Просто некому писать.

Просто в какой-то момент понимаешь, что писать больше некому. Все начинается банально – вы садитесь рядом в кафе, за один маленький столик, потому что мест больше нет; сначала пытаетесь игнорировать друг друга, а затем один из вас спрашивает время, а другой отвечает, что у него на три минуты отстают часы. Под палящим солнцем, скрывшись от толпы людей и духоты магистралей, направляетесь на автобусную остановку через парк. И еще до конца не понимаете – вдвоем, потому что по пути, или потому что так захотелось. Вдруг выясняется, что ехать вам в одну сторону. И хотя выходите вы на разных остановках, хотя одному из вас идти до дома пять минут, а другому еще три станции метро, – все это не важно, потому что мысли уже где-то далеко, перед глазами стоят белые идентичные визитки, а в ушах все еще звенят имена. То, что вы работаете в одной компании – ничто по сравнению с тем, что вы ходите в один клуб, потому что в клубе начинается совсем другая жизнь; порог развлекательного заведения переступает совершенно другой человек. И вы находите друг друга: в толпе, меж разгоряченных тел; вам не мешает ни разрывающая барабанные перепонки музыка, ни легкий алкоголь. И даже две аппетитные блондинки ничто, если на вас смотрят столь красивые глаза. Ночь живет своей жизнью. Вы молоды, здоровы, в вас горит интерес и желание, сердце бешено стучит, а разума хватает только разве что на то, чтобы не ошибиться номером дома. В такси душно и неудобно, играет громкая музыка, - будто вы все еще там, за столиком в клубе, которому для приписочки v.i.p. нужны только два охранника у входа и ограничение по возрасту. Водитель презрительно косится на заднее сидение и выкручивает колесико громкости, чтобы не слышать и не видеть того, что происходит сзади. Ну, а сзади все просто – вы даже не целуетесь, только держитесь друг за друга мертвой хваткой и взглядом пытаетесь решить, кто будет платить за проезд. Когда машина резко тормозит, заставляя автоматически вскинуть руку к предположительному расположению спинки переднего сидения, вы просто кидаете купюру на пол машины и вылезаете наружу. Стоя на свежем воздухе, вы пытаетесь сориентироваться – влево, вправо, прямо? Назад не получится – двойная сплошная и час пик для загулявших компаний. Кое-как находите правильное направление, почти ровной походкой заходите в лифт, нажимаете на шестую с низу кнопку и ждете, пока двери лифта не закроются с тихим пиликаньем, скрыв вас от глаз всевидящего охранника. Сложно не набросится друг на друга в закрытом пространстве два на два метра, сложно не впиться губами в шею, когда она так соблазнительно выглядывает из-под рубашки. Очень сложно оторвать взгляд от едва красноватых губ и розового языка, соблазняющего, испытывающего. А вы оба не любите сложности. Потому ровно за пять секунд до открытия лифта набрасываетесь друг на друга и слава богу и дорогому бутику – не срываете пуговицы в порыве животной страсти. На шестом этаже есть пять квартир, три из которых сдаются, к одной из которых вы и направляетесь. Четыре безуспешные попытки ввести код на двери, а затем пятая – только перед этим шепот «4…6..1..7», и еще один провал, потому что пальцы не слушаются, мозгу не до каких-то там цифр, а перед глазами все плывет. И затем шестая, противный писк, и замок с щелчком открывается. Ноги автоматически ведут к кровати, потому что не хочется на полу, не хочется на диване; потому что тело ведет в сторону, а дверь в спальню находится ближе к прихожей. Пуговицы не выдерживают напора и с треском отлетают. Раздается недовольное шипение, в ответ на которое слышится: «Куплю новую». Вы стягиваете с себя одежду в спешке, обоим все равно на треснувший шов на футболке, потому что «куплю новую», потому что «новая будет дороже». Окидываете быстрым взглядом фигуры друг друга и остаетесь довольны, не разочаровавшись. Быстрые поцелуи в шею, пальцы, зарывающиеся в