Мумий Троль - Боксерский Вальс Часть 2
- Ты знаешь, я совершенно уверена, что никогда не полюблю Пари*, - эти слова она произнесла где-то посередине недельной гонки под названием: «Увидеть Париж – и умереть».
Винсент Хейг, к услугам рассказчика. Вам потребуется знать обо мне три вещи, и это: огромная опухоль в мозгу, неуёмная жажда к жизни и глобофобия**. Добро пожаловать в Париж, в наш чудесный гостиничный номер, из окон которого открывается вид на Сену.
Был вторник, на часах четверть одиннадцатого утра и я, улыбнувшись девушке напротив, сказал:
- Не ты ли вчера ночью танцевала на мостовой с бутылкой в руке и кричала, что восхищена этим городом?
Она откинулась в изящном бежевом кресле и, уронив на колени пухлый бульварный роман в глянцевой обложке, снисходительно изрекла:
- Любить и восхищаться – совершенно разные вещи, месье.
Мой номер уже три дня, как был оккупирован очаровательным бедствием, именуемым Жоржеттой Каро. Мы познакомились в день моего приезда, столкнувшись лбами в холле гостиницы Millennium Paris Opera, и уже к вечеру решили, что ей стоит переехать ко мне. По её скудным рассказам о прошлом я узнал, что она являлась коренной парижанкой, увезённой в далёкую Канаду на огромном белом лайнере, когда ей едва исполнилось полгода. Нрав у неё был такой же крутой, как изгиб кока у Элвиса, которого она, к слову, обожала.
Её кожа была белой, но не ослепительно, как свадебное платье женщины, которая во второй раз выходит замуж. Девушка имела природную привлекательность, которая заставляла задерживать на её обладательнице взгляд. Цветущие темно-алые губы и глаза, режущие меня по живому остротой своих стрелок.
Ей нравилось проводить время в этом городе-сувенире, но что толкнуло её на поездку? Закончив колледж и порвав с абсолютно пропащим, по её словам, парнем, девушка собрала вещи и отправилась на родину в качестве гостьи. И вот она сидит напротив меня, заинтересовано следя за моим лицом:
- Чего ты надулся, неужто англичане всегда такие серьёзные? Как же вам, должно быть, скучно живётся.
- А нам статус не позволяет. Мы только и делаем в своей Англии, что пьём чай и практикуемся в чопорности манер.
За этим последовал её смешок, а я, изобразив гордое и оскорблённое достоинство, фыркнул что было силы.
Как же мы выглядели со стороны? Точно как герои какого-нибудь второсортного фильма про романтические каникулы, где все так радужно и легко. Я бы предложил режиссёру снимать комнату очень осторожно, чтобы в кадр не попали мои бесполезные лекарства и недокуренный с вечера косяк, сиротливо забытый в пепельнице с эмблемой отеля.
Моей соседке вскоре наскучило молчание и, запустив романом в раскрытый чемодан, она наклонилась ко мне, предложив:
- Давай закажем что-нибудь в номер, - Жоржетта потянулась к телефону, - шампанское будешь?
Эстафету по смешкам перенял я.
- Ты ведь знаешь, что шампанское по утрам пьют либо идиоты, либо аристократы? Не замечал за тобой ни того, ни другого.
- Так давай будем аристократами! Ну и идиотами можно для разнообразия побыть. – Она сдвинула свои идеальные брови и самым серьёзным тоном, на который была способна, сказала: - Трубка уже поднята. Последний раз спрашиваю, будешь? Розовое, игристое – специально для постояльцев с голубой кровью.
Теперь уже смеялись мы оба. Но ещё больше хохотал я, схватив её за талию и закружив по комнате, пока она заказывала злосчастное шампанское. Таки розовое, алкоголизм меня подери. Держа девушку в руках, я никак не мог понять, как такое, изнеженное, на первый взгляд, создание, сумело вырваться из серости и устроить себе такую жизнь, какую хотело? До неприличия интересная девушка, вопиюще красивая. Я бы сказал, что она стала моим поляроидом, с помощью которого фиксировались яркие моменты. Но неожиданно все закончилось, потому что, о, какая неожиданность, прибыло шампанское. Персонал работал раздражающе быстро.
Пять минут спустя я стоял, прислонившись к дверному косяку, и наблюдал за шипящим в бокале нектаром для души, но в первую очередь для тела, когда она спросила меня:
- Расскажи, зачем ты приехал в Пари?
И я снова попытался отшутиться, салютуя ей бокалом, пока она красила губы.
- Может, ты хотела спросить, какие гнусные цели я здесь преследую?
- Брось, я серьёзно. Меня разбирает любопытство, а ты даже ни разу не заикнулся об этом.
Стоило ли сказать ей правду? Она знала, кто я такой, что я журналист в отпуске, у меня колонка в мужском журнале и полное отсутствие личной жизни. Как она отреагирует? Впервые за последний месяц, с момента установления диагноза, передо мной возник вопрос: как озвучить тот факт, что я могу умереть в любую секунду? Решение, принятое мною, было совершенно спонтанным, когда я взял её за руку и потянул к двери.
- Идём.
