***
Угадайте, что меня вновь разбудило? Не будильник, как должно было быть, и даже не звонок от ещё одного трансформера! Это был Бамблби, который сигналил мне из гаража. Я открыл глаза и взял телефон, чтобы посмотреть время. Три часа, пятнадцать минут. Ну, хоть пять часов, но я поспал. А сейчас нужно идти к Би, иначе он включит радио. Я вылез из постели, наскоро натянул на себя спортивные штаны и майку и побежал на улицу, к пристанищу моего опекуна. Кстати, тот самый опекун всё ещё упорно продолжал выдавать омерзительные звуки, теперь перемежающиеся словом «Просыпайся». Похоже, Би не волновало внимание моих соседей, один из которых уже орал: «Чувак, успокой уже свою тачку!» — Би, тихо! — я вихрем ворвался в гараж. Камаро ездил взад-вперёд по тому маленькому пятачку, что был в его распоряжении. Заметив меня, он остановился, мигнул фарами и радио пропело негромкое «Привет, мой друг». — Перестань шуметь и трансформируйся. Пожалуйста, — нельзя же о приличиях забывать? Пока Бамблби менял альт-форму, я отвернулся. Пока я думал об этом жёлтом чуде, оно уже успело трансформироваться и ещё раз оглушительно пробибикать. — Сэм, мне нужно ехать, меня вызывает командир, — раньше я не как всегда не придавал значения свету визоров трансформеров. У большинства десептиконов они светились красным. Ну да, красный цвет — цвет злодеев. По крайней мере, я так думал. У Бамблби окуляры светились синим, а у Оптимуса... Скорее всего васильковый. «Но такой красивый», — подумал я. Мда, нужно было сразу отправить Би на базу к автоботам и нормально выспаться, ибо я уже начинаю влюбляться в цвет глаз Прайма. — Сэм, проснись! — оказывается, всё время, что я провёл, проводя параллели с васильками, я пялился в оптику своего трансформера. — Ладно, поезжай, — он уже собирался снова стать Камаро, но я его остановил. — Би, я не хочу, чтобы ты думал обо мне плохо, но Оптимус вызвал тебя, потому что он хотел встретиться со мной, а я не мог оставить тебя дома одного, — мне стало лучше, когда я всё выложил. Бамблби мой друг, и врать ему нельзя. — Я всё понимаю, ничего страшного. Да и с ребятами мне повидаться не помешало бы, — Би трансформировался, выехал из гаража и из салона послышалась ненавязчивая музыка. — Вот ведь чудо, — только и смог сказать я ему вслед. Первой мыслью после отъезда Бамблби было снова завернуться в одеяло и провалиться в сон, но я не решился. Родители сегодня ещё мне не звонили, поэтому в этом не было смысла. Думая, чем бы мне заняться, кроме как размышлять о предстоящем свидании, я двинулся в дом, на кухню. В холодильнике оказалось немного ветчины и хлеба. Мою голову опять туманила задумчивость. Как они работают? Как они устроены? Формой они похожи на людей. Две руки, две ноги, голова, только из металла. Если они могут испытывать ненависть к врагам, то могут ли ощущать любовь? И как она вообще ощущается? Вибрация внутри Искры или ещё что-то? «Они не просто машины, как считают некоторые люди. Они живые существа». Решив, что сегодня можно будет расспросить об этом настоящего представителя планеты Кибертрон, я было направился в свою комнату, но прошёл мимо зеркала. Я подумал, что неплохо было бы привести себя в порядок.***