немного вьющиеся волосы, протяжные стоны и тихое рычание, когда вспоминаете о безопасности. Где-то в проходе валяются джинсы, в заднем кармане которых находится латексная резинка, но голова реагирует быстрее тела, потому движения кажутся скомканными и немного ленивыми. Смотрите друг на друга обвиняющим взглядом. «Сколько можно?» - «Что, потерпеть не можешь?» -Не могу… - глаза в глаза, без лишних прелюдий, без лишних слов. Вы замечаете возле кровати открытую бутылку виски – совершенно не вовремя и не к месту, но руки уже тянутся, хватают за тонкое горлышко; кадык резко дергается, когда в горло попадает обжигающая жидкость. Затем еще один глоток, а потом просто набранный в рот алкоголь – на губах горьковатый привкус, поцелуй со вкусом спирта, а затем виски льется в глотку, выжигая остатки разума. Тонкая струйка скатывается вниз, на шею, а затем исчезает, пойманная горячими губами. Поцелуй уже нельзя назвать поцелуем – порывистое касание языков, губ; вдыхание воздуха вместе с виски. И разум плывет, и все смешивается – резкие движения, бешеный блеск глаз напротив; длинные пальцы во рту, розовый язык и красные губы; сто двадцать бесконечных секунд на подготовку, потому что боль чувствуется даже под градусом; небольшой дискомфорт, потому что алкоголь притупляет ощущения. Все как в дымке; уже не важно, кто сверху, не важно, кто целует, не важно, кто ведет. Есть только острое ощущение того, что все правильно. Смена позы, перекат по кровати, смятая простынь. А затем только обрывки. Больше. Глубже. Сильнее. Тихие стоны; капелька пота, стекающая по виску и пойманная языком; пальцы, оставляющие синяки на плечах и запястьях. Резкий рывок за волосы, мокрая дорожка от ключицы до бьющейся жилки и острые зубы, впивающиеся в шею. Содрогающееся в оргазме тело, тихий рык, тяжелое дыхание в ухо. Теплые руки, обнимающие, дарящие тепло и ответный укус в шею – уже не так сильно, но с тупой болью. *** Донхэ всю жизнь, сколько себя помнил, был один. Родители выпустили сына из родного дома, когда тому стукнуло семнадцать; он уехал в столицу. Закончил школу, университет, получил престижную работу, – в общем, все было бы просто прекрасно, если бы не одно но : он жутко ненавидел одиночество. Пытаясь справится с давящим чувством пустоты и ненужности, он делал все: от десятка рыб в аквариуме, которые вскоре умерли, съев друг друга, до интернет-знакомств. Рыбки убили в нем всякое желание заботиться о ком-то; девушка из интернета оказалась парнем. И не то чтобы он был против однополых отношений, но это грязное чувство обмана и лжи грызло его изнутри так, что поди разберись, как лучше – одному или с кем попало. А лучше не было никак. Стабильно раз в два месяца ездя домой и рассказывая родителям, что «мои друзья совсем не пьют и не курят, вы что», он чувствовал себя самым несчастным человеком в мире. Поэтому, когда какой-то рыжий парень присел к нему за столик, у него в душе всколыхнулось сразу два чувства: надежды и безнадежности. Он уже который раз надеялся вот так вот, на улице, познакомиться с человеком, который бы стал для него центром пусть не вселенной, но хотя бы этой системы, и уже в который раз удача махала ему ручкой. Изредка поглядывая на незнакомца, он за какие-то несколько секунд успевал отмечать детали: острые скулы, резкая челюсть, впалые щеки, ровный нос, большие красивые глаза, мягкие губы. Он был худым. Даже очень. Рыжие волосы отливали медью, а когда парень вскидывал голову, чтобы посмотреть по сторонам, и немного поджимал губы, он был похож на ангела: из него просто перла харизма. В таких людей влюбляешься с первого взгляда и еще полжизни поминаешь, как лучшее, что могло с тобой произойти. Но все когда-нибудь кончается. Парень приоткрыл рот и вдохнул летний воздух через зубы, затем резко выдохнул, поднимая глаза на Донхэ. -Извините, не подскажете, сколько времени? – Ангел смотрел на него глазами, полными какого-то