"Ты и я"

Люблю смотреть, как ты спишь. С недавних пор это стало одной из моих слабостей… или прихотей. Или просто началом моего безумства… А впрочем, я точно сошел с ума в ту минуту, когда понял, что причина моей привязанности к тебе не только твой укус. Ты в царстве сновидений, такой милый, спокойный, беззаботный, похожий на мальчишку… Я бы тебе и двадцати лет не дал сейчас. Темные волосы разметались по подушке, гладкий, без единой морщинки, лоб, длинные ресницы бросают тени на щеки, чувственные губы полуоткрыты и обнажают самые кончики белоснежных клыков. Вечно бушующее море в твоих глазах дремлет сейчас под тяжестью век… Какие сны ты видишь в его глубине? Наверное, что-то из той далекой жизни, что когда-то у тебя была… Но даже теперь ты остаешься таким же наглым, что и всегда… Лежишь по диагонали, раскидав в стороны руки и ноги так, что мне приходится ютиться на самом краешке моей огромной постели. Иногда, ворочаясь во сне, ты награждаешь меня ощутимыми пинками, но я только вздыхаю, поправляю сбившееся одеяло и снова смотрю на тебя, Л’эрт. Вот зачем я это делаю? Провожу все ночи возле тебя, любуюсь, глажу волосы… Может быть, потому что когда ты спишь, я чувствую куда большую близость между нами, нежели когда мы занимаемся любовью… Как дико звучит. Как смешно. И как горько. Я сдержал свое обещание - я больше не причиняю боль. И ты стал более страстным, внимательным. Но мне мало. Безумно мало. Я хочу тебя всего, Л’эрт… Хочу твое тело, сердце, душу, хочу твой смех, внимание, блеск в глазах… Хочу даже твою глупую, непонятную мне человечность, твои проблемы, заботы, мысли – все, что связано с тобой. Все, что делает тебя тобой. Л’эрт… А ты – это воплощение свободы, бунтарства и сумасшествия. Я – повелитель вампиров. И весь мир у моих ног. Весь, кроме тебя. Я мог бы подарить все, что ты захочешь, я никогда бы не задумался о цене, чтобы выполнить любое, даже совсем бредовое твое желание, но дело в том, что ты никогда ничего не просишь. Тебе просто ничего не нужно. Кроме своей свободы. Я держу тебя возле себя долгом, этим глупым соглашением, которое претит нам обоим. Тебе, потому что ты вынужден спать со мной, и мне, потому что я делю удовольствие пополам с унижением. Но больше тебя никак не удержать: ни страхом, ни угрозами, ни болью. Ты никогда не подчинишься, не склонишь гордой головы и никогда не примешь чужую власть над собой – скорее умрешь. Но я… я не могу еще раз тебя потерять. Шестьсот лет… Тысячи ночей: жарких, как твои руки, и холодных, как пустота в моей груди. Тысячи рассветов – кровавые разводы по небу, напоминание о том, как мне впервые плюнули в душу. Тысячи дней – бесцветные песчинки, а вместе – серый сплошной песок. Вот она – большая часть моего бессмертного существования. Песок… грубый, однообразный, ускользающий, словно время, сквозь пальцы… Ты тоже чем-то похож на него – зыбкий, ненадежный, неуловимый. Сейчас ты сладко спишь у меня под боком, но стоит только взойти солнцу - ты откроешь глаза и найдешь сто причин, лишь бы не быть со мною рядом. Это больно, знаешь ли. Совсем недавно мне казалось, что есть выход, что можно тебя привязать к себе, если ты дашь мне Клятву Крови, станешь моим рабом… но любимым рабом. При мысли о том, что я буду держать твою жизнь в своих руках, у меня на сердце теплело, жажда мести куда-то испарялась или просто перерастала в какую-то садистскую одержимую нежность. Я представлял, что ты всегда рядом со мной или покорно ждешь меня, что заглядывая мне в глаза своими синими, ты просишь что-либо, и я дарю - великодушно, свысока, давая понять, что я – это все для тебя. Эти мысли, мысли о том, как ты будешь зависеть от меня, подчиняться, покоряться, любить, быть моим – они опьяняли меня! Проходило время, я строил планы насчет тебя, занимался проблемами Ковена и развлекался с первыми красавицами, которых даже не нужно было заставлять идти ко мне в постель. И вот, однажды утром, когда я кивком указал одной из них на дверь, она упала передо мной на колени, цепляясь за мои ноги. Глупая смазливая дурочка, плача навзрыд, спросила