Don't touch.

- А если бы ты спустился вниз, то мы могли бы поиграть в Ромео и Джульетту, - смеется Грелль, - Ромео, как мне жаль, что ты Ромео! Сатклифф сидит на перилах балкона, свесив ноги на улицу и давно забыв про технику безопасности. Он улыбается, подставляет лицо лучам солнца и весело жмурится, сквозь стекло очков рассматривая удивительно легкое небо над головой. Невероятная погода для Англии. Буквально десять минут назад этот своевольный жнец оказался в поместье Фантомхайв, ровно семь минут назад юный граф поспешно удалился, велев своему дворецкому разобраться с этим красноволосым недоразумением, и всего три минуты назад Себастьян проследовал за убежавшим Сатклиффом к стеклянной двери, ведущей из зала на просторный балкон. - Если вы прибыли по делу, то.. - терпеливо начал демон, вынужденный соблюдать все приличия, свойственные дворецкому, но его тут же прервали: - А ты знаешь, Себасу-тян, что самое прекрасное в наших отношениях? - не только сама суть вопроса, но и беззаботный, абсолютно несерьезный тон Грелля добавил несколько капель злости в стакан терпения Себастьяна, которому все еще приходилось выглядеть учтиво-спокойным. -Отношениях? - это аккуратное уточнение, само собой, должно было послужить намеком на полную несостоятельность подобной формулировки, но Грелль даже не пытался прислушиваться к чужим словам, что, впрочем, не означало, будто он не понимал их смысла. - Самое прекрасное, самое волнующее и необычное - это то, что они не могут существовать. Себастьян не видел лица собеседника, но именно в данный момент в нем проснулся интерес к тому, с каким выражением была произнесена эта фраза. Голос Грелля врал, это было очевидно; зачатки актерского таланта давали о себе знать в редкие минуты, когда Сатклифф не пытался перевести все в художественную истерию. Что-то все же просвечивало в этих словах, просвечивало насквозь, позволяя через каждую букву пробраться туда, откуда эти слова исходили. Но предсказания насчет поведения безобразно воспитанного жнеца оставались такими же, как обычно. Вот сейчас, казалось Себастьяну, сейчас эта бестия начнет скакать по балконным перилам, закатывать глаза и хвататься руками за сердце, цитируя строки из классики мировой литературы и считая это истинным проявлением своей актерской личности. Глупые фразы, лишние жесты, открытое домогательство. Именно это дворецкий был готов увидеть. Все то, что его так раздражало. Грелль поднялся на ноги, легкомысленно приподнял одну и начал балансировать на второй, смотря на землю под собой и на ковры газона, покрывающую ее. Он молчал, и с каждой новой секундой своего безмолвия отрывал кусочки от ожиданий Себастьяна. Тишина продолжала тишину. Ни речей о крови, ни попыток убить. Ни-че-го. - И что же даль... - Это невероятные чувства, - складывалось впечатление, что Сатклифф специально прерывал эти странные отрезки молчания только после того, как это пытался сделать Себастьян. Грелль развернулся на каблуках и бесшумно соскочил с перил, неторопливыми шагами подходя к дворецкому. Желто-зеленые глаза жнеца пристально разглядывали красноватые глаза демона, улавливая мельчайшие изменения оттенка, так как это играло важную роль. Если по человеческим глазам можно было определить многое, то демонические показывали все. Глаза Себастьяна по большей мере выражали скуку. Но еле заметно, у самого зрачка, уже зарождался интерес. Интерес о выгоде для себя. - Есть особенное удовольствие в том, что я никогда не смогу добиться тебя, - говорит Сатклифф чуть тише, ведь от него до дворецкого оставался всего шаг, а эти слова были предназначены только для одних ушей. - Бесподобное мучение, которое ты мне даришь своей недоступностью, - Грелль усмехается и снимает перчатку, после чего подносит ладонь к щеке Себастьяна. - Пожалуй, то, что ты заставляешь меня чувствовать, - останавливает кончики пальцев в миллиметре от кожи; чувствуется тепло почти живого жнеца и холод почти мертвого демона, - О, это намного сильнее всех известных мне эмоций. Ненависть, любовь, ревность, апатия, гнев и ярость, отчаяние, раболепие. Одновременно. Грелль по воздуху проводит пальцами ниже, до подбородка, опуская глаза и следя за собственными движениями. Все происходит так медленно и так близко, что Себастьян может поклясться, что точно чувствует эти прикосновения, которых на самом деле нет. Он не пытается сопротивляться, только стоит и наблюдает, тем самым выполняя приказ хозяина. Разбирается с проблемой, при этом не забывая о собственном развлечении. Проблема будет решена, он уверен. Решена и устранена навсегда. Нужно только выждать. - Когда жизнь бесконечна, начинаешь забывать о наличии сердца, - Грелль говорит приглушенно, прекрасно понимая, что его слова для демона ничем не ценнее лепета чужого ребенка, но он говорит, проговаривает, перекатывает чувства на языке, размыкает губы и дает свободу тому, что долгое время разъедало его плоть между ребрами. - Сейчас оно стучит. Пальцы опускаются к шее, натыкаются на ткань одежды, и Себастьян включается в эту игру. Он распускает узел галстука, снимает пиджак и вытягивает из петель ровно пять пуговиц рубашки, начиная с верхней. Отсутствие прикосновений обводит контур ключиц, вновь чувствуется переходящее по воздуху тепло, и это в сто крат приятнее физического контакта. Для Себастьяна. - Это пытка, - уголки губ Грелля слабо вздрагивают, все еще поддерживая улыбку. - Изощренная пытка, заставляющая сжиматься все внутренности. И я благодарен тебе за нее. Описав круг у яремной впадины, пальцы двигаются дальше, не касаясь кожи груди и не касаясь выраженного солнечного сплетения. Себастьян не говорил, потому что не было смысла говорить. Он слушал, представлял, понимал, но не произносил ничего вслух, в этом просто не было необходимости. Тот самый просвет в речи Сатклиффа, тот самый путь из букв, по которому Себастьян добирался до самого конца, до самой сущности этого невозможного жнеца, он уже видел всё и своим молчанием произносил вслух именно то, что было так нужно. У жнецов нет души, но именно она сейчас находится в руках демона, и любое слово могло ее мгновенно задушить. Грелль стоял на ногах, но в то же время на коленях. Себастьян не пользовался преимуществом. В один момент Грелль отдергивает руку, потому что пальцы начинают дрожать. Желание дотронуться заменяет кровь невыносимо жгучей жидкостью, но одно прикосновение - и все разрушено. Нельзя быть настолько близко к тому, кто так далеко, нельзя подставить под удар все то, что уже было создано. Грелль кусает острыми зубами щеку изнутри, подносит ладонь обратно к ключицам и кончиками пальцев замирает возле кожи. Спокойный вдох. Тихий выдох. Дальше. - Я благодарен тебе за то, что я начал чувствовать себя живым. Не касаясь кадыка, не касаясь подбородка, не касаясь щеки. - Я благодарен тебе за эти чувства. Не касаясь виска, не касаясь уголка глаза, не касаясь переносицы. - Я благодарен тебе.. Не касаясь губ. - За эту боль.