внутреннего огня, и Хэ показалось, что он сейчас просто упадет в обморок от нахлынувших эмоций. Моргнув, он скосил взгляд на наручные часы, немного дергая рукой, и разочарованно вздохнул. -Сейчас половина третьего, но у меня часы отстают на три минуты… - Хэ опустил руку и бросил взгляд на собеседника. Ангел еще несколько секунд смотрел на Донхэ, а затем рассмеялся. Громко, прикрывая рот рукой, немного опуская голову; обнажая красивые белые зубы и очаровательные десна. Донхэ подумал в тот момент, что мечтать о человеке, который заменил бы ему солнце, стоило более осторожно. -Значит два тридцать три? – и снова ярких смех. *** Для Донхэ пойти в клуб и найти там партнера на ночь было делом не то чтобы привычным, но далеко не новым. Одев новую дорогую рубашку и купленные в прошлом месяце джинсы он капнул на себя две капли одеколона и захлопнул входную дверь. Кивнув приветственно охраннику, отправился на поиски приключений, – и нашел. Не заметить рыжего уже знакомца, со смешным именем Хекдже, совсем как у комика, было трудно. И не потому, что на нем была яркая ветровка и белые джинсы – попугайной одеждой светила половина клуба, а потому что есть люди, которых нельзя не заметить. Для обычного менеджера Хекдже двигался слишком… круто? Профессионально? Сексуально? В прочем, для обычного менеджера он был просто слишком. Донхэ смотрел на него не отрываясь: на легкие, плавные, отточенные и одновременно наверняка импровизированные движения; на выражение лица; на блеск глаз. На то, как во время какого-то сложного движения он закусывает губу или высовывает язык; на то, как изгибаются его губы, как четко очерчивается челюсть. Он казался ему совершенным. А потом их глаза встретились и все пошло наперекосяк, совсем не так, как Хэ хотелось. *** Когда Донхэ проснулся, на часах было девять утра, он был накрыт пледом, который изначально находился в гостиной, а на тумбочке лежала записка. «Доброе утро. Как спалось? Не хотелось тебя будить, поэтому ушел так. Вечером позвоню». И никакого намека на произошедшее. Сначала стало обидно, а потом в голову пришла мысль, что лучше всего оставить все как есть: ничего не было, а если и было, то по пьяни, а что по пьяни, то неправда. Донхэ немного повеселел, выкинул записку и убрался в комнате, замечая разорванную рубашку Хекдже. Порылся в своих вещах и не досчитался новой дорогущей майки. Ему явно не стоило разбрасываться словами в приступе страсти, - так ведь и квартиры лишиться можно. Донхэ и сам не понимал, насколько он был прав. Потому что вечером никто не позвонил, зато в половине десятого ночи с писком открылась дверь и зашуршала одежда. Донхэ, который не переносил не только одиночество, но и любые посторонние движения в этом самом одиночестве, испуганно замер и с головой укрылся все тем же пледом. Даже включенный свет и до жути знакомый голос не смог заставить Хэ вынырнуть из укрытия, потому плед пришлось убрать. Донхэ испуганно ругнулся, увидев перед собой не смерть с косой, а бледного, но тепло улыбающегося Хека. *** Иногда случаются неожиданные вещи. Резкие и быстрые: выключается свет, перегорает лампочка, раздается звонок посреди ночи; появляется человек. Появление Хекдже в жизни Донхэ было не то, чтобы неожиданным и резким, оно было словно гром среди ясного неба: вчера обещали солнце и плюс двадцать, а сегодня ливень и пять градусов от силы. Хекдже с громом не имел ничего общего, но Донхэ иное сравнение в голову просто не приходило. Он просто вдруг появился в квартире, стащил с Хэ клетчатый плед и включил телевизор, кинув лишь одну фразу. -Ты поел? Эта фраза просто оглушила Донхэ. Никто еще так беспардонно не вваливался в его жизнь; никто не открывал дверь его квартиры, никто даже кода не знал. А этому парню «4617», видимо, въелись в мозг. На самом деле, цифры не несли в себе никакой ценности, и Донхэ даже подумал сменить код, когда сидел за столом, неотрывно следя за роющимся