Двусмысленность.

Аллен видит Тики чаще, чем думают другие. И нет, это не означает тайные ночные рандеву или что-то подобное. Аллен видит Тикки в кошмарах. (Если бы я написала «во снах», вы точно вновь подумали бы не о том). Аллен видит их с той самой ночи, когда чуть не распрощался с жизнью. Впрочем, он прощался, на самом деле прощался, при этом отчаянно цепляясь за каждый её ускользающий миг. Быть может, это упорство и подарило ему новый шанс. Но с тех пор - каким бы храбрым Аллен не был - во снах подсознание и страх вновь брали своё, прокручивая происшествие раз за разом во всё более и более изощрённых интерпретациях. И Аллен раз за разом просыпался от немого крика, потный, дрожащий, отчаянно прижимая руку к сердцу. Вслушиваясь в участившееся биение, он успокаивался, никак не понимая, что именно ему кажется другим, неправильным, зловещим. В темноте он кутался в одеяло, отчаянно, успокоено вздыхал и укладывался на другой бок. Аллен знаком с кошмарами с детства, правда, раньше они были всё больше о Мане, Графе и замученных душах акума. А теперь о нём самом и Тики. Может быть, он стал немного эгоистичен. И Аллен никогда не рассказывает о своих страшных снах. Быть может, дело в безразличии его Учителя к подобным проблемам, нежелании тревожить только обретённых друзей или попытках стать сильнее, чем он уже есть. Быть может, дело в стеснении и нежелании раскрывать его слабую сторону. Хотя каждый отметил бы, что это совершенно нормально, видеть такие сны, но Аллен против. Он не был трусом. Его богатый, болезненный опыт, известный многим, сам собой подразумевает большую силу человека, вынесшего всё это. Аллен надеется, что в своих снах он хотя бы не кричит. Он не хочет себя выдать. Иногда, уже совсем не во снах, ему кажется, будто его сердце больше не бьётся. Паника сдавливает горло, Аллен весь обращается в слух, опасаясь привлечь внимание более явными попытками проверить своё состояние, и слышит не стук, но шелест. Шелест быстрых, острых крыльев, которые в любой момент могут вспороть тонкие стенки кровеносных сосудов или вонзиться в пульсирующие ткани самого сердца. Аллен ждёт этой боли каждое мгновение. Он почти желает её. Он спрашивает медиков о том, останавливалось ли его сердце вообще. Когда именно чистая сила успела залечить его? До того, как сердце замерло, или же после, ещё и немыслимым образом реанимировав экзорциста? Фоу пожимает плечами, утверждая, что его сердце билось, когда она нашла его. И Аллен чувствует себя оживлённым покойником, продолжая молчать и изредка слышать несуществующий шелест. Когда он встречает Тики на самом деле, сердце ухает в такую пропасть, из которой оно не вернётся уже никогда, и Аллен не слышит его биения до самого решающего удара чудом обретённого меча. А после ему становится так больно, будто сердце не вновь прокусили, но разодрали на куски изнутри, и это настойчивое шуршание превращается в жужжание, заслоняющее любые другие звуки и здравомыслие. Никто из друзей Аллена так и не понял, почему он кинулся спасать Тики Микка после этого. Аллен и сам этого не знал, но известный своей привычкой спасать даже акума он не удивил ни других, ни самого себя. Кошмары же становятся всё более странными и запутанными. Аллен уже не может вспомнить половину того, что происходит в них, и как именно уставший за день мозг выворачивает события прошлого, когда его хозяин пытается отдохнуть. Он перестаёт высыпаться, бродит сомнамбулой по коридорам отделения ночью и доходит даже до воровства снотворного из медблока. Если бы он пришёл просить сам, Матрона точно докопалась бы, зачем и почему, а так она обрушила гнев на Комуи, подозревая, что тот украл средство для новых опытов. Снотворное ухудшает ситуацию. Теперь кошмары становятся клеткой без дверей и окон на волю, и Аллен не может удрать даже в самый страшный и опасный момент. Они и сны больше не напоминают вовсе, скорее провисшую в иное измерение реальность, в которой застрял кусок сознания седого экзорциста. Его сердце продолжает биться настолько фальшиво, что Аллен на полном серьёзе считает себя покойником. Он порой ведёт себя так странно, что это замечает даже Учитель. Шелест, что он слышит в полной тишине, исходит из его груди и больше не пугает, но успокаивает, будто ручной зверёк, спрятанный под кофтой. Аллен погружается всё глубже и глубже в себя, следуя опасному шелесту, как ни странно, возводя всё более высокую и прочную стену между собой и тускнеющей с каждым днём тенью за спиной. Он будто выпивает её силы, становясь всё сильнее, и отбрасывая уже собственные угольно-чёрные тени. Сны становятся столь привычными, что, когда их нет, Аллен чувствует себя ещё более разбитым, чем раньше. Иногда он хочет рассказать о своих снах Тики. И, быть может, это именно то, о чём вы подумали.