в разные стороны. Пауза не была натужной, но и дружеской её не назовёшь. За последние месяцы редкий обмен репликами перерос в короткие диалоги, почти не содержащие оскорблений. Странно, учитывая, что с появлением Джона Ватсона у них отпала основная тема разговоров. – Как прошло ваше свидание с Дорой? – неожиданно спросил Холмс. – Дарой. Как обычно. – Лестрейд пожал плечами. – Всё было хорошо, пока на крышу машины в Сити не рухнуло обезглавленное тело. – Пьяный парикмахер?.. – Да, Шерлок уже во всём разобрался. – И теперь она не отвечает на сообщения? – Даже на звонки. – Что ещё ожидать от человека, который пытался переехать своего бывшего на мотороллере. – У неё был нервный срыв, а её бывший… А вам какого чёрта это известно? – Я хотел загладить свою вину за то, что помешал вашей предпоследней встрече, и поискал информацию. Только и всего. – Ненормальный, помешанный на контроле фрик. Что ещё вы нарыли? – Она упоминала вам религиозный кружок «Белая зебра»? Так вот, «кружок» не совсем то определение. – Не может быть. – К сожалению. – Нет. – Именно так. – Нет. – Вас пытались затащить в секту. – Нет! Ну не третий же раз подряд! Дара была приятной и начитанной, любила кошек и хотела переехать в Гэмпшир. Или нет? Кошек она точно любила, а в Гэмпшир всё-таки собиралась переехать Фло, с которой они поэтому и расстались. За дверью кабинета что-то застучало, Лестрейд вздрогнул и поёжился. Встал, пересел к противоположной стене, чтобы не видеть дверь, и упёрся взглядом в Холмса. Несколько минут они разглядывали друг друга, затем Лестрейд перевёл взгляд на картину над головой Холмса, а тот – на стойку медсестры. – Как себя чувствует ваша помощница? – Завтра выходит на работу. Ей повезло: всего лишь вывих и пара царапин. – Вы так и не скажете, что с ней случилось? – Боюсь, это может закончиться для меня привкусом миндаля в кофе. Из подсобки появилась Джени, и отвечать Холмсу почему-то стало неловко. Они следили, как она перебирает бумаги, вносит данные в компьютер, меняет воду в вазе, щебечет с бойфрендом по сотовому и наконец снова исчезает в подсобке. – Но я готов рискнуть, если вы признаетесь, почему боитесь лечить зубы, – сказал Холмс так, словно долгой неловкой паузы и не было. – Вас никогда не связывали во время секса? – Нет, – не моргнув глазом, ответил он, хотя Лестрейд уже замахал руками. – Не думаю, что мне бы это понравилось. – Само вырвалось, не надо было спрашивать такое. – Лестрейд, морщась, потёр челюсть.– Я это к тому, что… ненавижу чувство беспомощности. Понимаете? Холмс усмехнулся и поднял брови, будто говоря «а сами-то как думаете?» – Так что случилось с вашей помощницей? – Ролики. – Ролики? – Ролики. Гуляла с племянницей, и та уговорила её попробовать. – Да, я бы тоже подсыпал цианиду, если бы кто-то раскрыл такой секрет. – Цианид? Я не говорил о цианиде. Это слишком пошло. А вот то, что у меня сильнейшая аллергия на орехи, известно не каждому. – Значит, теперь я знаю ваш криптонит. – Лестрейд с коварной ухмылкой потёр ладони. – Одного знания мало. Вам ещё надо выпить со мной кофе. И, самое главное, незаметно подсыпать ореховую стружку. – Вы сомневаетесь в моих талантах убийцы? Я оскорблён! Предлагаю провести полевые испытания прямо сейчас. Он вскочил и быстро пересёк приёмную. Холмс перехватил его за запястье у самого выхода и укоризненно посмотрел снизу вверх. – Вы ведёте себя по-детски. – Кто бы говорил, мистер Чупа-чупс, – досадливо отозвался Лестрейд, выдёргивая свою руку. Дверь кабинета приоткрылась и снова захлопнулась. Лестрейд почувствовал, как холодеют от ужаса пальцы. Лежать там, в дурацком полунаклоненном положении, распластанный по креслу, не имея возможности говорить или шевелиться, когда над ухом, будто бензопила из фильма ужасов, жужжит бормашина, а чужие пальцы ковыряются во рту. Его передёрнуло. – Придумайте что-нибудь приятное, что вы сделаете после того, как вылечите зубы. Например, наесться любимым блюдом. – И откуда такая методика? – Можно подумать, что вы единственный в мире человек, который боится дантистов. Лестрейд на мгновение задумался, а потом расплылся в широкой довольной улыбке. – Если вы проболтаетесь, то миндаля в кофе мне не миновать. И вот сейчас я точно не об орехах. – Трудно быть вами, мистер Холмс. Столько секретов, такая ответственность. Холмс задрал голову, но едкий ответ замер на языке: Лестрейд не шутил. Он отвёл глаза, смутившись, будто его застукали за чем-то неприличным, и пробормотал: – Может, и так. Плеча едва коснулись, то ли похлопав, то ли толкнув, и Лестрейд занял своё место напротив. – Хотите, угощу