в кухонных шкафчиках Хекдже. Ангел весело прыгал по кухне, открывая и закрывая дверцы, сделанные из дешевого дсп, проверяя запасы круп и рамена. На самом деле, даже живя столько лет в одиночестве, Донхэ готовить так и не научился. Мог пожарить яичницу; мог лапшу сварить – на этом его умения заканчивались. Хекдже так профессионально открыл дверцу холодильника, так деловито покивал, что Хэ ожидал открыть в нем небывалый кулинарный талант, но когда через двадцать минут обнаружил перед собой немного подгоревший омлет… Захотелось даже позлорадствовать. Подняв скептичный взгляд на неудавшегося кулинара, он пожалел, что не сказал колкостей, уставившись на жареное нечто, потому что виноватые глаза напротив отбивали всякое желание не то, что грубить, а просто говорить. Донхэ то открывал рот, порываясь спросить, почему он здесь: в его квартире, на его кухне, в его голове, то закрывал его, стыдясь собственных мыслей. Хек рассмеялся, пытаясь что-то сказать, но выходили какие-то несуразные словосочетания, поэтому Хэ решил подождать, пока тот успокоится. -Господи, ты такой смешной. Сидишь, уставился на меня, рот то закрываешь, то открываешь… Я не могу… - и еще две минуты смеха, после чего последовал вывод: - Знаешь, это надо видеть. Когда-нибудь засниму тебя на камеру. Подпишу «ХэРыба»! -Что?.. – глаза Донхэ возмущенно сверкнули, он даже привстал, - Какая еще рыба? -Ну, млекопитающее. Когда без воды остается, начинает воздух ртом хватать. Вот ты точно так же только что делал, честно! – еще посмеиваясь, он сел за стол, взглядом заставляя Донхэ сделать тоже самое, и в знак примирения коснулся под столом его ноги, - Ладно… Ты попробуй, на вкус оно не так ужасно, как на вид. Почему-то в тот момент эта фраза стала для него решающей: их отношения, возможно, они будут не так ужасны, как кажутся. Прикусив губу и подцепив палочками желто-черный омлет, он кинул взгляд на Хекдже. Тот, уже не обращая внимания на Донхэ, пережевывал подозрительную пищу. Омлет оказался пересоленным. *** Когда Донхэ встречался с Хеком, ему было хорошо. Он чувствовал себя счастливым, защищенным, нужным; сердце учащенно билось, а в голову иногда лезли немного странные мысли. Собственная влюбленность никак Донхэ не трогала, не заставляла ночью рыдать в подушку – она была на стадии зарождения, на стадии «он совершенен», на стадии, когда «недостатки – всего лишь достоинства». Донхэ никак не показывал влюбленности: с поцелуями не лез, глазами не пожирал; и хотя длинный язык иногда и попадался на глаза, Хэ старался надолго не зависать и быстро приходить в норму. Хекдже, казалось, не замечал его «торможений», а если и обращал на них внимание, то только посмеивался и обещал, что в следующий раз точно прихватит с собой камеру. С его стороны не было никаких поползновений в сторону Донхэ – только легкие объятия, поцелуи в щеку; сплетенные пальцы и теплые улыбки. Иногда Донхэ сидел за кухонным столом и наблюдал за Хеком, моющим посуду. С этим занятием он справлялся на все сто – уборка была его коньком. Хэ видел его сильную спину и накачанные руки; растянутая кофта немного оголяла плечи, а когда Хекдже поворачивался, чтобы что-то спросить, взгляд сразу же цеплялся за красивые ключицы. В такие моменты Донхэ ужасно хотелось прикоснуться к нему, погладить щеку, вдохнуть запах волос; иногда хотелось поцеловать. Так хотелось, что губы гореть начинали. Но как только Донхэ видел его глаза, наполненные каким-то родным теплом, мысли и желания сразу же улетучивались, оставляя лишь глупую улыбку. Хекдже открыл для Донхэ новый мир, заставив того перестать питаться раменом, перестать в одиночестве напиваться в клубах; он накрывал его пледом и покупал ему молоко. С ним Донхэ переставал бояться темноты. А еще Донхэ начал писать. В его голове с появлением Хекдже вертелось множество идей, слов, фраз. Написав утром стих, вечером он увидел его в руках у Хека, Хека, глаза