Я уже зашнуровывал кроссовки, когда с улицы раздался звук останавливающегося грузовика. Я посмотрел на часы, висящие на стене. Ровно девять. — Ты сама пунктуальность, Оптимус, — я улыбнулся и вышел из дома. Прайм махнул дворниками по стеклу, когда я сел на водительское сидение. Снаружи было довольно холодно, несмотря на то, что сейчас шёл август, и ручка кондиционера на приборной панели немного повернулась. Я приветственно провёл рукой по рулю, почему-то думая, что он всё чувствует. Рычание двигателя стало немного громче. Прозвучал ровный голос. — Здравствуй, — звучание тоже было приятным, отметил я. Красивым, мягким, успокаивающим, даже бархатным. Я одёрнул себя, так как эта мыслительная деятельность переходила всякие рамки. Даже если Оптимус о ней ничего не знает, допускать такое всё равно неприлично. — Привет, — я неосознанно стал говорить тише, но он всё равно услышал. — Ты поведёшь? — Если ты не против, — Оптимус повёз меня в место, ранее мне не знакомое. Дурацкое желание мелькнуло в мозге. Я хочу вести его сам. Моё тело не смогло этому воспротивиться. Ноги упёрлись в педали, одна рука легла на руль, другая обхватила рычаг переключения передач. Прайм не стал противодействовать — наоборот, он стал поворачивать не так резко, отдавая мне часть управления, но при этом не давал полную свободу действий. Мне это приносило какое-то странное, извращённое удовольствие. Окружающий мир будто замедлился, но мы неслись со скоростью света. Педаль тормоза начала вдавливаться в пол, и мы остановились. Всё закончилось. Я последний раз погладил шершавую поверхность руля и опустил руку. — Приехали, — невозмутимо, как будто ничего не случилось. Я дрожащими пальцами открыл дверь и спрыгнул на землю. Пока шла его трансформация, я попытался придать себе как можно более бесстрастный вид. У меня это получилось. Более или менее. Мы находились около небольшого озера. Не того, что было в черте города, а другого, дальнего. На берегу никого не оказалось. От дороги мы отъехали довольно далеко, поэтому шума машин не было слышно. И ещё со стороны города и трассы нас закрывал лес. Тихое место, можно и поговорить, и... «Уитвики, что у тебя с головой? Он же больше тебя в несколько раз!» Но я не говорил, что не хочу этого. Я почему-то этого хочу. «Дурак ты, Сэм. Ой, дурак. Ты хочешь затащить в постель здоровенного трансформера? Ну что ж, удачи». Может, так оно и было. Я влюбился в мужчину. Я влюбился в Оптимуса Прайма. Если он по-настоящему живой, то это значит, что ему подвластно удовольствие. Ну да, он выше и больше меня. Ну и что с того? Кого останавливал этот факт? Секс будет межрасовый, но это неважно, неважно! Какая разница, если есть чувства? Оптимус, в отличие от Би, не мешал моим раздумьям. Он просто уселся на землю, вытянув ноги, и смотрел в сторону заката. Тот самый васильковый свет его окуляров ярко сиял в наступающих сумерках. Механизмы в его теле чуть слышно жужжали, и эти звуки умиротворяюще действовали на мой воспалённый мозг. Грудные пластины ритмично вздымались во время каждого вентцикла. Как бы мне не хотелось остаться в этом уютном молчании всё ближайшее время, пришлось его нарушить. — Зачем ты меня позвал? — надеюсь, что не для обсуждения операции по захвату какого-нибудь врага. — Мы с тобой видимся не слишком часто, — он взглянул на меня. Я присел рядом. В его взгляде читалась печаль, а губы чуть улыбались. Обычно его лицевые пластины закрывали другие, защитные, которые Прайм в последнее время не убирал, но сегодня он открыл лицо. — Если встречи и случаются, то только по весомым поводам. А я хотел бы видеть тебя вот так, без причины. Это было похоже на признание, очень похоже, но друзьям свойственно говорить такие слова. В этом нет ничего особенного. Почему же я так рьяно ищу в этих фразах скрытый смысл? — Я тоже этого желаю, Оптимус, — тоска пропала из его визоров. Он откинулся на землю, я же подсел ближе к его плечу, чтобы исподтишка смотреть на него. — Расскажи мне что-нибудь. — Что именно? — вот та самая возможность узнать всё, что мне интересно. — Я не понимаю, как вы устроены... — я не был уверен, что