меня, разве я не люблю ее? Я усмехнулся, стряхнул ее руки и сказал, прежде чем подумал: «Нет, я не люблю рабов». Сказал. Замер… Сердце неприятно кольнуло. Раб – вот кем я хотел тебя видеть, сломанным и покорным. И тогда я впервые понял: не может быть любви между господином и рабом. Любить униженного тобой – это только унижать самого себя. И нельзя любить того, кто унизил тебя. Сколько ночей прошло, пока я мерил шагами свой пустой замок и сад, скитаясь как приведение и пытаясь понять, что может быть между тобой и мной! Воображаемая покорность в твоих глазах вдруг отчего-то стала внушать мне отвращение… Я отмел этот вариант. Злился на самого себя – я ведь чуть было не совершил ошибку! Самую страшную за тысячу лет. Но мне хотелось тебя всего так сильно, что ломило кости. Хотелось не тело на две-три ночи, а твою душу - навсегда. Это изматывало, бесило, осушало. Я ощущал свое бессилие и гнев, как пожар в груди. Раньше я запивал его кровью, но потом мне стало претило все, даже она. Сколько драгоценного времени я провел, бесцельно блуждая из угла в угол, я не знаю, но ответ пришел. Ты любишь свободу, Л’эрт? Хорошо, значит, я тоже буду ее любить. Между нами не будет никаких обязательств. Долг – формальность. Живи, как хочешь, я тебя не буду ограничивать. Наоборот, я стану слушаться тебя. Ведь я же знаю, как ты человечен, милосерден, как часто тебя тревожит твоя совесть. И я знаю, что ты не найдешь в себе силы оттолкнуть меня… Да, пусть подло… Но мы с тобой будем равноправными, свободными. Ты и я. Твой неслабый толчок локтем мне в живот заставляет меня вздрогнуть и выйти из состояния задумчивости. Ты что-то сонно бормочешь, забавно шевеля губами, и дальше спокойно сопишь в подушку. И почему я должен терпеть такое хамство? Пора ставить на место всяких тут свободолюбивых! Быстро срываю с тебя одеяло, отбрасываю его в угол, привстаю и любуюсь тобой: твоей белоснежной кожей, совершенство которой нарушают несколько шрамов на груди от серебра и креста, любуюсь четкими валиками мышц, плавными изгибами и нежно-голубоватыми венками на шее и запястьях. Провожу ладонью по твоей скуле, плавно веду пальцами вниз, до ключиц, наклоняюсь и целую их. Просто прикосновение губ. Но я уже чувствую на кончике языка вкус твоей кожи, ее запах, смешанный с моим. Это, как кровь, ударяет мне в голову, и я продолжаю целовать тебя - отрывисто, жадно, плотно прижимая свои губы к твоей коже, захватывая ее, облизывая, чуть царапая кончиками клыков… Спускаюсь ниже, просчитываю ребра дрожащими от возбуждения подушечками пальцев и глажу выпирающие косточки бедер… Чувствую ответную дрожь, ощущаю твое пробуждение где-то в самом себе, где-то на изломе разума и одержимости. Не вижу, но знаю, что ты распахиваешь еще мутные ото сна глаза и моргаешь. Но через секунду выгибаешься, напрягаешь мышцы пресса, желая острее почувствовать, как бегло и дразняще их очерчивает мой язык. Глубоко вдыхаешь и выдыхаешь сквозь полуоткрытые губы, а я вижу, как на фоне коралловых губ выделяются твои клыки, как мелькает между ними язык, облизывая, едва касаясь, то один клык, то второй. Я давно заметил за тобой такую милую привычку. Она свидетельствует о многом, но в данном случае выдает то, что тебе нравятся мои действия. Конечно, ты же стремишься получать удовольствие от всех, независимо от того, ненавидишь ты это существо или любишь. Но… тебя нельзя в этом упрекнуть. Я и не упрекаю, просто продолжаю ласкать одной рукой твое бедро, сминая пальцами мягкую кожу ягодицы и тут же нежно разглаживая, второй тянусь к темно-коричневым соскам, ярко выделяющимся на твоей белоснежной коже, и глажу их, дразню, пощипываю, тереблю, снова глажу… Ты уже нетерпеливо ерзаешь бедрами и пытаешься надавить на мой затылок, намекая, что пора бы уделить внимание другой твоей важной части тела, которая упирается мне в грудь. Я скидываю твою ладонь, чуть приподнимаюсь, завожу руку за свои волосы и резко опрокидываю их тебе на грудь и живот. Я не вижу, но знаю, как прекрасно они контрастируют с твоей кожей и как тебе приятно их мягкое шелковистое