которого восхищенно блестели, когда Донхэ по его просьбе спел первую строфу. Хекдже еще тогда сказал, что влюбился в его голос, и Хэ ему поверил. Вообще, Донхэ пытался не задумываться над тем, как назывались их отношения, до тех пор, пока Хек не произнес «Это было невероятно… Твой голос… Я влюбился». Затем все стало немного сложнее. Донхэ, влюбленному по уши, вмиг отшибло все остатки мозгов: ему почему-то показалось, что Хек любит его не меньше, чем он сам; все их объятия приобрели совершенно другой смысл для него, какой-то новый оттенок. Он даже рискнул в своих мыслях, а затем и в стихах, назвать себя «возлюбленным». Постепенно Хекдже начал преследовать его везде: на работе они виделись не реже, чем пять раз за день, по пути домой Донхэ садился с ним на один автобус; набирая дверной код, включая свет, снимая рубашку, готовя ужин, - Хэ везде видел его фантом. Однажды, завтракая, он почувствовал прикосновение тонких пальцев к плечу, - как обычно обращал на себя внимание Хек, - и ужаснулся, не увидев сзади никого. Влюбленность, перескакивая фазу любви, превратилась в одержимость. Ежедневные горы маленьких листочков, недопитое кофе, всю ночь работающий светильник, - Донхэ чувствовал, как сходил с ума, как взрывался от чувств, но не мог ничего сказать, потому что рядом с Хеком становился рыбой, выкинутой на берег. Но он говорил все в стихах, пел ему о своей любви в песнях, и как-то помогало. Не делало бесконечно счастливым, как раньше, но помогало. К тому же, Донхэ считал, что Хекдже и так все известно. А еще он думал, что его одержимость взаимна. *** Иногда люди, которые заблуждаются и живут, обманывая себя, гораздо счастливее тех, кто знает правду. Донхэ всегда считал себя реалистом. Потому появление такой розовой глупой любви иногда вводило его в ступор, на несколько часов отрывая от реальности и заставляя рыться в себе. Тогда он не находил подтверждения своим «розовым» мыслям о взаимном счастье; тогда у него в душе рождалось мерзкое чувство обиды, тогда он буквально кожей чувствовал предательство. Однако чем дальше заходила его одержимость, тем реже у него случались приступы рассудка и тем чаще он лишался мозгов, предпочитая заблуждение боли. Когда Хек уехал по делам на неделю из Донхэ не вылезло ни строчки. Он постоянно думал о своем Ангеле, постоянно, а на бумагу даже смотреть не мог. Донхэ писал только для Хека. И пел тоже только для него. Поэтому, по возвращению Хекдже, Донхэ не сдержался и сжал его в совсем не «легких» объятиях. Хекдже тихо рассмеялся и попытался разжать железные тиски. -Хэ, неужели так соскучился? Убить меня хочешь? Отпусти, у меня есть новости. Донхэ, не почувствовав ответной реакции, не почувствовав теплых рук на своей талии, не почувствовав былого жара, лишь мотнул головой и сцепил руки в замок. -Не пущу. Что еще за новости? Неужели так важно, чтобы прямо с порога? Мы неделю не виделись, а ты даже обнять меня не хочешь. Хекдже удивленно наклонил голову, чтобы увидеть затылок Донхэ и осторожно приобнял его за талию. -Что-то случилось? Почему ты такой? – Хек обеспокоенно двинул головой, жестом прося Хэ немного отодвинуться и показать лицо. Разговаривать с пустотой было неприятно. А Донхэ положил подбородок на плечо больше, чем друга, но явно меньше, чем возлюбленного, и почувствовал, как кровь приливает к щекам, а дыхание учащается. -Хек, знаешь, я за эту неделю ни строчки не написал… Хекдже удивленно дернулся и перенес одну руку на затылок Донхэ, начав перебирать его мягкие волосы пальцами. Хэ улыбнулся и слегка ослабил хватку. -Почему? -Не знаю. О тебе думал. Иногда, даже страшно становилось, казалось, что ты рядом. Знаешь, как паранойя, - Хэ вдохнул запах волос Хекдже и счастливо улыбнулся. Все так, как хотелось. Как было нужно. Как и должно быть. -Паранойя? -Угу. Спать не мог. Смотрел в потолок, ждал. -Чего? -Тебя. -Меня? -Угу, тебя, - Донхэ кивнул и уткнулся носом в шею, слегка