Оптимус понял о чём я говорю, но он сообразил сразу. — Тебя интересует анатомия? — Да, анатомия, — Прайм смотрел в небо, на котором уже показались маленькие звёзды. Было уже достаточно темно, но мне нравилась тьма, освещаемая только горящими васильками. Оптимус не мог видеть, как я буквально любуюсь этим светом, который притягивал мой взор, словно магнит. Тогда я ещё не знал, что этот автобот может замечать не только то, что находится перед ним. — Сэм, на это уйдёт не только ночь, но и следующий день. Может, ты просто будешь задавать вопросы? — он по-прежнему не смотрел на меня. — Хорошо, — я подвинулся ещё ближе и облокотился на пластину, прикрывающую плечевое сочленение. Взгляд мой был всё ещё прикован к цветочному сиянию, поэтому звуки, издаваемые мной, превратились в предложение. — Почему твои глаза светятся именно таким светом? — Так блестит холодный энергон. — ясно. Вообще-то у меня не было намерений озвучивать этот вопрос. Ну, ладно, слова не вернёшь. Нужно просто перевести разговор в другое русло. — Ты можешь чувствовать прикосновения человека? — Кобальтовый суперсплав так же, как и другие металлы, может нагреваться, проводить электрические импульсы и, так как он на небольшую часть состоит из энергона, может подавать сигналы на нейросеть, будь то боль или удовольствие. Ещё трансформеры чуствительны к изменению температур. При слишком высокой температуре наше тело начинает плавиться, а при низкой мы впадаем в анабиоз. Интересно. Стоит ли попробовать прикоснуться к Оптимусу, чтобы проверить эти слова? Я решился провести по металлической части его тела, которая напоминала мне человеческую ключицу. Красная, гладкая, с царапинами от многочисленных битв. Опять глупая идея забрела в мой мозг — дотронуться до Прайма губами. Рано. Пока ещё рано. — Ты ощущаешь? — я продолжал гладить ключицу автобота. — Да, — его оптика на миг перестала светиться, я уже успел испугаться, но она вспыхнула вновь. Параллель вновь была проведена — на этот раз с морганием. — Какие чувства ты испытываешь? — Это щекотно, приятно... нежно, — я и сам не ожидал, что Оптимус упомянет нежность. Всё это проявляется так неосознанно, так непонятно, но при этом так приятно. Холод металла обжигал мою собственную горячую кожу. Пульс стал чаще, он ощущался в груди, в голове, в руках, везде, где только можно ощутить биение собственного сердца. Кто-то мне говорил, что самые настоящие чувства, ощущения, впечатления, эмоции принимаются и отдаются спонтанно. Просто не нужно их ждать. — Вы можете любить? — по-моему, ответ на этот вопрос волновал меня больше всего. — Можем. Трансформер, полюбивший кого-то, может соединить свою Искру с Искрой второго, и тогда между ними не остаётся никаких тайн, они знают друг о друге больше, чем кто-либо. Таких трансформеров называют бондмейтами. Если говорить по-человечески, то супругами, — Оптимус всё так же смотрел в тёмное небо, только васильков в его визорах стало чуть больше. — Вам важен пол партнёра? — Нет. Порт есть у всех, — про порт я спрашивать не стал, так как и так понял, что это такое. И, честно говоря, я думал, что мой порт не подойдёт. — А раса? — после некоторого замешательства Прайм всё же ответил. — Нет. Доставить удовольствие друг другу можно и без полноценного коннекта. Малые электрические импульсы, стимуляция так называемых «эрогенных зон»... — в моей голове выстраивалась целая конференция. Одна часть меня порывалась спросить Оптимуса об эрогенных зонах, другая призывала задать ещё несколько нейтральных вопросов, но всё-таки интуиция подсказывала, что я уже не раз подорвался на мине под названием «Признаться во всех смертных и не смертных