вас кофе, в котором совершенно точно будет только кофе? – Лестрейд вернулся к привычной чуть ехидной манере, в которой они обычно разговаривали, вот только смотрел тепло и спокойно и мягко улыбался уголками губ. – Если вы опять пытаетесь увильнуть… – Хорошо, я угощу вас после приёма. Дверь кабинета открылась, и, распрощавшись с пациентом, врач обернулся к Лестрейду. – Рад вас видеть, – с иронией сказал он и отступил в сторону, пропуская внутрь. Телефон в кармане Лестрейда взорвался трелью. – Да? Труп? В центре Лондона? Очень странное дело? – Холмс разглядывал его пристально и подозрительно, на что Лестрейд только удивлённо поднимал брови и невинно улыбался. – Конечно, сержант Донаван, немедленно выезжаю. Простите, доктор, долг зовёт. Под двумя скептическими взглядами он слегка стушевался и поёжился. – Я не вру. Там правда труп. Самый настоящий. Так что я, э-э, пойду. Всего доброго. Ещё раз нервно улыбнувшись и козырнув Джени, выглянувшей из подсобки, он выбежал на улицу. Через час он стоял под проливным дождём, безуспешно натягивая ворот пальто на уши и разглядывая тело молодой женщины, руки и ноги которой отрубили и поменяли местами. Зуб нещадно ныл, тянул, стрелял и пульсировал. Вздохнув, он полез в карман, чтобы позвонить Джени и снова записаться на приём. На экране мигал сигнал непрочитанного сообщения. «Доктор Френч будет ждать вас завтра в 10:00. Я же – в 11:30, в кафе напротив. Смело смотрите в глаза своим страхам. МХ». – Сэр? – Салли обеспокоенно сжала его плечо. – У вас так лицо перекосило, будто вы себе пальцы прищемили. – Спасибо, Салли, твоя тактичность, как всегда, безмерна. Вообще-то, я улыбаюсь. – А. – Завтра подменишь меня в первой половине дня. В следующий раз будешь более чуткой к начальству, – прокричал он, распахнув дверцу машины, и нырнул в салон. Рабочий блокнот влепился в боковое стекло, медленно сполз и шлёпнулся в грязь. – 3 – – Как только будете готовы, сэр, – едва слышно договорила Молли. Лестрейд бездумно кивнул и, когда она ушла, сел на пол, привалившись к батарее. Скамеек для посетителей в морге не водилось. Он никогда не будет готов. Пошарив в кармане, вытащил телефон. Долго смотрел на маленькую иконку контакта, потом запустил автоответчик и прижал к уху. – Можете сколько угодно бегать от меня, сэр, – возмущенно тараторила Салли. – Но рано или поздно вам придётся меня выслушать. С этим психом что-то нечисто. Помяните моё слово, потом окажется, что половину преступлений совершил он сам.– Повисла пауза, прерываемая шуршанием и напряженным пыхтением, гудками машин и шумом прохожих. – Но вам всё как об стенку горох, – немного обиженно добавила она. Запись оборвалась. Он никогда не будет готов. Повинуясь программе, запись пошла заново. Оказывается, у Салли есть лёгкий южный акцент, почти незаметный; она делает короткую паузу перед обращением «сэр», а «псих» выговаривает быстро, быстрее, чем остальные слова, будто хочет скорее проскочить. Телефон из его рук забрали, и тогда он сообразил, что уже несколько секунд разглядывает чужие ботинки. – Вставайте. Он не шелохнулся. – Грегори. Вставайте. Ботинки шевельнулись, прошлись туда-сюда, затем их владелец снял пальто, бросил его рядом с Грегом и сел. В пустом коридоре их дыхание звучало шумно, и Грег заметил, что пытается дышать в унисон с соседом. В другой ситуации он на многое бы обратил внимание, например, что такой педантичный чистоплюй как Майкрофт уселся на грязный пол, или что, вопреки обыкновению, повторил свою просьбу дважды. Но сейчас всё, о чём он мог думать, это человек, который ждал его за дверями морга, и горячий комок в желудке, с каждым мгновением становившийся всё больше. Спустя какое-то время его кольнуло смутное беспокойство: пока он не сделает то, что должен, Молли не сможет уйти домой. Но оно тут же растворилось в жаре, поднимавшемся от желудка по всему телу. Будто он проглотил живую медузу, и она оплетает своими ядовитыми щупальцами его внутренности. – …совершил он сам. Но вам всё как об стенку горох. Грег слабо вздрогнул и повернул голову. В темноте коридора он не мог разглядеть лицо Майкрофта, но чувствовал его взгляд. – Она не должна была погибнуть так. – Язык будто распух и высох и едва ворочался во рту, царапая нёбо. – Она вообще не должна была погибнуть. – Смертность в результате ДТП за 2012 год составила 1857 случаев. Это самый низкий показатель за всю историю ведения статистики. – Что вам нужно? Зачем вы приехали? – Был неподалёку. – Майкрофт. – Грегори. – Майкрофт. – Грегори. Грег хрипло выдохнул и откинул голову, упираясь затылком