Да, Госпожа

Дом, милый дом... Единственное, чего хочется, когда возвращаешься из длительной поездки за границу — так это, войдя в родную квартиру, рухнуть на диван и вытянуть уставшие ноги, вновь привыкая к уютной атмосфере дорогого сердцу гнездышка. Только вот редко мечты такие сбываются — чаще всего еще с порога тебя встречает серость одиноких будней холостяка, или, напротив, дражайший супруг или не менее любимая супруга с ходу сует тебе в руки пакет с мусором, который срочно необходимо выкинуть, и ворчит, когда ты в грязных башмаках решаешься все же пройти по коридору. Леле в этом смысле повезло намного больше. Стоило ей приоткрыть входную дверь, как весь двор загородной виллы наполнился радостным визгом. Девушка довольно улыбнулась. Ее маленькая "собачка", практически обнаженная, в одной только юбочке, больше похожей на ремень с обвисшей бахромой и едва прикрывавшей упругую попу, да в полупрозрачном топике, сквозь ткань которого явственно проглядывались напряженные горошины сосков, стояла на коленях, слегка склонив голову набок — вылитый щенок! — влюбленным взглядом ловила каждое движение своей Хозяйки. Внезапная тяга к совсем молоденьким девочкам (этой было всего только шестнадцать) проснулась в Леле пару лет назад, когда ей, в ее неполные тогда двадцать пять, удалось наконец выскользнуть из-под родительского крылышка и с головой окунуться в круговерть этой грязной, наполненной отборнейшим дерьмом жизни. Да, существование девушки было заранее устроено много лучше и комфортнее, чем существование тысяч ее сверстниц. Преуспевающий в своем полузаконном бизнесе отец-медик, за немалые деньги выписывавший рецепты бывалым наркошам, мать неробкого десятка, с детства подготовившая дочь к возможным тяготам и лишениям путем запрещения всего того, чего так хочется детям, начиная от лишнего шарика мороженого в пять лет и заканчивая первым сексом в пятнадцать. Да и сама Леля вдруг оказалась хорошо подкованной в сфере математики, в результате чего сейчас, официально пребывая на должности заместителя директора в какой-то крупной фирме, на досуге подрабатывала хакером. В общем, денег было, что называется, куры не клюют, что позволяло наконец, когда уже не за горами был третий десяток годков, отпускать небольшую долю и на какие-то мелкие прихоти. Таковой Лейла считала и свое увлечение маленькими невинными девочками. Тонкая бордовая полоска ошейника красиво контрастировала с бледной кожей Кошмар, замеревшей перед вошедшей Хозяйкой и слегка повизгивавшей от радости, когда та бросала на девочку очередной "случайный" взгляд. Разговаривать было строго запрещено под угрозой жестокого наказания, и девочка прекрасно это понимала — собакам говорить не положено. Леля невольно улыбнулась этой щенячьей преданности, и похлопала по бедру, призывая свою маленькую рабыню приблизиться. Та послушно подползла к ноге, не отрывая обожающего взгляда от лица Хозяйки и ловя малейшую отразившуюся на нем эмоцию. Леля прекрасно понимала, что этот месяц, пока ее не было, стал для девочки тяжелым испытанием, и потому только позволяла ей так открыто, почти забывая о тематической субординации ластиться к себе. Да уж. Недаром столько денег было угрохано на ее воспитание. Леля прекрасно помнила, как всего три месяца назад забирала с аукциона ощетинившегося, напуганного зверька, чуть что скалившего зубки. Прекрасно помнила, как первую неделю девочку даже кормить приходилось насильно, а о какой бы то ни было ласке и вовсе речи не шло. Помнила и о той провалившейся попытке побега, за которую она избила девочку едва ли не до полусмерти. Как ни странно, именно этот животный страх, вызванный наказанием, из-за которого Кошмар (получившая эту кличку как раз за свою замкнутость и ненависть к окружающим) боялась потом приблизиться к Госпоже более чем на пять метров и все время пряталась в своей комнате, чуть что шмыгая, словно мышка какая-то, в шкаф или запираясь в ванной комнате, и способствовал сближению между рабыней и Хозяйкой. Сначала девочка просто перестала сопротивляться, настолько пугалась она повторения той жуткой злости, охватившей Лелю, когда ее покупка рискнула попробовать удрать, потом постепенно перестала дергаться от прикосновений и наконец сама робко постучалась в дверь ночью с просьбой разрешить спать с Госпожой, потому как одну ее терзали жуткие сны. К середине второго месяца жизни в этом доме девочка получила ошейник, и с тех же пор начались ее тренировки, целью которых было сделать из девчонки полноценную домашнюю собаку. Воспоминание о выражении лица кинолога, впервые осознавшего, насколько необычную суку ему придется воспитывать в этот раз, вызвало у Лели новую улыбку, и она рассеянно потрепала застывшую у ее ног Кошмар по голове, на что та довольно заскулила, прося продолжения. Да уж, девочка в итоге оказалась на удивление способной к обучению, валившиеся на нее команды схватывала на лету, лишь для того, чтобы порадовать Хозяйку, делая иногда вид, что новая наука дается ей с трудом и кусая кинолога за руку, когда тот позволял себе какое-то неосторожное движение. — Заждалась? — Леля еще раз провела ладонью по голове своего щенка, ероша каштановые волосы, заметно укоротившиеся за этот месяц, и нахмурилась. — Кто позволил тебе стричься? Девочка тут же вспыхнула, виновато потупив взгляд. Леля недовольно прищелкнула языком и, опустившись перед рабыней на корточки, двумя приподняла опущенное к полу лицо за подбородок. — Или ты не знаешь, что на все нужно