Последнее откровение убийцы

На третий день нашей встречи Тим Диккенс выглядел очень и очень плохо: вокруг глаз появились синяки, а кожа стала немного морщинистой. Тело чувствовало приближение смерти. Когда я зашла в его камеру, он дремал на кушетке, укрывшись тонким одеялом и поджав ноги, но охранник разбудил его, громко постучав наручниками по двери. Пройдя на своё место, я, по обычаю, достала из сумки диктофон и приготовилась слушать. Тим устало вздохнул и посмотрел мне прямо в глаза. Я сделала то же. Его взгляд был сухим и безжизненным, глаза ничего не выражали, в них не было ничего живого. В тот момент мне стало невообразимо жаль Тима. Я знала, что он никому, кроме меня, не раскрывал мотива своих преступлений, до последнего оставлял всё в тайне. Да, мне было жаль Тима. За эти три дня я прониклась к нему какой-то странной, необъяснимой любовью. Не как к любовнику. Это совсем другая любовь. Это чувство, как, например, если бы я любила брата или очень хорошего друга. — Сегодня последний день, — напомнила я ему, включив запись. — Сегодня нам дали намного меньше времени, чем обычно… Что вы расскажете о последнем убийстве? — Они хотят поскорее убить меня, — он сухо засмеялся, но его смех прервал жуткий приступ кашля. — Эх, всё эта сырость! — он махнул рукой на стену, на которой разрасталась плесень. — Кхм, так, последнее убийство… Ну, что я могу рассказать? — Он сел за стол и взял в руку стакан с водой и поднёс ко рту, сделал несколько больших глотков. — Девушку звали Ниной. Она была скромной, друзей у неё не было, и она постоянно сидела дома. Её было труднее всего достать, потому что она думала, что за ней постоянно кто-то следит. Ну, она была права, конечно, хе-хе. Её похищение и убийство я тщательно распланировал, но моему плану не суждено было сбыться. — Вас начали подозревать? — догадалась я. — Ох, даже более того — они точно знали, кто убийца! — чуть повысив голос, сказал он и вскинул руками. — Где-то я не доглядел, оставил улики, говорящие против меня. Я так торопился свершить свою месть, что совсем позабыл об осторожности. Тогда я понял, что должен работать быстро, и плевать на всё, даже если меня поймают прямо на месте. — А девушка, Нина, как вы думаете, она знала о подозрениях людей? Знала, что станет следующей? — спросила я. — Не исключено. — Он усмехнулся. — Знаете, с ней я вообще решил не заморачиваться. Как я уже сказал, тогда весь мой план пошёл под откос, и у меня не было времени и средств, чтобы похитить Нину, поэтому я просто убил её на улице, когда она возвращалась из магазина. Просто подошёл к ней и ударил несколько раз ножом. Мне было плевать даже на то, что вокруг было полно людей. — Вы вот так просто подошли к ней на улице и зарезали? — Да. — Он чуть поднял руки. — Я тогда пришёл домой и не мог смыть с рук её кровь, вся ванная была в крови. Я обессилил, упал на пол и зарыдал, как маленький ребёнок, которому отказали в покупке игрушки. Я никогда так не плакал. Я, казалось, впитал всю боль, причинённую и девушкам и их родным, мне было так больно, что я подумал убить себя. — Он смотрел куда-то сквозь меня, будто видел всё, вспоминал. — Да, я уже готов был сделать это. Я слышала, как он тяжело дышит, вздыхает. Я снова посмотрела в его безжизненные глаза, и мне стало так больно. Мои собственные воспоминания, причиняющие невыносимую боль, нахлынули на меня. Мне вспомнилось время, когда я только делала первые шаги по миру журналистики. Я была полна решимости и энтузиазма. Тогда я думала, что никто не сможет остановить меня, никто. Но никогда нельзя быть настолько категоричным. Когда мне сообщили о смерти моей матери, я опустила руки. С тех пор я гналась лишь за деньгами, думала, что они сделают меня счастливой. Я боялась заводить семью, сближаться с людьми, боялась потерять их. Этот страх отнял у меня всё, что на самом деле было дорого для меня. И только смотря в эти чёрные и пустые глаза напротив я поняла, что выбирала ложные идеалы. — Вот, — он протянул мне шкатулку с позолоченной крышкой и с красивой резьбой по бокам, — она твоя. У меня никого больше нет в этом мире, а в другом она уже не понадобится. У меня даже не нашлось слов, чтобы возразить ему, я понимала, что Тиму шкатулка больше не нужна, но я почему-то не могла вот так забрать её. Но выбора у меня похоже не было. Я взяла шкатулку и приоткрыла позолоченную крышку, камеру заполнила спокойная мелодия. Как же она полюбилась мне! Какое-то время мы просто говорили о всяком. Он спрашивал, есть ли у меня семья, спрашивал о погоде и о мире в целом. Потом мы долго молчали, вслушиваясь в мягкие звуки мелодии, которая наполняла камеру, стоило немного приоткрыть позолоченную крышку. Когда дверь камеры со скрипом открылась, мы оба поняли, что пора прощаться. Это была последняя наша встреча. Он одобрительно улыбнулся, заметив мой обеспокоенный взгляд и кивнул. Я смотрела на него, и мне хотелось на какое-то мгновение остановить время, побыть с ним ещё немного, что-нибудь сказать. Мне столько всего нужно было ему сказать, столько помолчать вместе. И в момент, когда меня вывели из камеры, я почувствовала себя опустошённой и ужасно уставшей. Я не могла двинуться с места, отказывалась говорить. Его казнь была назначена в обед. Его посадили на стул в пустой белой комнате с большим зеркалом на всю стену. Его руки были закованы в наручники, и на запястьях виднелись небольшие шрамы. Я стояла в другой комнате, наблюдая за всем этим. Он не видел меня, не смог бы увидеть, но мне казалось, что он знает, что я там. Тим Диккенс поднял голову и улыбнулся своему отражению. Когда он закрыл глаза, ему ввели смертельную инъекцию, после чего он медленно осел на стуле. Он умер, улыбаясь. Не знаю, о чём думалось ему в тот момент, но, видимо, был рад. Теперь он свободен. По приезду домой я не знала с кем поговорить. Вдруг все стало таким бессмысленным и пустым, даже внутри меня, казалось, было пусто. Я несколько дней не покидала своего дома, не отвечала на звонки и письма. Новый номер вышел без моей статьи, и, когда меня грозились уволить, я решила уйти сама, но вместе с собой унесла историю Тима Диккенса. С тех пор моя жизнь круто изменилась. Тим научил меня тому, что семья –главное в жизни. Ни деньги, ни слава, а семья. Семья, ради которой не жалко отдать жизнь. Сейчас я точно знаю, что мне нужно для счастливой жизни, и за это я должна благодарить его. Он открыл мне свой секрет, а теперь и вы знаете последнее откровение Тима Диккенса.