в стену. Это был их привычный разговор – действовать друг другу на нервы, увиливать от ответа и упрямиться. Вот только сейчас у него не было никаких сил. – Я не знаю, что сказать, – неожиданно произнёс Майкрофт, одёргивая манжеты рубашки. – Предполагается, что другого человека можно утешить, но это не так. В мире нет слов, которые способны облегчить эту ситуацию. Ничто не может сделать боль от потери меньше. – Он сжал предплечье Грега. – Смерть есть смерть. Мы справляемся с ней и живём дальше. – Я не могу, – выдавил Грег. Жар ожёг лёгкие, не давая вздохнуть, сдавил обручем голову. Никто не знал. Молли позвонила только ему, она думала, что так будет правильно. Он запретил сообщать родителям, пока все формальности не будут улажены, а на работе узнают завтра, во время короткого совещания. Все эти люди, близкие, друзья, коллеги ещё не знали, что Салли Донаван в этом мире больше нет. Её стол в Скотланд-Ярде завален бумагами, на краю стоит кружка с недопитым чаем, в шкафу висит сменная одежда, в телефоне три непрочитанных сообщения, – всё осталось, нет только самой Салли. Нет и больше никогда не будет. И, наверное, с этим можно справиться и жить дальше, но прямо сейчас Грегу казалось, что он не сможет подняться с ледяного пола морга и будет сидеть здесь до конца света. Что запах антисептика, воды и пыли не вытравить из одежды, волос, кожи, и этот яд, этот жар, эта боль в сердце – навсегда. Слёзы скользнули по щекам, и он прижал ладонь ко рту, заталкивая звук обратно в себя, чтобы не завыть, не закричать от невыносимого бессилия и отчаянья и не потревожить тишину и чужой покой. Он никогда не будет готов. Как к этому можно быть готовым? Маленькую одинокую вечность он глотал солёную влагу, давился ей, давился своим горем, пока запястья не коснулись прохладные пальцы. Сжали осторожно, считая пульс, и остались лежать. И будто повинуясь холоду чужой ладони, жар в его теле отступил. – Помните, как вы сказали мне после взрыва в бассейне? Тяжёлую ношу нужно разделить, и будет легче. – Какой ереси я тогда только не нёс, лишь бы вы прекратили носиться, как заведённый болванчик, – сипло, словно после долго крика, пробормотал Грег. Майкрофт протянул ему платок, и он быстро вытер лицо. – Не так важно, что вы говорили, как то, что вы при этом делали. Вы были рядом. Майкрофт поднялся и протянул руку. Бледная кожа словно светилась в сумраке коридора – единственное белое пятно, и Грег протянул к нему ладонь. Его крепко ухватили и резко подняли. Он покачнулся на затёкших ногах и, не задумываясь, ухватился за Майкрофта. Чуть позже другие люди будут точно так же опираться на него, но пока он был слабым, разбитым и опустошённым и стискивал предплечья Майкрофта, всё сильнее наваливаясь. Голова слегка кружилась, как от пинты крепкого пива. – Грегори, – сказал Майкрофт, касаясь дыханием лба Грега, и тот заметил, что снова пытается дышать в унисон. Позволив себе ещё несколько секунд спокойствия, он выпрямился и отпустил Майкрофта. – Всегда думал, что будет наоборот. Что это Салли придётся опознать моё тело. Майкрофт ничего не сказал, но невесомо похлопал по плечу, прежде чем наклониться за пальто. Он аккуратно перекинул его через локоть и положил ладонь на створку двери. – Готовы? – Нет. Но теперь я могу это сделать. Майкрофт толкнул дверь, и свет хлынул в коридор. – 4 – Грег пригнулся, и кулак просвистел над головой, мазнув по макушке. Громила вытащил нож и сплюнул под ноги. Резать полицейского он не хотел, но тот оказался слишком вертлявым. Оба надсадно дышали, и Грег мелко порадовался, что бросил курить, по крайней мере, ему не грозило отхаркнуть собственные лёгкие. Громила не нападал, всё, что ему требовалось, это потянуть время, пока подельники не скроются. Грег напряжённо следил за его движениями, выжидая. Соперник отвлёкся – чуть повернул голову, чтобы заглянуть в переулок, по которому улепётывали остальные, – и он рванул вперёд, выбил нож, одновременно заламывая руку за спину и вырубая бандита. Согнулся, опираясь на колени, восстанавливая силы. Минус один, осталось трое. Грег утёр лицо, разогнулся, – всё тело протестующее заскрипело, – и побежал за остальными. За первым же поворотом его ждал сюрприз. Бита вжикнула над ухом и треснула, ударившись о стену. Трое парней в одинаковых толстовках разошлись веером, зажимая Грега в углу и перекрывая пути к отходу. Видимо, они решили, что гораздо проще втроём завалить одного старика, чем прятаться самим. Крайний справа ругался, пытаясь собрать биту, потом плюнул и зашвырнул подальше. Сосед перебросил ему кастет – металл сверкнул