поцеловав плечо, - Ты ведь знаешь, да? Я… я без тебя не могу. Ничего не могу. Спать не могу, писать не могу, петь не могу. Я без тебя просто как рыба без воды, понимаешь? Дышать сложно. Открываешь рот, закрываешь, пытаешься вдохнуть, а не получается. -Ты… Донхэ медленно отстраняется, не разрывая объятий, и заглядывает в глаза Хекдже. Впервые, наверное, смотрит в них трезвым взглядом и не находит ни намека на понимание. И все внутри сжимается, жжется, горло сдавливает, а на глаза накатывают слезы. -Ты не понимаешь? Не понимаешь, что я хочу сказать? Хек как-то резко теряется, опускает взгляд, затем голову, а затем и руки. Отстраняется, потому что его уже не держат и отступает на шаг назад. Сжимает губы, прищуривает глаза, а затем молча уходит, тихо прикрыв за собой дверь. Уходит незаметно, потому что в голове у Донхэ бьют оглушающие барабаны, перед глазами стоит пелена слез, а мозг не принимает, не хочет принимать команды «успокоиться». Уходит, не шумя, забывая свою спортивную сумку, забывая сказать пока, пусть даже оно тут совершенно ни к чему. А внутри у Донхэ начинается цунами, огромные волны бьются о скалы; темная вода несет за собой несопротивляющуюся рыбку, переворачивает ее, трусит, и беспощадно бьет о темные камни. Донхэ дрожит, ноги не держат, потому он облокачивается на стену. Заносит кулак и со всей дури бьет по большой фотографии, не замечая, что крушит собственное изображение. Маленькие осколки впиваются в ладонь, по пальцам стекает кровь, а Донхэ от вида собственной крови становится настолько плохо, что он бросается в ванную, открывает кран и, облокотившись локтем раненой руки на бортик, сует голову под обжигающий поток. Хватает ртом неочищенную воду, изображая рыбку, что из-за ранений не может дышать уже даже в воде. Сил остается только на то, чтобы закрыть кран: вид крови вызывает тошноту, голову разрывает боль от недельного недосыпа, а в сердце разверзается дыра. Мозг отключается, оставляя своего хозяина лежать на полу около ванной, погрузив окровавленную руку в воду, напоминая картину самоубийства. В таком виде его и находит Хекдже через два с половиной часа. Тихо открыв дверь и так же тихо ее закрыв, он осторожно скидывает кеды и направляется в сторону спальни – туда, где горел свет. Не обнаружив там Хэ, он идет в ванную. Увидев Донхэ Хекдже сначала застывает, в его голове проносится куча страшных картинок, заставляя жутко паниковать. Он буквально подлетает к Хэ, берет его лицо в свои руки и начинает давать легкие пощечины, надрывающимся голосом зовя друга. Заметив, что Донхэ шевелится и приоткрывает глаза, Хек прекращает его трясти и осторожно обнимает, мысленно благодаря всех богов за то, что вовремя успел. Донхэ пытается что-то сказать, но выходит лишь хриплый вздох, потому Хекдже отстраняется, окидывает его быстрым взглядом и рывком поднимает на ноги. Буквально неся его, Хек доходит до спальни и аккуратно ложит Хэ на кровать. Бегает на кухню за водой, помогает пить. А затем почти мертвыми от ужаса глазами смотрит на раненную руку. Донхэ, который мало что понимает, только дергает рукой, заставляя осколки впиваться еще глубже, и глухо стонет от боли. Хекдже бросает испуганный взгляд на лицо Хэ и быстрым шагом выходит из комнаты. Донхэ думает, что его опять бросили, потому только сжимает здоровую руку в кулак и начинает лупить ей матрас, уже не плача, просто смотря в потолок и ужасаясь своей глупости. Хекдже возвращается в комнату спустя пять минут, неся в руках открытую бутылку соджу, полотенце, бинты и отрытый где-то пинцет. Донхэ бросает на него удивленный взгляд и прекращает избивать кровать. Хек мягко садится около Донхэ и наливает в стакан пятьдесят грамм недоспирта, пихнув ее больному. -Выпей. Донхэ послушано опрокидывает в себя алкоголь, неприятно поморщившись, все еще не понимая ситуации. -Почему ты?.. Хекдже только пихает его в бок и устраивает раненную руку на своих