спрашивать разрешения, кексик? — последнее слово девушка подчеркнула особо, заставив тем самым Кошмар съежиться. Девочка попыталась отстраниться, снова отвела взгляд, судорожно придумывая оправдания, которые все равно не смогла бы высказать, не нарушив другого запрета. Покраснев еще сильнее, она вдруг вывернулась из рук Хозяйки и быстро, поддавшись какому-то одному ей известному порыву, лизнула ее ладонь, слегка прикусив пальцы. Леля, все еще стараясь удержать на лице серьезное выражение, сдержанно фыркнула. — И таким образом ты просишь прощения? — лицо девочки сразу просияло, едва только она поняла, что на нее больше не злятся. Не выпуская пальцы изо рта, несмотря на попытки Госпожи отобрать их, Кошмар старательно, словно бы полностью погрузившись в свое дело, провела языком по каждой фаланге, вызвав тем самым у Хозяйки легкую, но тут же подавленную волну возбуждения. — Где Марк? — Леля снова нахмурилась. Мысль о том, что встречать ее вышла только одна из двух приобретенных на том аукционе рабынь, неприятно кольнула самолюбие. Марк, названная так в честь первого парня Лели, когда-то с позором выкинутого родителями из ее дома, в отличие от Кошмар, был предан Хозяйке с самого начала, но какой-то особой, мрачной преданностью. Леля знала, что эта угрюмая и асоциальная девочка влюблена в нее всем сердцем, но, как оказалось, в отличие от несколько социопатичной Кошмар, склонной, как говорил личный психиатр Лели, к шизофрении, влюблена была совершенно безответно. Что-то в ней все же отталкивало Госпожу, которая сама не понимала толком, в чем дело. Лишь однажды ей в голову пришла мысль, что проблема, верно, заключается как раз в этой самой чрезмерной, совершенно безумной преданности, с одинаковым обожанием принимавшей как ласку, так и удары, как редкие проявления любви, так и ненависть. Впрочем, мысль эта тут же была изгнана из головы и заменена идеей о том, что именно в этой преданности и заключалась основная изюминка Марка, поскольку — и Леля прекрасно знала это — Кошмар не была способна на такую преданность. На самом деле две этих маленьких рабыни-ровесницы были настолько похожи, что являлись едва ли не зеркальными отражениями друг друга. Как однажды, смеясь, заметила Кошмар, сама она была верна, но не преданна, а Марк всегда была преданна, но не верна. Замечание это было отпущено девочкой после того, как она заметила однажды Марка обжимающейся в углу с ее кинологом вместо очередной тренировки. Хозяйке девочка тогда, конечно, ничего не сказала, посчитав это ниже своего достоинства, но с тех пор шутки о неверности стали одной из излюбленных ее тем в присутствии виновницы торжества. — Так где Марк? — Леля поморщилась. — Не заставляй повторять вопрос. — Она увлеклась биологией и сейчас у себя в комнате. Читает, наверно. Она, вестимо, не слышала, как вы вошли, поэтому не вышла встречать, — скороговоркой проговорила Кошмар и, едва высказав последнее слово, виновато посмотрела в глаза Хозяйке. — Простите. Я должна была дождаться разрешения говорить. — Потом, потом, — Леля раздраженно отмахнулась. — Разбери мои вещи и приготовь ужин. И сними с себя эти ошметки одежды. Все равно ничего не прикрывает, только из себя выводят. Девочка смущенно покраснела. — Да, я поняла. Позволите идти? — Ступай. С колен можешь подняться, — Леля кивнула, отворачиваясь от Кошмар. Сейчас ее мысли занимала другая рабыня. Быстрыми шагами Леля поднялась на второй этаж, где располагались спальни. Окинув взглядом столь привычные и родные таблички с именами, девушка решительно толкнула дверь с надписью "Марк". Рабыня действительно читала, лежа на кровати, и, видимо, совершенно увлекщись книжкой, не заметила прихода Госпожи. Эта, в отличие от Кошмар, была одета более чем скромно: широкая мужская рубашка, явно слишком большая для подростка, полностью скрывала особенности верхней половины фигуры, длинная плессированная юбка, длиной едва ли не до лодыжек, закрывала нижнюю. Лейла недовольно покачала головой и, тихо подойдя к изголовью кровати, резким движением потянула девчонку за одну из многочисленных цепочек, прикрепленных к ошейнику в качестве украшений. Марк тихо вскрикнула от неожиданности и быстро развернулась. На лице ее быстро сменялись эмоции, которые девочка совершенно не умела удерживать при себе. Страх, следом удивление, снова страх и, наконец, полная покорность судьбе. Опустив взгляд, Марк тихо пробормотала: — Простите, я не слышала, как Вы вошли... — голова девочки безвольно мотнулась к плечу от резкой пощечины. Небольшие прямоугольные очки съехали на самый кончик носа, но девочка не сделала ни малейшей попытки их поправить. Леля поморщилась, несколько угловатым движением поднимая их обратно на переносицу. Внезапно стало неловко за этот неожиданный срыв, принятый настолько безропотно, словно Марк благодарна была за него и иного пути развития событий просто не видела. — Через десять минут спустишься на ужин. Приведи себя в порядок и сними этот мешок, — Хозяйка двумя пальцами приподняла за рукав рубашку. Рука рабыни дернулась за ним, словно рука марионетки за ниткой. — Не опаздывай, я не люблю ждать. — Как прикажете, — тихо прошелестела девочка, все так же не поднимая взгляда. С досадой хлопнув дверью, Леля вышла из комнаты и, не успев еще отойти от комнаты, услышала тихие, приглушенные, видимо, подушкой, всхлипывания. Покачав головой, девушка отправилась к себе. До ужина оставалось всего ничего, а она не успела даже поменять дорожную одежду на домашнюю.