в воздухе. Грег хотел бы сказать что-нибудь душеспасительное, какую-нибудь психологическую штуку, которым его обучали на последних курсах, но для этого надо было дышать. К тому же, его учили разговаривать с террористами, никто же не предполагал, что старший детектив-инспектор погонится за бандой гопников-воришек, да ещё плюнув на подкрепление. Подкрепление. Грег застонал от досады, мысль дождаться подкрепления пришла только сейчас. Можно было вообще не рыпаться – вызвать наряд, постоять в прохладе, пока те приедут, сдать описание и отправиться домой. Парни тоже молчали, только зыркали друг на друга. Значит, тот громила был главным, и теперь его молодчики не могли решить, что делать. Это хорошо, значит, с ними ещё можно будет договориться. Грег глубоко вздохнул – перед глазами мелькали чёрные мушки – и собрался с мыслями. Тот, что был в центре, медленно вытащил из-за пояса пистолет. – Да ты шутишь, мальчик, – вырвалось у Грега, и он тут же об этом пожалел. Средний откинул капюшон и оскалился. На вид ему было лет восемнадцать от силы, но шея до самого подбородка была покрыта татуировкам. Непонятно, что взбесило его больше: сомнения в серьёзности или обращение «мальчик», – только стало ясно, что решение не оставлять свидетеля сформировалась окончательно. Он взвёл курок и вытянул руку. Одновременно с этим раздался вой сирены, проулок осветило красным и синим. – Немедленно бросьте оружие, – раздалось в мегафон, – вы окружены. Двое по краям тут же испуганно подняли руки, щурясь на яркий свет. – Мы… Мы не хотели, – проблеял один. – Она кричать начала, Бритый её утихомирить только хотел. – Заткнись, – рявкнул центральный. Приставил пистолет ко лбу Грега, и он кожей почувствовал, как тот мелко дрожит. Грег закрыл глаза. Один из мальчишек тихо всхлипывал, и этот звук, казалось, был гораздо громче, чем вой сирен, крики полицейских и голос в мегафоне. Он представил, что парень сейчас спустит курок, и это отозвалось в нём… ничем. Никакого страха смерти, никакой злости, никакого отчаянья. Радости, впрочем, тоже не было. Хлопок. Парень глядел огромными, недоверчивыми глазами. По щеке ползла струйка крови. Грег смотрел на него, пока ответный взгляд не потух, и парень завалился ему на руки. Переулок наводнило полицейскими. Оставшихся в живых скрутили и ткнули лицом в землю. Тёплый труп с пробитой головой быстро оттащили от Грега. Его самого вздёрнули на ноги, закутали в антистрессовый плед и потащили к скорой. Стажёр торопливо и звонко бубнил прямо в ухо о звонке прохожего, о трупе девушки, о бессознательном теле громилы и всём остальном. Грег его не перебивал, но и не слушал. Стажёра к нему приставили вместо Салли. Он уселся на ступеньки машины скорой помощи, задрал голову и уставился в темнеющее небо. Суета вокруг перестала трогать. Тишина окутала плотным коконом, словно была частью него, и за последний месяц он привык считать её таковой. Коллеги замолкали в его присутствии, будто от него пахло гнилью и они задерживали дыхание, чтобы их не вырвало. Никто не врывался в его кабинет с шумной, несдержанной руганью, никто не звонил ночью с мелкой местью за необходимость работать с «этим психом». За этой внутренней тишиной Грег не сразу заметил, что и вокруг будто тоже все примолкли. Фигура в сером пальто одним своим появлением разогнала зевак из числа мелких служащих. Деловое мельтешение, обычное для места преступления, будто оттеснили в другой конец улицы, за границы круга. Грег запахнул нелепый оранжевый плед и скороговоркой попросил: – Только не кричите. – Когда это я кричал? – Майкрофт удивлённо вскинул брови, крутанув зонтик. – На прошлой неделе и до этого. – Я не кричал. Я высказывал свои сомнения о наличии у вас мозгов и инстинкта самосохранения. – Ну да, так высказывали, что в соседних домах, наверное, потом стёкла меняли. – Похоже, что я был малоубедителен, – нелогично сказал Майкрофт, оставив в покое зонт, – раз мы снова здесь. – Мы? Снова оказались неподалёку? – насмешливо спросил Грег, стягивая с плеч тряпку. Майкрофт отвернулся, невидящим взглядом уставившись в проулок, на пятна крови вперемешку с кусочками мозгового вещества. Потом повернулся, и Грега обдало ужасом. Он хотел зажать Майкрофту рот, или заткнуть уши, или оказаться снова под дулом пистолета, только бы не слышать того, что тот собирался сказать ему с таким сосредоточенным, серьёзным видом. – Нет, я приехал специально. – Зачем? – жалобно спросил Грег. Он хотел сказать: зачем вы это говорите? Не надо, прекратите, прекратите немедленно. Вы должны язвить и ёрничать, а не смотреть… так. Но