Обращение к Башу

Холодные покои. Мария в который раз чувствовала, как немеют пальцы. Она брала и возвращала обратно на стол желтые, исписанные бумаги. Сколько их? Миллионы. И в каждой смерть, гибель, утрата. Читала слова машинально, бегала глазами по заглавным буквам. Ее заржавелое сердце ничего не ощущало. Ни сожалений о выжженных до пепла деревнях, ни скорби об убийстве сотни невинных крестьян. Люди молили о пощаде, падали на колени и умывали лица слезами. Но ей, королеве, монаршей особе, не знакомо сочувствие. Ей было всё равно. Мария смотрела на детей, матерей, отцов отчужденными глазами, взмахивала кистью, и приказ выполняли. Жгли, резали, грабили. Ей чужда человечность. Она убила её в себе. Жесткий корсет сдавливал грудь особенно сильно. Кольца словно примерзли к тонкой и хрупкой коже на пальцах. Роскошные камни на безобразном теле, богатые шелка, величественная корона. Кто бы сказал, как мерзко выглядит она в этом невинном платье? Как выделяется ее порочность, ее коварная беспощадность. Свеча, стоявшая рядом, доживала последние минуты. Мария вновь смотрела на томный огонь, который вовсе не грел. Она слышала пустоту, слышала громкое эхо, когда сердце монотонно отбивало еще один удар. Там, внутри, никого нет… или есть? Есть. Но его уже не достать.

ОТКРОВЕНИЕ

Баш всегда был для меня особенным. Никто и никогда не смотрел на меня так, как смотрел он. И я никогда не смотрела на других так, как на него. Между нами постоянно было нечто необъяснимое, невероятная тяга, что не позволяла ни отдалиться, ни сблизиться. Всё, что у меня есть - это взгляды, робкие прикосновения, нечаянные фразы; несколько поцелуев, которые следует вычеркнуть из мыслей. Но даже это лишает покоя, выделяет его среди прочих знакомых мужчин. Для меня он всегда был кем-то. Родной душой, сердцем. В дикие времена, прячась от Франциска и его пустых обещаний, я шла на балкон. Смотрела на звёзды и почему-то считала, что Баш тоже смотрит на них сейчас; я думала о нём - и ловила себя на мысли, что и он наверняка обо мне сегодня вспоминал. Он был неповторимым. И сейчас таковым является. Вселенная не повторит его для меня снова, не создаст дубликата. Я лишь надеюсь, что кто-то когда-то сможет взглянуть на меня его глазами: серыми, глубокими, уникальными; кто-то также будет видеть во мне то, что не замечают другие. И мы были похожи, хотя кардинально отличались. Наши мысли, речи, проникновенные взгляды; вспыльчивость, безудержность, своенравность; чуткость к боли и способность идти на жертвы - это жило в нас, объединяло в одно целое. Но правила и положения, привязанные, словно позолоченные цепи к шее, отдаляли нас, разили невозможностью, уносили всё дальше и дальше друг от друга. Когда-то я была такой же, как Баш. Я знала его душу, знала свою. Но сейчас я совсем другая. Я больше не думаю о нём, не мечтаю. Медленно, постепенно забываю, отпускаю по маленьким крошкам. Глупо считать, что однажды я забуду его насовсем. Отпустить - не значит стереть из головы без единого остатка и мгновенья, это значит лишь научиться жить с ним, принять его, как того человека, который никогда никуда не денется. Если он значил много… Милый Себастьян, как же много ты значил для меня! … нужно позволить занять ему своё место. И я принимаю это, отвожу ему укромное место в сердце. Теперь он там на всю жизнь. Хрипло открылась дверь в ледяных покоях. Мария медленно подняла глаза, будто знала, кто пришел к ней среди глубокой ночи. Опустила перо, которым писала слова, свернула грубую, шершавую бумагу. - Ты не видишь, кем я стала? - в полголоса, мешая горечь с отчаяньем, сказала она и поднесла письмо к огню. - А мы потушим свечу. Мне не обязательно видеть, - ответил Баш, задувая жар теплым дыханием. - Мне достаточно чувствовать, как горит в тебе наше общее сердце.