Воспоминания живых

POV Артур Корабль плывёт чёрт знает, какой день. Это начинает порядком бесить. Нет, ни то, чтобы я не люблю путешествий. Но в то же время я и не фанат тёмных сырых помещений. А на этом судне таковых хоть отбавляй. Даже небольшой лучик света не может пробраться сквозь доски и толстый слой ржавого металла. Солнце мне заменяла лампа, которая уже давно пережила Первую Мировую войну. Время перестало делиться на день и ночь. Выверить его стало одной из самый невыполнимых задач: из каюты меня не выпускают, еду приносят «до», «после» и «вместо» сна. Наручные часы, и те отказывались работать наотрез. Кто-то очень постарался, чтобы я не понял, куда конкретно меня собираются экспортировать. У этого «кого-то» всё получилось в лучшем виде. С этим ничего не поделаешь. А я, собственно, ничего и не делаю. Просто сижу и жду, пока произойдёт хоть что-то. Я имею в виду что-то кроме пробегающих мимо крыс, которым, кажется, уже и самим надоела эта непроглядная тьма и скука. Одно из этих животных, явно самое умное среди сородичей, уже начало грызть мою газету. Умное оно потому, что, заметив моё поганое настроение, крыса начала свой обед именно с названия статьи, за что я ей несказанно благодарен. «Таинственный вирус добрался до Британии. Двенадцать миллионов человек погибли. Те, кто не подхватили вирус, уехали. Умерших стран в мире стало на одну больше» - заголовок крупными буквами, перевернувший всю мою и без того хрупкую жизнь. Меня зовут Артур. Артур Киркланд. Когда-то жил в Лондоне вместе с родителями и старшими братьями. Жил не плохо. Даже можно сказать, что очень хорошо. Ну, разве можно на что-то жаловаться, когда твои родители – дипломат и посол? Когда тебе достаются самые лучшие игрушки и сладости всех мастей? Когда тебе открыт путь во все лучшие учебные заведения? Когда любые капризы исполняются за считанные секунды? Оказалось, что можно. Я люблю родителей, но всегда старался отвергать их чрезмерную заботу. Мама понимала мои чувства, потому не противилась. Она не прилипала ко мне как пиявка и не подкупала «моих будущих» друзей и преподавателей. Подобными делами увлекался мой старик. Он всегда любил активно вмешиваться в жизнь сыновей, но получалось у него… короче ничего у него не получалось. Мои братья не последние люди в обществе. Но они добились всего сами, без отцовских подачек. Это восхищало и вдохновляло. Я всегда стремился быть такими же, как они. Умудрялся даже закрывать глаза на тяжёлый характер, который передался им скорее по наследству, нежели из-за условий жизни. Что тут говорить, я и сам не подарок. Свои чувства всегда старался скрывать в себе и даже забывать о них в тот момент, когда цапался, огрызался и посылал старших далеко и надолго. Если не вдаваться в детали, то у меня была идеальная жизнь, которая могла продолжаться вечно, если бы не чёртова дрянь, вырвавшаяся на свободу. Мне «посчастливилось» родиться в эпоху научного прогресса и в семье, увлекающейся подобными делами. Медицина уверенными шагами продвигалась всё дальше и дальше. Появилось множество лекарств от тяжёлых болезней. Спасибо папе, я запомнил все сорок наизусть! Они стали доступны практически всюду, но и этого, как оказалось, было мало. Двадцать лет люди пытались создать что-то похожее на разумное вещество, выборочно убивающее самые опасные и болезнетворные вирусы. У них это абсолютно получилось, только со знаком "минус"... Такая ошибка стоила учёным слишком дорого. Не только их собственная жизнь, жизнь людей всего мира вмиг потеряла былую устойчивость и непоколебимость. Но если создатели погибли первыми, практически мгновенно, то планета страдала, выжидая своего часа. Вирус, как живой, выбирал место, по которому нанесёт удар, искал жертву, что погибнет первой, придумывал оригинальный способ смерти. Те, кто пробовали создать вакцину, уходили на тот свет мучительнее всего. Поначалу никто не верили в это – в том числе и мой старик – но многомиллиардные потери по всему миру быстро отрезвляют. В скором времени настала очередь и Англии. Господи, я никогда не забуду эти дни ада! Ежедневные сводки телевизоров и газет ужасали и погружали в депрессию. Новости о смертях быстро отбили у меня охоту читать прессу. Мне даже противно было брать журнал в руки. Большую часть я использовал вместо поленьев для камина, и только один, который в данный момент уже наполовину разгрызен и съеден, я припрятал у себя. Просто так, чтобы помнить. Гулять тоже совершенно не хотелось. Опять же, я ничего не имею против кладбищ, даже наоборот, но в таких размерах… это выше моих сил. Конечно, многие жители уехали при первых же предпосылках. Но почти все, кто остались, не прожили и недели. Запах тухлого мяса ощущался, стоило только открыть дверь. В Лондоне не осталось тех, кто не потерял бы близких людей, друзей или знакомых. Бездыханные тела валялись на тротуарах каждой улицы. Чем ближе к центру, тем их становилось больше, и тем больнее было людям умирать. Уже никто не оборачивался на крики женщин и судороги стариков. Такая обстановка в миг сделалась столь обыденной, что ей стало трудно напугать даже маленького ребёнка. Лондон жил в сопровождении какофонии крика и плача. Горожанам быстро передалось всеобщее настроение отчаянья и ужаса. Но отцу было, будто, начхать на всё живое и неживое. Он внушал мне, что ни со мной, ни с ним, ни с моей семьёй ничего подобного не случиться, что мы все выберемся и будем жить, как всегда. И я ему