Можжевельник
Под можжевеловым кустом пели кости, разъятые и блестящие: Мы рады, что мы разъяты, мы делали мало добра друг другу, - Лежа в полдневной тени, с благословенья песков Забывая себя и друг друга, объединенные Только покоем пустыни. Т. С. Элиот[1].
Когда поздно вечером они добираются до дома, то оставляют свет выключенным и, огибая мебель, останавливаются так тихо, как только умеют, несмотря на то, что никто не может их услышать. Все замерло на месте, словно щелкнула не дверь, а затвор камеры, предвещающий начало съемок фильма. В коридоре Рой наклоняется, чтобы распустить ее пшеничные волосы и вновь прижать свои губы к шее. Его дыхание так обжигает в этом холоде, в этой нежилой квартире. Они раздевают друг друга в темноте. Риза знает все очертания его тела, знает, как ослабить кнопки на поясе, звук от движений хлопчатой саржи[2]; она чувствует первый дюйм его кожи, такой мягкой и холодной. Он стягивает куртку с ее плеч, возвращая свои ладони к ее запястьям, чтобы расстегнуть манжеты, и его пальцы сжимаются вокруг изгибов кистей. Он целует ее в висок, а затем наклоняет голову, чтобы поцеловать в губы. Для них это лишь еще один способ говорить, не произнося при этом ни слова. Крошечные брызги песка слетают с воротника ее рубашки и катятся вниз по спине. Сидя на краю кровати, они одновременно расшнуровывают сапоги; потом, отбрасывая их куда-то в сторону, Риза приподнимает бедра и снимает с себя брюки; он обхватывает ее ноги и скользит вниз. Мустанг очерчивает кожу подколенной впадины, бормоча что-то от нахлынувших ощущений. Немного пыльные холодные простыни, поскрипывающая кровать под тяжестью их тел... Она находит его рот и медленными поцелуями прокладывает дорожку вниз, стараясь не пропустить ни одного участка кожи. Его руки дрожат на ее плечах, а она, закрыв глаза, мысленно погружается туда, где все еще темнота. Солнце в Ишваре такое же жестокое и яркое, как и всегда. Обесцвеченные разрушенные здания даже ещё бледнее, чем она помнит. Вернулись первые люди, проживающие в палатках, цвета которых все такие же блеклые среди обломков. Рой запускает пальцы в волосы, и она чувствует рельефный шрам на его ладони, поглаживающей ее щеку, подбородок. Она ощущает его кожу, мышцы, изгибы тела. Наступает долгое молчание. В конце концов, ветер все унесет. Его руки на ее плечах становятся более настойчивыми: она позволяет притянуть себя для поцелуя. Их тела соприкасаются всеми клеточками. После стольких лет она научилась притуплять чувство возникшего желания. Оно вспыхивает каждый раз неожиданно, пробегая по косточкам. Его настойчивость сейчас намного сильнее, чем обычно она может вынести. Иногда они оба потрясенно вглядываются в лица друг друга, удивляясь, что это произошло на самом деле. – Ты, - бормочет в ее нос, - замечательная, правда. – Его руки не встречают особых препятствий, когда скользят по ее позвоночнику. Много в постели он не говорит, но иногда шокирует словами. Однако, как правило, его губы накрывают ее, и этого вполне достаточно. Поезда ещё не ходят, но будут: длинные выемки через поля Резенбурга и прочные линии из металла и древесины. Они проезжали по неровной дороге на той машине, колеса которой навевали худшие воспоминания. А когда скрывались из поля зрения окружающих, он сжимал ее ладонь в своей. Закинув ногу на его бедро, она лежала на спине с закрытыми глазами, а он вдавливал ее весом своего тела в матрас. Его поцелуи, чередующиеся с крошечными укусами, неровные края ногтей, оставляющие царапины на теле… Вероятно, в один прекрасный день она перестанет думать, что все это может с легкостью разрушиться. В Ишваре они уже восстановили святилище Великого Храма: двенадцать ламп снова горят в течение всей ночи, ладан[3] благоухает на протяжении дня. Она не переступала порог. Даже если Бог и ходит там, среди столпов[4], Риза не уверена, что в ее молитвах было что-то нужное. Их сердца бьются удар против удара, нота