не успел. – Вы правда не догадываетесь? – проговорил Майкрофт низким, тягучим тоном и подошёл вплотную. Грегу показалось, что он оглох после взрыва, а потом слух резко вернулся. Шум вокруг стал плотным, навалился, придавливая к земле. Каждый звук резко бил по ушам, высокий, громкий. Он не глядя бросил плед, промахнулся, но не стал поднимать и быстро зашагал прочь. С работой справятся без него, ему надо быть как можно дальше отсюда, как можно дальше. Он не сорвался на бег, потому что это было бы слишком жалко, хотя очень хотелось. Майкрофт догнал его на перекрёстке. – Грегори. – Ну вы ещё скажите, что влюбились, – проскрежетал Грег, гипнотизируя светофор. Тот никак не хотел переключаться на зелёный. – Вам нельзя сейчас оставаться одному. И – нет, не влюбился. Но… – И Майкрофт вздохнул. Этот протяжный театральный вздох, который раздражал бы любого другого своей наигранностью и который всегда так точно передавал чувства Майкрофта. – Я не гомо… не гомосексуалист. – Спасибо, что не «содомит», – негромко пробормотал Майкрофт. – Пойдёмте. Грег вывернулся и отступил, и твёрдо посмотрел на него. – Вы мне не нравитесь, не в этом смысле, и я не уверен, что в каком-либо другом. С вами весело спорить, и вы знаете неплохие рестораны, но подобные, – Грег помахал рукой между ними, – отношения меня не интересуют. Я даже в колледже не экспериментировал. Это неправильно, понимаете? Неприемлемо. – Успокойтесь, – холодно бросил Майкрофт и неуловимо изменился, подобрался, словно ожидая драки. – Я не собираюсь вас насиловать. – Я спокоен. – Грег сжал зубы и взлохматил волосы. Этого он и боялся. Он соврал, когда сказал, что Майкрофт не нравится ему ни в каком виде. На самом деле, тот оказался отличным другом. Странным, упёртым, раздражающе педантичным, но – с хорошим чувством юмора, умеющим слушать и молча остающимся рядом, когда это нужно. И ради этого Грег и делал вид, что не замечает всего остального – взглядов, двусмысленных шуток, касаний. Гнал мысли, убеждал себя, что это просто такая манера общения. – Я ничего не имею против гомо… геев. Просто это не для меня, вот и всё. Вы, да простит меня Всевышний за такие слова, хороший человек, но не привлекаете меня как… Господи, поверить не могу, что оказался в такой ситуации! Майкрофт немного расслабился, и Грег коротко, нервно улыбнулся. – Поверьте, вам бы со мной не понравилось: я совершенно не умею целоваться. – Грег сунул руки в карман пиджака и пожал плечами. – Потому что не люблю это дело, такое вот я бревно. – Возможно, вам просто не везло с партнёром, – непонятным тоном произнёс Майкрофт: можно было принять за шутку, и за жалость, и за намёк, – но потом уголки его губ дрогнули, а из глаз пропали настороженность и холод. – Антея проводит вас домой. – Спасибо. Смотреть на Майкрофта было неловко. Вроде тот не обижен и не зол, но и привычно-насмешливо он тоже не выглядел. Грегу необъяснимо хотелось извиниться и по-детски утончить, всё ли у них в порядке. Вместо этого он ещё раз поблагодарил. Майкрофт рассеянно кивнул. Через минуту к ним подъехали две машины. Коротко распрощавшись, они сели в них и разъехались в разные стороны. – Давно не виделись. Как племянница? Антея отстранённо кивнула, не отрываясь от телефона. Только дописав сообщение, она подняла голову. – Осваивает мопед. Это вам, – она вынула из кармана визитку и протянула её Грегу. «Алан Адлэр, доктор психологии» - значилось на ней. – Майкрофт приказал? Антея отвернулась к окну, положила подбородок на запястье и побарабанила пальцами по губам. – Нет. Мистер Холмс сказал, что единственный способ заставить вас обратиться к психологу – это накачать наркотиками, связать и запереть с ним в подземном бункере. Свободного бункера не нашлось, – скучающим тоном ответила она. – Но мне надоело срываться каждый раз, когда вы рискуете своей шеей по какому-нибудь нелепому поводу. Вы пробовали перенести подписание торгового договора, подписывать который не жаждет ни одна из сторон? – Она оторвалась от пейзажа за окном и осуждающе посмотрела на Грега. – Он волнуется о вас. – Мне жаль, – выдавил он. – Да сколько угодно. Она снова отвернулась к окну. Грег тоже уставился на мелькающие за стеклом улицы. У него было сильное чувство, что он серьёзно ошибся. Вот только никак не мог понять – в чём. – 5 – – Это подозрительно, – прищурился Грег, – секретная встреча в безлюдном парке. – О, бросьте. – Джон засмеялся.