прикосновение. Ты тут же запускаешь свои пальцы в них, берешь отдельные пряди и проводишь их кончиками по своим соскам, шее и груди. Это вызывает у тебя дрожь, и ты приподнимаешь бедра, трясь твердым членом об меня. Вот так. Ты никогда не просишь о разрядке, даже когда мы «играем» и я по правилам игры заставлю тебя терпеть, затягивая ставшее болезненным удовольствие. Ты никогда не просишь даже в шутку, даже в пылу… Ни слова, ни вздоха с закушенных губ. Слишком гордый. Но не волнуйся, я дам тебе то, что ты хочешь. Скоро… Наклоняюсь и осторожно облизываю головку, отстраняюсь, дую, снова касаюсь языком - слышу твой протяжный стон на выдохе. Улыбаюсь, прижимаюсь губами, целую, чувствую пульсацию твоей крови в жилах и ускоренное сердцебиение. Оно отдается где-то в моих висках, затмевая все мысли и оставляя только определенные инстинкты, и у них одна цель – сделать тебе хорошо. Ты же нетерпеливо дергаешь меня за длинную прядь и раздвигаешь ноги так, чтобы мне было удобнее. Спасибо, Л’эрт… я, кажется, говорил не дергать меня за волосы? Или нет? А… неважно! Я резко вбираю тебя до основания, слегка оцарапав клыками, на что ты довольно стонешь, сильно упираешься ногами в постель и зажимаешь мои бока коленями. Ерзаешь, запрокидываешь голову и сжимаешь мои волосы, пока я равномерно двигаюсь вверх и вниз, плотно сжав губы и лаская вздувшиеся вены языком. Оставляя во рту лишь головку, с силой выталкиваю ее кончиком языка наружу, слегка сомкнув губы. Снова дую на нее – ты вздрагиваешь и напрягаешься. Тогда я наклоняюсь и слегка прикусываю твою плоть, нежно и аккуратно, осторожно балансируя на грани боли и наслаждения от тонкого и острого прикосновения моих клыков. Поддерживая член ладонью, так же аккуратно провожу клыками по всей длине вниз и вверх, тут же зализываю и снова вбираю полностью. Твои стоны становятся хриплыми, ты рвано, прерывисто дышишь под мой ритм, чувствую твои пальцы в моих волосах, у самых корней, ты нежно гладишь кожу головы, и по моему телу бегут молниеносные импульсы, как разряды. Может, это кровосмешение виновато, но границы моего сознания растворяются все сильнее, я ощущаю тебя так близко, так горячо до самого последнего нерва… А твоя кожа – одновременно спасительный лед и желанный огонь. Дивный коктейль сумасшествия. Мой любимый коктейль. Мой проклятый инкуб. Ускоряю темп, скольжу по всей длине, сжимая твои бедра руками, хаотично глажу живот, плавно веду вниз до колен, до куда могу достать… С тобой всегда так. Стоит мне распалиться, как все тело становится сплошной эрогенной зоной. Как бы я ни прикасался к тебе, неважно, кто из нас дарит ласку друг другу, мне достаточно нескольких минут, чтобы достичь разрядки. И сейчас мне безумно приятно касаться тебя, Л’эрт. Губами, языком, стенками щек, горлом, ладонями, пальцами, даже волосами – всем… Нашариваешь мою левую руку своей правой и крепко сжимаешь: тонкие шрамы по обеим сторонам наших ладоней соприкасаются, отдаются импульсом в твоем и моем телах. Ты делаешь это бессознательно, подчиняясь крови, что течет в наших жилах – одна на двоих. Я не слышу, не воспринимаю, что ты шепчешь или стонешь, я чувствую только твой приближающийся оргазм, до которого всего несколько движений… И вот они пройдены, и ты сильно выгибаешься, с губ срывается протяжный стон – эти несколько секунд блаженства, наверно, единственное, что тебе от меня надо. Несколько раз сглатываю, чувствуя на языке твой дразнящий знакомый вкус, и отстраняюсь, откидывая плавным жестом волосы назад. Твои веки закрыты, только черные ресницы подрагивают мелко, тяжело вздымается грудь. Я поднимаюсь на один уровень с твоим лицом, легко провожу ладонью по скуле, отчего ты медленно распахиваешь глаза… Синие-синие. Как море, согретое солнцем. Они теплые, живые и еще подернутые поволокой наслаждения. Я наклоняюсь, неторопливо целую тебя и шалею от удовольствия, когда ты жадно отвечаешь на мой поцелуй, ничуть не смущаясь вкуса собственного семени. Твои губы и прикосновения тоже теплые и живые. А в моей голове мелькает мысль, что на этот раз я все сделал правильно…