коленях, подложив под нее полотенце. Несколько секунд рассматривает усыпанное маленькими порезами ребро ладони, а затем, на что-то решившись, просто выливает соджу на раны. Донхэ резко вскрикивает, не ожидая такой подлости, но Хек сжимает плечо Хэ и ободрительно ему улыбается, на что тот лишь отворачивается и делает глубокий вдох, прекрасно понимая, насколько самому Хекдже сейчас несладко. Хек же начинает аккуратно вынимать осколки из ран и каждый раз, когда Донхэ вздрагивает от острой боли, извиняясь, дует на ранку. Закончив, он еще раз, только уже осторожнее, дезинфицирует раны, а затем начинает накладывать бинты, стараясь не затянуть слишком сильно, но и не сделать разваливающуюся повязку. Аккуратно положив раненную руку на кровать, он укрывает Донхэ, трогает рукой его лоб, проверяя, нет ли температуры, а затем ложится рядом, все еще чувствуя ужас и бешеный страх. *** На следующее утро Донхэ просыпается первым и, видя перед собой любимое лицо, горько улыбается, прекрасно помня вчерашние события. Тот взгляд Хекдже, те эмоции, что плескались в его глазах, они будто отрезвили Донхэ. У него вдруг сложилась цельная картинка, нашелся последний пазл. Хек обнял Хэ во сне, закинув на него одну ногу, поэтому Донхэ прекрасно ощущает его тепло, его дыхание, его запах. Он наслаждается этим моментом, понимая, что больше такого может и не быть. Когда Хек зашевелился и открыл глаза, Хэ выпутывается из его объятий и садится, уставившись в серое небо, которое было видно через открытые жалюзи. -Хэ… Донхэ отрывает взгляд от неба и смотрит Хекдже в глаза. Они играют в гляделки целую минуту, а затем Хек смущенно улыбается и опускает глаза, садясь напротив Хэ. -Зачем ты вернулся? Хек прикусывает губу и поднимает голову. -Я волновался. -Почему? -Не знаю, - Хекдже усмехается, - почему, но явно не зря. -Это не смешно, - Хэ качает головой и скрывает глаза за челкой. -Я и не смеюсь. На целых триста сорок секунд воцаряется молчание. -Донхэ… Я… я отношусь к тебе как к другу. Брату. То, что случилось тогда, - Донхэ вздрагивает, вспоминая, - Это было… желание. Мы оба хотели друг друга, все. Я не чувствую к тебе влечения. -А мог бы почувствовать? -Уже – нет, - Хек виновато заглядывает в глаза… друга? -Уже? -Уже. -Ясно, - Донхэ резко усмехается и ложится, вытягивая ноги, - Хекдже, ты мой мир. Мой воздух. Не перекрывай мне себя. Пусть не в полную грудь, но хотя бы так… Позволь мне дышать тобой. -Я никогда не полюблю тебя так, как любишь меня ты. -Я запомню. Хек ложится на кровать и косается рукой прядей теперь уже точного друга. Лучшего. -Тебе будет больно. -Потерплю. Хекдже усмехается. -А выдержишь? -Я сильный. -Будешь пытаться влюбить меня в себя? -Буду. -Не получится. -Мне все равно. Хек порывисто вздыхает и резко дергает прядь Донхэ. -Хек… Я бы хотел забыть тебя, и возможно у меня бы получилось, но только перед этим я бы умер. Я чувствую себя мазохистом, но… Чувства, они остынут, пройдут… А я останусь. И ты останешься. Донхэ делает глубокий вдох и выдыхает: -Будем… друзьями? *** Чувства – они ведь не вечные. Они как костер, сначала угли немного нагреваются, затем начинают тихо гореть, вспыхивают и перегорают. Если попытаться затушить костер водой, угли станут непригодны для нового огня. Донхэ разлюбит. Потом. Когда-нибудь. Или же заставит Хекдже полюбить его – разожжет новый огонь. А пока Хэ просто сидит один в своей теперь уже большой квартире и понимает, что больше некому писать. Некому петь и признаваться в любви. И думает, что совершил самую большую глупость в своей жизни, обняв тогда Хекдже. Понимает, что совершил еще большую глупость, решив остаться друзьями. Понимает, что проще было бы просто разорвать все связи… но также отчетливо понимает, что не сможет без него. Это безвыходная ситуация, в которой влюбленный, какой бы выбор он не сделал, проиграет. Это жестокая игра, в которой счет ведется не на победы, а на поражения.