– Она не секретная, и парк не безлюдный. – Та почти слепая старуха не считается. – Она не слепая, только делает вид, чтобы подглядывать за прохожими. – С чего такой вывод? – Вы только посмотрите на её сумочку! – воскликнул Джон со знакомыми интонациями. Они переглянулись и захохотали. – С волками жить, – просмеявшись, сказал Грег. Джон только махнул рукой. – Всё равно это странно. – В последнее время вы нечасто появляетесь у нас. – Работа. Джон жалостливо посмотрел на него. – Ладно-ладно. Рождество скоро, вот я и решил немного поотлынивать. – То есть ваша неожиданная неуловимость никак не связана со старшим Холмсом? – Нет, с чего вы взяли? – преувеличенно небрежно сказал Грег. – Я понимаю, с ними непросто, и мне тоже иногда хочется сбежать на другой конец света, но, поверьте, игнорировать их – ещё хуже. – При всём уважении, один психолог у меня уже есть. Джон потёр лоб кончиками пальцев и бросил короткий, быстрый взгляд исподлобья. – Как скажете. – Он оглядел парк. – Можете выполнить небольшую просьбу? Поднимите руку. – Зачем? – Пожалуйста. – Хорошо. Так? – Чуть-чуть повыше и поверните ладонью к себе. Спасибо. Металл лязгнул и зазвенел. Грег дёрнул рукой, не доверяя глазам. Наручники ударились о подлокотник скамейки и впились в кожу. Джон вскочил и отступил, хотя Грег при всём желании не смог бы до него дотянуться: приковали его за дальнюю от подлокотника ладонь, так что теперь он оказался дополнительно оплетён собственной рукой. – Простите, – искренне сказал Джон.– Когда вы избегаете Майкрофта, он достаёт Шерлока, а тот – меня. Вы не оставили мне выбора. Простите. Он кивнул кому-то за спиной Грега и зашагал прочь, не оборачиваясь. – Вы приковали меня к скамейке. Почему я не удивлён? – Вас приковал доктор Ватсон. – По вашему приказу! – Просьбе, всего лишь просьбе. Грег повернул голову, рискуя сломать шею, только чтобы подарить собеседнику самый пламенный взгляд, на который способен. К несчастью, костюм у Майкрофта был огнеупорным. И не только в переносном смысле – были прецеденты. – Ну, и какого чёрта? – Самому интересно, – раздражённо отозвался Майкрофт, обошёл скамейку и сел рядом. – Так какого чёрта? Может, хватит от меня бегать? – Да я не от тебя бегаю! – Грег снова принялся ожесточённо дёргать наручники. – А от себя, от того себя, которым становлюсь, когда разговариваю с тобой. Отстань от запутавшегося натурала! – Запутавшиеся натуралы не ходят по гей-барам. – Именно это они и делают. Они не обсуждают это с психологом. Они читают статьи в интернете, они идут в гей-бар, напиваются и целуются с первым же рыжим, который пошутит про череп. – Прекрати дёргаться, ты себе руку вывихнешь. – Тогда отстегни меня! – И не подумаю! Мы не уйдём, пока не проясним эту ситуацию до конца! – Хватит кричать! – Хватит вести себя как испуганный подросток! – Я бы посмотрел на тебя, если бы ты, пережив неудачный брак, три пулевых ранения и гибель друга, в сорок с лишним лет осознал, что тебя тянет завалить другого мужика, страшного, едкого и долбанутого на всю голову! – Возжелать престарелого неврастеника, у которого из всех пожитков – только ранняя седина и собачья работа, ко всему прочему, категорично уверенного в своей гетеросексуальности, тоже, знаешь ли, не сказка! Они резко отвернулись в разные стороны. Старушка за соседней скамейкой захлопнула рот и бросила горсть хлебных крошек голубям. – Я не рыжий. – Я себе кожу содрал. – Я предупреждал. – Я не так категорично гетеросексуален, как думал. – Я догадался. – Я… тоже что-нибудь остроумное, что выводит тебя из себя. – Вывел уже, – буркнул Майкрофт, – даже слишком. Грег хмыкнул и потёр ссадину. – Просил же не следить за мной. – Это не я – Антея. Грег прищурился и окинул Майкрофта скептическим взглядом. – Честное слово. – Что-то она у тебя совсем распоясалась. – Беременность на неё дурно влияет. – Наверное, стоит всё-таки поговорить обо всём этом с психологом. – Он помогает? – Ну, я перестал лезть под пули. Отстегни меня. Майкрофт перегнулся через Грега, дотягиваясь до замка. В этом не было никакой необходимости, можно было просто обойти, но тот не стал ничего говорить. Щёлкнул замок, и в ладонь впилась тысяча иголок. Грег принялся растирать затёкшее запястье, но делать это одной рукой было неудобно. Майкрофт мягко сжал его ладонь, чуть потянул на себя. Его уверенные пальцы разминали мышцы твёрдо и осторожно, и к коже быстро вернулась чувствительность. – Как насчёт чашечки кофе, мистер Чупа-чупс? Пальцы Майкрофта замерли. – Врач запретил мне сладкое, так что теперь я мистер Брокколи, – ответил, не поднимая взгляда от соединённых рук. Грег пошарил в кармане и вытащил горсть маленьких ярких чупа-чупсов. – А я вот, пристрастился что-то. – Зря, очень вредно для зубов. Мне пора. Завтра, в два, в нашем кафе устроит? – Конечно. Майкрофт встал, натянул перчатки и поправил шарф. Он отошел довольно далеко, когда Грег вдруг вскочил и догнал его. – Майкрофт! – Тот обернулся.