- Что? Куда? Подожди, мы же не планировали сегодня прогулок…
Мы уходили из роскошного номера, внезапно осиротевшего без нашего присутствия, и мне почему-то казалось, что я сюда больше не вернусь. Здесь пахло моей туалетной водой и её парфюмом, купленные безделушки и сувениры были выставлены в ряд на барной стойке, а многочисленные черные пакеты с эмблемой самого узнаваемого бренда в мире, раскрывали своё утончённое содержимое, практически вывалив его на пол. Мы покинули это убежище, держась за руки, не зная, чем закончиться день, а за порогом нас ждал Париж.
***
Yves Montand – A Paris
Город оправдывал абсолютно все надежды, возложенные мною на него ещё десять лет назад. Идя по его улочкам, я с трудом пытался принять мысль о том, насколько старым являлся Париж. Избалованный и утончённый, крепко стоящий на катакомбах. Все в нем казалось очаровательным до последней мелочи, но Жоржетта, по всей видимости, твёрдо решила показать мне «тёмную сторону Луны»:
- Пожалуйста, прекрати делать вид, будто всю жизнь мечтал сюда попасть! Ты хоть знаешь, что собой представлял город в столетии эдак восемнадцатом? Полная антисанитария, нечистоты на этих самых улочках и трупный смрад со стороны Кладбища невинных. Я уже молчу о сифилисе и полном отсутствии правил гигиены.
- Это уже часть истории, город ведь восстановился.
Моя спутница пожала плечами.
- Ладно, как хочешь, - внезапно она оживилась. – Ты должен мне новый сувенир и ответ на заданный ещё в отеле вопрос.
Воистину, упрямство и любопытство этой женщины не переставало меня удивлять.
- По первому пункту особых возражений не возникает, а со вторым чуть повременим. Тебе придётся выбросить из чемодана несколько пар туфель, чтобы вместить туда всю фарфорово-пластиковую прелесть, которую ты накупила в первый же день.
Я приобнял её за не целованные солнцем плечи и подождал, пока она положит голову мне на плечо. Последовал серьёзный ответ:
- Неужели ты считаешь меня такой поверхностной? Сувениры для друзей, и ты вчера ночью наступил на один из них. Это был флакон «Шанель №5».
- Так вот почему мои носки пахнут несколько более утончённо, чем обычно.
Мы легко рассмеялись, продолжая идти по затенённой улочке, меж белых, старых домов.
Но Жоржетта не закончила, ей хотелось сказать мне что-то важное, судя по тому, как она притихла, собираясь с мыслями.
- Мне бы хотелось привезти отсюда всего одну вещь. И чтобы она была от тебя. Я хочу помнить эти дни всю жизнь. Представь на секунду: вот мы сидим седые и старые, в окружении правнуков, и стоит взглянуть на безделушку на каминной полке, сразу вспоминаем друг друга, – она подняла голову и посмотрела мне в лицо. – И, я надеюсь, ты сейчас не обдумываешь, во сколько улетает первый самолёт до Лондона?
Мы остановились, всматриваясь и пытаясь запомнить каждую черту лица напротив. Она – чтобы помнить ещё десятки лет, я – на все оставшиеся мне дни.
***
- Ну же, раскрой, наконец, этот шкаф и обнажи скелеты! Я действительно хочу знать, что привело тебя сюда. Просто так в подобное место не приезжают.
Я подавил неуместный страх, вставший холодным комом в горле и, изобразив расслабленную улыбку, начал свой обличительный монолог:
- Ты знаешь выражение: «Увидеть Париж и умереть»?
Жоржетта кивнула, внимательно следя за моим лицом, отчего мне стало немного неловко. Будто то, в чем я собирался признаться, несло в себе мою вину. Плечи поникли и розы, украшающие кофейню через дорогу, вдруг стали очень интересны.
- Так вот, я здесь именно за этим. У меня обнаружили болезнь Лемпингтона – редкое заболевание головного мозга, которое бывает всего у нескольких неудачников на несколько тысяч населения. Если вкратце… Я могу умереть в любой момент.
Это гораздо проще, чем казалось. С души свалился камень под названием «акт о неразглашении диагноза». А как отзовётся на правду её душа? Я узнал совсем скоро, через десяток отвратительных секунд молчания. Она избавила меня от необходимости терпеть вымученную улыбку и взгляд, который уже не видел бы меня, а трусливо смотрел сквозь. Девушка снова склонила голову мне на плечо, и этот простой жест сказал гораздо больше, чем мог озвучить самый понимающий человек на свете.
Странно было чувствовать облегчение. Будто вы рассказали кому-то самую страшную тайну, а он возьми, да и прими вас с таким «багажом».
Жоржетта Каро, двадцати пяти лет от роду, сказала:
- Что ж, если так, то… Позволишь присоединиться к твоим последним дням? Ты настоящий сын Британии, не знаю, хватило бы у меня мужества поделиться таким, – она легко сжала мои подрагивающие пальцы. – Прости, что приставала с расспросами.
Я расправил плечи и спокойно сказал:
- Ничего. Теперь я чувствую себя свободней, когда ты знаешь.
- А ещё я знаю, куда мне деть тело. Ну, так, в случае чего. Недалеко от отеля канал…
И она прижалась ко мне теснее, передавая свою дрожь от хохота. Я поддался ей и позволил вовлечь меня в огромную кровеносную систему Парижа, путешествуя по его венам и артериям крошечным эритроцитом.