грехах». Пока я придумывал тот самый нейтральный вопрос, рука моя оставалась там же — на ключице Оптимуса. Он повернул голову в мою сторону, и свет его глаз окутывал меня. Мой же взгляд уперся в землю. — Сэм, — звук моего собственного имени мягким холодком проник в мой мозг. — У меня тоже есть вопрос. — Какой? — Ты любишь кого-нибудь? — Люблю. Тебя. Так, ещё один плюсик к моим подозрениям. Вдруг я реально могу вызывать у могучего вождя автоботов такие эмоции, как вожделение, нежность, страсть... Перечислять их всех было бы затруднительно. «Ты можешь выжать из себя хоть каплю мужества, Уитвики? Оптимус — нормальный трансформер, он отнесётся к этому толерантно». Голосу рассудка противиться сложно, да я и не пытался. Всё же нужно озвучить это как-то плавно, не в лоб. — Да, — что-то, весьма похожее на надежду, проскользнуло в его визорах. В тот момент моей головой владели бредовые мечты, например: «Вау, он тоже меня хочет». Вот такой абсурд. — Моя очередь. У тебя есть эрогенные зоны, Оптимус? Пришло время выкладывать карты на стол. Как ещё завести этот разговор, я не знал, поэтому ни о какой плавности речи и не было. Ну и пусть. Хватит заботиться обо всех сказанных фразах, лучше побеспокоюсь о смысле. «Добейся своего хоть раз в жизни». — Есть, — Прайм судорожно сжал серво манипуляторов. Наверняка он додумался до подоплёки моего вопроса. — Где они? — азарт завладел мной. Мысль довести Оптимуса Прайма до оргазма отозвалась во мне тяжёлой волной возбуждения. — Главные магистрали... — он не успел договорить, так как я просунул руки, до этого лежавшие на его защитных пластинах, сквозь броню, находя эту магистраль. Оптимус ощутимо вздрогнул, но сопротивляться не стал. — Интерфейс-оборудование... — из его вокалайзера послышался тихий стон, визоры начали мигать чаще. Магистраль светилась слабым синим светом. «Тоже энергон», — подумал я. — Давно у тебя не было секса? — мой мозг уже поплыл от электричества, которое позже наверняка оставит мне на память ожоги. Взбудораженный организм хотел получить разрядку. — Шла война... — его вентсистема была уже значительно форсирована, и Прайм совсем по-человечески запрокинул голову назад. — Мне нужно было думать о благополучии своей расы, а не о своих желаниях. — Война закончилась, Оптимус. Сейчас ты можешь подумать о себе, — я ещё сильнее сдавил магистраль, практически перекрывая поток энергона и этим заставляя автобота стонать от его недостатка. Напряжение электротока становилось всё сильнее, оно пронизывало меня, заставляя волосы на загривке вставать дыбом. Слышать стук сердца в голове стало невыносимо, и я сжал свой член прямо через джинсы пострадавшей ладонью. Кожа стиралась грубой тканью одежды, поэтому я расстегнул молнию и проник рукой под трусы. Смазка попала на ожоги, я зашипел сквозь зубы. Лежащий на земле трансформер и стоящий на коленях рядом с ним парень — одна мысль о том, что кто-то может нас застукать подводила меня к грани. Наша громкость значительно повысилась. Я выполнил своё странное желание. Язык прошёлся по какой-то мелкой трубке. Вязкая слюна проникла внутрь тела Прайма, а меня пробил жестокий разряд его перезагрузки. — Сэм! — и автобот вылетел в оффлайн. Этого электричества не хватило, чтобы вырубить меня, но колени будто не выдержали моего веса. — Оптимус! — я упал, пачкая джинсы своей спермой. Руки болели, из ладоней сочилась кровь, сознание грозило оставить меня в ближайшее время, но я не мог сдвинуться с места. Честно, ради такого оргазма я готов хоть каждый день получать электрический шок. Я из последних сил поднялся и поцеловал Прайма в потухшую оптику. — Это не холодный энергон, Оптимус. Это васильки.