– Я не знаю как это у вас, у геев, принято, но должен ли я на первое свидание дарить тебе цветы? Майкрофт прикрыл глаза ладонью и протяжно, прерывисто вздохнул. – 1 – – Ты не бревно, – уткнувшись в подушку, проворчал Майкрофт, – брёвна лежат смирно. – Невероятно, мистер Холмс! Но как вы догадались? – пропыхтел Грег из-под кровати. Второй носок как сквозь землю провалился. Поискав ещё немного, он плюнул и натянул ботинок на голую ногу. – Почему всегда второй носок? В этом отеле скоро откроют магазин моих забытых вещей. – Я тебе грузовик носков подарю, только заткнись. У меня самолёт через три часа. Грег ничего не ответил, продолжив собирать свои вещи по номеру. Невыспавшийся Майкрофт был ещё хуже, чем скучающий Шерлок. С другой стороны, кто же ему мешал спать ночью? Сам требовал «ещё» и «ещё», а теперь – заткнись. Грег проглотил смешок. Застегнул последние пуговицы, отказался от идеи спрятать, в отместку, носки Майкрофта и бесшумно выскользнул. Уборщица вежливо улыбнулась ему. – Мальчишник, – зачем-то сказал он. – Слегка разгулялись. Разбудите его через час? – Конечно, мистер Лестрейд, – она понимающе покивала головой. Грег неловко переступил. И зачем соврал? Можно подумать, за последние пару месяцев ещё не все в этом отеле выяснили, что мистер Лестрейд и мистер Холмс в номере не в шахматы играют. Точнее, не только в шахматы. Вроде бы он ничего не стыдился, да и что ему до мнения чужих людей, но ложь, нелепая, бессмысленная, всё равно слетала с языка. – Домой, инспектор? – сегодня в шофёрах был Аргус. Обычно Грег садился с ним рядом: с Аргусом было приятно поболтать, тот был фанатом того же футбольного клуба, – но сегодня он только кивнул и скользнул на заднее сидение. Улицы были пустыми: ночные жители уже спали, дневные ещё не проснулись. Уже через полчаса машина притормозила у подъезда. Грег попрощался, пожелал удачного дня, – Аргус коротко рассмеялся, – и поднялся в свою квартиру. С порога его встретили возмущённым мярганьем. В тот день, чуть меньше года назад, когда он переезжал из квартиры, в которой пытался страдать по бывшей, кота дома не было, и Грег решил не искать сумасбродное животное. Но спустя две недели, когда обнаружил его под дверью новой квартиры, ничуть не удивился. Кот с тех пор пропадал время от времени, но всегда возвращался. Покормив кота и с разочарованием оглядев пустой холодильник, Грег пошел в душ. Стащив рубашку, он уставился в зеркало на здоровенный багровый засос чуть пониже ключицы и усмехнулся. Быть геем, или бисексуалом, или как там называется извращение, когда человека возбуждает кто-то по фамилии Холмс, оказалось не так уж и страшно. Он не полюбил розовый цвет и мелодрамы, не стал ходить, оттопырив бедро, и даже песня I Will Survive по-прежнему его раздражала. Хотя пару раз он отдал свою задницу на поругание. Процесс оказался муторным, долгим и не совсем приятным. В конце, конечно, было хорошо, но не настолько, чтобы искупить подготовку. Тем более, как выяснилось после неловкого и сумбурного разговора, где Грег своими метафорами и намёками довёл Майкрофта до белого каления, обратная раскладка нравилась ему ничуть не меньше. И это не считая множества других видов секса между мужчинами. Ну и того, что любому сексу они предпочитали словесные перепалки и возможность подёргать тигра за хвост. Выбравшись из душа, он заварил чашку крепкого чая. Прошёлся по квартире, постоял над не разобранными коробками. Сначала было не до них, потом погибла Салли, потом период реабилитации, беготни от Майкрофта и самого себя, – не до вещей было, – а теперь он и дома-то почти не бывает… Зато снова переезжать будет легко. Он раскрыл ближайшую коробку, решительно поклявшись разложить всё по местам. А то после работы Майкрофт угрожал затащить его на оперу, после той истории с футбольным матчем. И ведь он же сам вызвался, никто его силком не тащил. Или не в оперу, а просто поужинать в очередном вычурном и претенциозном ресторане, в которых Грег себя чувствует как сельский дурачок, попавший на королевский бал. Или можно нанести превентивный удар и купить билеты в кино, на самый громыхающий и дорогой блокбастер. Или… Впрочем, не надо быть гением дедукции, чтобы догадаться, чем закончится вечер и когда именно Грег снова попадёт домой. Из коробки на него уставился одноглазый плюшевый медведь. Видимо, эту коробку он не проверял ещё со времён переезда от жены. Грег