большой балет

Она танцевала так, что все влюблялись. Влюблялись в её сменяющиеся эмоции, в истертые в кровь ноги от пуант, в торчащие ребра и смешливый кошачий взгляд. Она прима. Прима большого. Ей завидуют, а она плачет. Глупая балерина из недокуренной пачки сигарет. У нее в животе никогда не плясали бабочки, а лишь шебуршали опарыши. Она никогда в жизни не любила. Её отношения никогда не заходили дальше па-де-де*. Её, вроде как, любили, а она, вроде как, нет. Боялась, глупая. Она тихо вздыхала, когда смотрела на молодых балерин, которые только-только пришли в их маленькую «семью». Она никому спуску не давала. Прима здесь она, а не эти щепки с радужными слюнями на её Раймонду. Но, была тут одна особа, чьи манеры перекрывали приму одним лишь дуновением ветра. Ким Чунмён. Глупая блондинка. — Доброе утро, Чонин, — нежно и по-весеннему улыбается Чунмен и собирает свои золотые локоны Рапунцель в кичку. — Доброе, — хмыкает брюнетка и неспешно продолжает идти в сторону личной гримерки. «Ну вот», - думает Чонин и губу закусывает - «Чёрная кошка дорогу уже перебежала. Хотя, как чёрная? Белая». — Постой! - окликнула её блондинка и быстро оказалась прямо перед носом примы. — Можно кое-что спросить? — Ну? — И как ты умудрилась получить главную роль? — Я просто станцевала ему менуэт. — Языком по члену? Пауза длиться всего лишь секунду, но в балете и этого хватает. Драма начинает сгущать воздух и холодить его, заставляя Чунмён смущённо прикусить язык между зубами. — Хм, — хмыкает Чонин и с силой Чунмён за волосы хватает, заставляя ту на колени перед собой упасть и скулить, будто и не балерина вовсе, а оперная дива. — Слушай сюда, сучка, — шипит брюнетка и скалится. — Пока ты там в балетной школе своему преподавателю мозги ебала, делая его сумасшедшим, как черного лебедя, мне Нью-Йорк аплодировал, ясно? — прима белые пряди из руки выпускает и дыхание выравнивает. — Если я услышу ещё что-то подобное, то танцевать ты будешь у шеста, а не на сцене большого. Она просто обходит испуганную девушку и громко хлопает дверью своей личной крепости, чтобы защитить себя и то, что ещё теплится в груди. Ким Чунмён очень прилежная ученица. Она выполняет все движения на полные сто процентов и никогда не получает замечаний. Чонин смотрит из далека, наблюдает. Она с силой сжимает сигарету в руке и шипит про себя чёрной кошкой. Хочется разодрать этой дряни все тело, сломать ноги, раскрошить ребра в пыль, чтобы не выпендривалась тут. — Что, — слышится со спины голос с усмешкой и Чонин оборачивается, смотря в упор на бывшую приму большого, что сейчас хореографом тут работает. — Уже заметила, что она метит на твоё место? — Пф, — брюнетка прыскает хриплым от курения смехом и сигарету крошит, рассыпая ее останки по полу. — Этой, — Чонин губу кусает и задумывается. — Этой дешевке далеко до меня. — Конечно, — усмехается бывшая прима и проходит мимо Чонин, как бы случайно плечом цепляя. — Когда-то я так же и о тебе думала. — Ты что творишь? — возмущается брюнетка и выхватывает из тонких фарфоровых рук гамбургер. — Хочешь поправится и вылететь от сюда со скоростью света? — Чонин, — Чунмён поднимает на приму покрасневшие и опухшие глаза и давится слезами. — Я хочу есть! Я умру с голоду, если и дальше буду поддерживать диету! Меня уже ноги не держат, — блондинка запястьем вытирает заплаканные глаза, размазывая подводку по лицу и сжимает тонкими серыми пальцами край белоснежной футболки примы. Брюнетка глаза распахивает и как рыба воздух глотает. Слова что-то не идут, как и поток мыслей. — Да, знаю, я ничтожна и недостойна большого балета, но я правда больше не могу голодать! Каждую ночь я засыпаю обнимая туалет, потому что рвоту вызываю, чтобы вес поубавить! Но я не могу больше! — она на колени встает и умоляюще скулит. — Отдай мне этот хуев гамбургер, прошу тебя. Чонин? Это становится переломным моментом в жизни примы. Она понимает, что тут все не так просто и Чунмён такая же непостоянная в своей терминологии, как апломб*. Брюнетка как в бреду опускает руку и отдает блондинке фастфуд, который та уплетает меньше чем за две минуты и тихо стонет. И вот это вот что-то метит на её, Чонин, место? Противно. — Вау, Чунмён, поздравляем! — блондинка лишь улыбается и светится счастьем, как солнце в космосе. А Чонин готова изорвать её тело на куски, чтобы эта мразь сдохла. — Это нечестно! — вскрикивает прима, от чего все находящиеся на сцене замирают. — Почему именно она!? Почему эта тварь должна быть моей заменой на «если что, Чонин»!? Ей вообще тут не место! Дрянь! — Чонин уже вот-вот вцепилась бы в шею Чунмён, но её успевают перехватить и отвести подальше. — Ненавижу! Брюнетка просто рвёт и мечет, готовая вспороть живот любому, кто зайдет сейчас к ней в гримерку. Она не боится, она убьёт. — Простите, — дверь приоткрывается и на пороге вырастает та самая Ким Чунмён - девушка на «если что, Чонин». — Чонин, — шепчет блондинка и выпавшую прядь так по-детски невинно за ухо заправляет. — Я не думала, что ты так разозлишься, когда узнаешь, что я, если что, заменю тебя в твоей партии. — Ах, — брюнетка руки вверх вскидывает и громко смеётся. — Ничего, милая, я тебя прощаю! Нет, а почему бы и правда не простить? Ты же, блять, не думала, да!? Шлюха! — Чонин! — кричит Чунмён и замирает от внимательного и сосредоточенного взгляда. — Чонин, — теперь уже шепчет, но дрожать от страха и волнения не перестаёт. — Я люблю тебя, Чонин, — выдыхает и пальцами хрустит от ещё большего страха. — Что? — Я говорю, что люблю тебя. Я смотрела все твои спектакли и только лишь восхищалась. Ты была неземной, а я так хотела до коснуться до тебя. — Ты что, с голоду уже бредишь? — Я серьёзна сейчас. Очень. Пожалуйста, позволь мне быть твоей тенью и, если что, заменить на спектакле? — Но, — не успевает Чонин договорить, как чувствует мягкие и чувственные губы Чунмён на своих, что сейчас медленно и лениво её целуют. — Но... Спектакль проходит на «ура» и даже больше. Зал не перестает аплодировать целых полчаса, не давая звездам уйти со сцены. Когда кулисы закрываются, все счастливо выдыхают и принимаются расхваливать друг друга. В особенности хвалят солистку. Да, Ким Чунмён отлично исполнила главную партию. Её героиня жила и зрители верили. — Что же, — усмехается Чонин и на стульчик присаживается. Чунмён то ли усмехается, то ли сожалеет. Прима сломала ногу прямо перед спектаклем. Ужас. — Поздравляю. — Спасибо, — Чунмён присаживается у её ног и осторожно касается пальцами гипса, поддевая ноготками бинт. — Меня в Америку зовут. — И что же ты сделала, чтобы тебя туда позвали? — усмехается Чонин, чувствуя горячее дыхание на своих губах. — Я просто станцевала им менуэт.