Время

      Время. То, чем дорожит каждый из нас, пусть многие и не понимают этого. И лишь опоздав куда-то, учатся ценить его, учатся спешить. Также и с близкими им людям, друзьями, родными. Лишь потеряв, они учатся ценить. Как ни прискорбно, но это так.       Я вернулся из Трансильвании несколько часов назад. Мог бы и раньше, но пришлось задержаться из-за бурана, разразившегося в городке, где проходило моё задание. Потому отправление поезда было перенесено.       Когда я приехал, штаб Чёрного Ордена встретил меня гнетущей тишиной. Не было привычных криков Комуи и его подчинённых, Уолкер ходил как в воду опущенный. Не говоря уже о том, что этот Тупой Кролик, ученик Книгочея, даже не вышел, выкрикивая моё имя, прекрасно зная, как меня это злит. Я даже обрадовался. Пока не узнал, что он, Лави, больше никогда не произнесёт моего имени. Он погиб.       В первый момент мне показалось, что это шутка, просто очередной прикол главы нашего отделения Ордена. Но боль в его глазах и непривычная серьёзность опровергли это предположение. Моё сердце будто остановилось. По крайней мере, появилось такое ощущение, словно его вырвали из груди. За опустошением пришла боль. Сердце защемило, в руках появилась лёгкая дрожь. Я много раз представлял, как Лави умрёт, возможно даже как я сам его убью, но никогда не думал, что эта потеря принесёт мне такую боль.       Быстро узнав, где находится его гроб, я направился туда, боясь, что слёзы выдадут мои чувства. Хотя Комуи и сам наверняка догадался. Ведь будь то любой другой экзорцист, я бы просто ушёл к себе, не проявив и капли сожаления.       Идя по длинным коридорам Ордена к залу, где лежал в гробу покойный боевой товарищ, я вспоминал те моменты, с коими погибший был связан. Он всегда казался мне клоуном, дураком, каких мало. Но в первом же бою, в котором нам довелось биться плечом к плечу, я будто увидел другого человека. Сражение оказалось не таким простым, ведь противник был третьего уровня. Кроме нас сражалось его четверо экзорцистов. Тогда мы с трудом, но победили. Пусть и осталось в живых трое, а не четверо. В тот день я увидел Лави совершенно другим, непривычно серьёзным и собранным. А на следующий день он стал самим собой, любящим пошутить идиотом.       Зайдя в большой зал, своды которого уходили далеко вверх, я не увидел ничего, кроме одиноко стоящего на небольшом возвышении, чуть ниже одного метра, чёрного гроба. Казалось, он светится в исходящем из окна белом сиянии восходящего холодного солнца. Рядом стоял стул, обитый чёрной бархатной тканью. Мои ноги словно налились свинцом, так сложно было заставить их делать шаги в сторону последнего вместилища тела Лави. Минут через пять я уже сидел возле него, сцепив пальцы в замок и смотря в пол безжизненным взглядом. Боль в груди стала сильнее, но болело уже не сердце, а душа. В книгах пишут, что это похоже на чёрную дыру, что разверзлась внутри. И они правы. Только ощущения ещё хуже. Впервые за всю жизнь мне хотелось кричать, рыдать в голос, не боясь, что кто-то услышит. Но я молчал. Скорее по привычке, чем по собственному желанию. Но перед глазами была пелена слёз и боли. В сознании мелькнуло воспоминание о нашей, как оказалось, последней перепалке. Я тогда также вернулся с задания, не получив даже царапины. Ложная тревога, так сказать. Лави подбежал ко мне со спины и обнял за шею, вновь выкрикнув моё имя. Реакция моя была обычна – я чуть не проткнул его катаной.        - Знаешь, Тупой Кролик, я был бы рад, если бы однажды я вернулся, а ты бы умер! – в сердцах прошипел я, после чего удалился в свою комнату. Это было всего пять дней назад.       Господи, как же я сейчас жалею о тех словах! Ведь теперь я бы всё отдал за то, чтобы он встал из этого ненавистного гроба, лучезарно, как умеет только он, улыбнулся и сказал, что это была шутка, что решил посмотреть, как бы я отреагировал. Но этого не будет.       По моим щекам потекли первые капли слёз. С трудом поднявшись на одеревеневших ногах и стараясь подавить ком, вставший в горле, я сделал шаг к гробу, склонился над бледным лицом друга, правый глаз которого всегда был скрыт под повязкой, а левый уже никогда не откроется. Выражение его бледного лица такое спокойное. Словно не Смерть забрала его в свои владения, а всего лишь Морфей укрыл покрывалом сна. Но грудь рыжеволосого ученика Книгочея не приподнималась, как если бы он спал. Её стиснули оковы загробного мира. А вокруг юноши лежали белоснежные цветы. Хризантемы. В моей стране, Японии, они считаются цветами смерти.       Прикрыв глаза, я наклонился ещё ниже, опёршись одной рукой о край гроба, коснулся губами холодного лба Лави. При соприкосновении с охладевшей навеки кожей я невольно вздрогнул. Боль в душе усилилась.       Когда я отпрянул от лица погибшего, с моих глаз слетели несколько прозрачных капелек слёз и упали на щёки рыжеволосого. Появилось ощущение, что он тоже оплакивает свою смерть.        - Надеюсь, ты сможешь когда-нибудь меня простить, Лави. Что я всегда был с тобой так груб, что пытался убить много раз или покалечить. Прости меня, - голос мой стал тихий, от слёз был похож на сипение. Ведь только сейчас я понял, что Лави был мне не только другом. Он занимал особое место в моём сердце. И лишь потеряв его, я понял это. А как много я не успел сказать!       В последний раз коснувшись кончиками пальцев его сложенных ладоней, я всё же сумел отвести взгляд в сторону, развернулся и ушёл. Даже ни разу не оглянулся. Закрывая дверь, ощутил на себе чей-то взгляд, но не придал этому значения и ушёл.       А возле гроба, точнее, у окна, стоял высокий рыжеволосый юноша, прозрачная кожа которого будто светилась в лучах яркого солнца. Единственный глаз парня был чуть прищурен, на губах играла тёплая улыбка.        - Я и не был в обиде на тебя, Юу. Но я прощаю тебя, если ты того хочешь, - тихо прошептал юноша одними губами, переведя взгляд на ярко горящее солнце. – Ведь я тоже люблю тебя. Но надеюсь, мы нескоро встретимся.       В приоткрытое окно комнаты, где стоял гроб, подул лёгкий ветерок, развеявший дух погибшего экзорциста.       А с цветка лотоса, что отмерял остаток жизни Юу Канды, вновь слетел нежный лепесток, приближая его конец.