подёргал его за второй глаз, тщетно пытаясь вспомнить историю, связанную с ним, но вместо этого его вдруг охватило беспокойство – что если Майкрофт не вернётся из поездки до вечера? Он фыркнул и потряс головой от таких нелепых мыслей. Не вернётся – и чёрт с ним, увидятся завтра. Или послезавтра. Он отложил медведя и продолжил вытаскивать вещи, с каждым предметом двигаясь всё медленнее. Можно встретить его в аэропорту, но надо позвонить Антее, чтобы узнать время. Но беспокоить её не хотелось. Чем внушительнее делалася её живот, тем более въедливой она становилась. Может, это как-то связано с материнским инстинктом, но если позвонить ей, то допроса третьей степени не избежать. Можно позвонить Майкрофту, но если тот ещё спит, то… Нет, об этом лучше не думать. Проще всего было бы… подождать его дома?.. Грег замер, невидяще уставившись в медведя. Но это значит… Он прислушался к себе, ожидая внутреннего протеста, а затем сорвался с места. Лихорадочно оделся, схватив первое, что вывалилось из шкафа. Бросился в прихожую, перевернул коробку со всякой мелочевкой, которую хранил на тумбочке, и, выцепив нужное, сунул в карман. – Прости, Кот, вернусь часа через два, – бросил он, сбегая по лестнице вниз и торопливо набирая сообщение на телефоне. Аргус ответил почти мгновенно. Машину он поймал быстро, но почти у самого аэропорта застрял в пробке. Бросив шофёру банкноты, не считая, он выскочил и рванул бегом. Видимо, охрана зала ожидания был привычна к взлохмаченным, как попало одетым мужчинам с безумным взглядом. А даже если нет, вряд ли она смогла бы задержать Грега, когда он решил, что должен успеть во что бы то ни стало. Он судорожно оглядывался, выискивая в толпе знакомую фигуру. Пискнул телефон, и Грег, прочитав сообщение, бросился к стойке регистрации. – Остановите! – закричал он, едва завидев Майкрофта, уже прошедшего рамку металлоискателя. – У этого человека бомба! – ляпнул он первое, что пришло в голову. Вокруг него тут же образовалось пустое пространство. Персонал мгновенно напрягся, раздался треск раций и быстрые переговоры. К Майкрофту подошли трое сотрудников аэропорта и негромко что-то сказали, указывая на кейс. Даже со спины Грег мог угадать точное выражение его лица. Майкрофта увели в небольшую комнату для дознания, когда Грег наконец добежал и сунул под нос удостоверение. – Инспектор Лестрейд, Скотланд-Ярд. Мне нужно было задержать этого человека и лично переговорить с ним, – скороговоркой выдал он. Служащий посмотрел на него, как на сумасшедшего, и Грег в другое время обязательно бы ужасно смутился. Это же надо было додуматься – в аэропорту ляпнуть про бомбу? – Знаю, я идиот, можете проверить. В смысле, меня проверить. В смысле, мой значок, – и он сунул весь бумажник вместе с удостоверением опешившему охраннику, а сам ринулся в комнату допроса. На его счастье, Майкрофт уже из неё выходил, благодаря кого-то по телефону. Грег перехватил его за локоть и втащил обратно. Майкрофт только поднял брови, безмолвно требуя объяснения, когда они наконец остались одни. Грег рухнул на стул, стягивая мокрый от пота шарф и пытаясь отдышаться. Он сунул руку в карман, затем хлопнул ладонью по столу, оставив на нём предмет. Ключ матово поблёскивал. – Учти, если ты сошел с ума, я не стану навещать тебя в лечебнице. – Давай, – Грег требовательно потряс рукой, – свой ключ, давай. – Он у меня один, – нахмурился Майкрофт. – Как я попаду домой? – А ещё гений, – фыркнул Грег. – Я тебе открою. Потому что я буду там жить, в нашем с тобой доме. Можно бы и у меня, но у тебя места больше. Только у меня Кот ещё, ну, большую часть времени, но он приличный, почти нормальный. – Ты хорошо подумал? – Я вообще не думал. Дай сюда свой чёртов ключ, я хочу с тобой жить. Хочу возвращаться к тебе домой, хочу делиться горем и радостью, пока не впаду в маразм и не отброшу коньки. Аминь. Майкрофт стоял, не шевелясь и разглядывая его внимательно, словно видел в первый раз, и Грег немного стушевался. – При одном условии. Ты вместе со мной будешь есть брокк… мхм. Служащий, заглянувший в комнату, тут же захлопнул дверь. Спустя какое-о время в неё решительно постучали, а затем и совсем невежливо забарабанили. Майкрофт протестующе хрипел, Грег ответил ему укусом, и хрип перешел в низкий стон. – Я больше не могу задерживать рейс, сэр! Грег отступил, заставив себя разжать руки. Майкрофт пригладил волосы и скривился. – Побриться не мог? – Нытик. – Трудоголик. – Кто бы говорил. Завтра к утру вернешься? – Постараюсь раньше. Не опоздай на работу. – Плевать. На главную встречу я уже успел. Конец.