против ноты[5]. Рой слегка покусывает нежную кожу на ее шее, от чего она сжимает пальцы в вихре его спутанных волос. – Пожалуйста, - шепчет она. Не умоляет, нет. Совсем другой смысл девушка вкладывает в свои слова. – Пожалуйста, давай же… – С удовольствием, - отвечает он тоном, не предназначенным быть настолько отчаянным и чувствительным. Она уверена в этом. Рука скользит между ее бедер. Он знает, где она хочет его, знает, что ей нравится; эти пальцы уверены, но легки – слишком легки – и она отчаянно раздражается, чувствуя усмешку где-то между ключиц. Она тянет его голову назад, хотя едва ли сможет увидеть лицо. Но она точно знает цвет его глаз: какими большими и насколько темными они должны быть. – Ох, помолчи, - это лучшее, что она может произнести. Он вновь прижимает лицо к ее коже, тихо посмеиваясь. Схватив ее ногу, он с легкостью подается вперед, заполняя полностью. Она же сжимает черные волосы и целует его изо всех сил, которые только может найти. Три, четыре, пять секунд он не двигается. Его ресницы щекочут нежную кожу на ее скуле. Она думает о крови, бегущей по его венам, о сильных мышцах спины и, как ни странно, о небольшой горсти песчинок. Когда он начинает медленно двигаться, она забывает обо всем на свете. Из-за тучи появляется луна, холодный свет которой пробивается сквозь щель в шторах и бродит по комнате, и когда, наконец, останавливается на его лице, Рой смотрит ей прямо в глаза. Это уже слишком. Ее рот приоткрывается, и он целует поспешно и развратно, остро и сладко одновременно. С благоговением произнося ее имя, он касается тела; его рука находится между ними, но на этот раз Рой не собирается дразнить ее пальцами - не сейчас - и ускоряет толчки. В последний раз толкнувшись в податливое тело, он останавливается и напрягается. Ее дыхание становится рваным, а тело пробивает мелкая дрожь. Спустя мгновение их накрывает сокрушительный оргазм. Пальцами он сжимает простыни так, что костяшки рук белеют. Она накрывает своими ладонями его плечи, а губы касаются мочки уха. Облака закрывают собой луну, комната погружается в темноту. Их тела, все еще спутанные, лежат на середине кровати. Лето начинает медленно отступать, и осенью с юга, от Аэруго и моря, нагрянут дожди. В Ишваре появляются поля, где много тому лет назад находились лагеря солдат, а мешки с семенами сортируются и сохраняются для посевов. – Ты слишком громко думаешь, - лениво говорит Рой. Его пальцы медленно выводят круги на ее бедрах. Иногда этого ей хочется больше всего: удовлетворенности и тишины, нежности и тепла. – Ммхмм, - даже сейчас от его прикосновений появляется желание, но после нескольких часов на поезде и недели в до боли знакомой палатке она слишком устала, чтобы хотеть повторения. – Мы должны немного поспать, - произносит он, чуть приподнимаясь, чтобы поцеловать ее в лоб. - Сейчас уже раннее утро. – Да, - выдыхает она, немного ерзая на матрасе, стараясь не задумываться о твердой земле. Его грудь размеренно вздымается под ее ладонью. – Увидимся завтра, - огибая, его рука замирает на ее бедре. Она разбудит его утром, почувствует эти ладони и увидит сонные глаза, довольно улыбнувшись. – Да, завтра… - и девушка закрывает глаза.Конец
Примечания [1] – произведение Т.С. Элиота «Пепельная среда». Переводчик произведения - А.Сергеев. (www.lib.ru/POEZIQ/ELIOT/eliot1_05.txt) [2] - хлопчатобумажная, шёлковая или искусственная ткань с диагональным переплетением нитей. (ru.wikipedia.org/wiki/Саржа) [3] - Ла́дан — ароматическая древесная смола, получаемая с деревьев рода Босвеллия: Ладанного дерева (ru.wikipedia.org/wiki/Ладан). [4] - массивная внутренняя опора (обычно прямоугольная или крещатая в плане), поддерживающая своды. Термин "столп" наиболее часто употребляется применительно к конструкции крестово-купольных храмов. (http://dic.academic.ru/dic.nsf/stroitel/293) [5] – отсылка к музыкальной технике контрапункта (ru.wikipedia.org/wiki/Контрапункт).