верил. Как позже выяснилось, очень зря. Моя мама умерла на четвёртый день после официального объявления о чрезвычайном положении. Она не жаловалась на здоровье, не ощущала никакой боли, не кричала и не мучилась. Костлявая старуха оказалась милосердной. Придя домой, она упала на паркет и покорно закрыла глаза. В тот момент что-то внутри меня оборвалось и разлетелось на мелкие части. Мозг закрыла белая пелена, дышать было невыносимо больно. Мысли слились в одну большую неаппетитную массу, которая с усилием давила на душу. Предательские капли слёз полились без моего веления. Я плохо помню, что было потом. Я не помню, как истерично кричал на весь дом, как пытался в припадке гнева разрушить всё к чертям собачьим. Не помню, как прибежали мои братья, как сквозь слёзы они успокаивали меня. Не помню выражения ужаса на их бледных лицах. Не помню, как отец вызвал скорую и полицию, как нас увозили на допрос, что спрашивали в участке. Не помню, как толстый полицейский сказал нам остаться и не выходить на улицу, как я усиленно орал на потолок своего временного жилища. Не помню, как молодая медсестра приносила поднос со своеобразными кушаньями. Забыл, каких трудов стоило работникам и семье уговорить меня съесть хоть что-то. И уж совсем забыл о чае, в который подмешали что-то, от чего я отрубился мгновенно. Очнулось моё тело уже здесь. Душа же присоединилась не сразу, но почти полностью и без особых увечий. Больше ничего вразумительного сказать не могу. Фактически, я понятия не имею, кто и каким образом меня сюда притащил. Но главное я жив, а жизнь в наше время – штука ну очень ценная. Знать бы еще, где моя семья, и в какой из пяти мировых океанов меня занесло и можно было бы танцевать макарену, но нет. Хватает и того, что меня никто не трогает. Лампа, не без усилий, продолжает освещать помещение, а крыса дожрала последний кусок главного оплота всех моих дурных воспоминаний. Сейчас просить о большем - просто верх эгоизма. – Эй, пацан! – кто-то наглым постукиванием с наружной стороны вывел меня в реальный мир. От носителя голоса так воняло рыбой, что запашок умудрялся пробиться сквозь металлическую дверь. "Каким образом?", осталось для меня загадкой, но вонь так вдарила мне в голову, что игнорировать её стало просто невозможно – Пацан, ты там живой? – Да, да, – огрызнулся я, прислонившись к закрытой двери. Ноги категорически отказывались держаться, – Не умер. Пока. – И не умрёшь. – грозно ответил человек, в ответ на что, я только хмыкнул и присел на холодный пол, – Не раскисай мне тут. Молодой ещё, вся жизнь впереди. – Молодой? Ну конечно. Веский аргумент в нынешнее время, – на мой ироничный возглас подбежала полюбившаяся мне крыса. Она смотрела на меня чёрными, как две бусинки, глазами. Моё сердце не устояло и я с лаской начал гладить её шёрстку. Та совершенно не боялась. Наоборот, подходила всё ближе и ближе. Видать, простой лондонский парень, вроде меня, ей чем-то приглянулся. – Мы все почти покойники и я тоже. Так что надо надеяться на лучшее, а готовиться к худшему. Вот я лично уже место для усыпальницы себе присмотрел. Сыро, темно, много чудных пищащих животных – подходит по всем параметрам, не так ли? Просто идеально подходит. Поэтому мы с тобой останемся в этом гадюшнике нав-се-гда. – А с чего это ты взял, что я собираюсь к тебе присоединиться, пацан? – А я, между прочим, с крысой разговаривал, – прокричал я и покосился на это дивное создание. Оно уже успело исследовать моё пальто вдоль и поперёк и найти пару-тройку мелких крошек себе на пропитание. Её мордочка, как и моя, была крайне довольной. – Вот чёрт малолетний! – ну теперь-то никаких сомнений, что я разговариваю с работником, а то и капитаном этой посудины. Морских словечек я наслушался еще будучи ходячим памперсом и запомнил их почти так же хорошо, как и энциклопедию чая. Ну и как лекарства, куда ж без них, – Шутить ещё вздумал. Ты даже не представляешь, как тебе повезло! – Так просветите меня, – не без интереса, но достаточно серьёзно, предложил я, положив свою новую подругу на пол. Не люблю подолгу мучить животных, тем более, когда они мешают сосредоточиться на важном разговоре. А разговор становится действительно важным, – Куда плывёт корабль, не секрет? – Не секрет, – ответ прозвучал точно в тон моему голосу, – но ты знать не должен. – Даже так? – Присвистнув, протянул я и снова взял крысу. Через секунду руки обессилено опустились, позволив животному продолжить обыскивать меня с ног до головы. Одними губами и удивительно мягко для самого себя я продолжил, – Тогда можете ничего не объяснять. Просто скажите, я буду жить? Недолго? Хотя бы совсем чуть-чуть? – А то. Такие, как ты, не умирают от подобной заразы. Поверь старому морскому волку. – Неплохо, – я улыбался, как последняя сволочь. Всё-таки чувство надежды, особенно беспочвенной, одно из самых приятных, – Тихо-тихо, а тут бац, две хорошие новости за раз – день явно удался. – Вот это хороший настрой! – весёлым голосом парировал этот самопровозглашённый «морской волк». Крыса была с ним явно согласна. – Даже не надейтесь, что это надолго, вы, двоя, – Почти смеясь, выдавил я, и, поправив невидимые очки профессора, добавил, – Нервы джентльмена тоже имеют свой придел. Я не властен над высшей магией. – О, чертёнок! – фразочка из уст моряка теперь звучала теплее и приятнее. Она не резала слух так, как в прошлый раз,– Ладно, посижу с тобой немного. Причалим к берегу, ты сам всё поймёшь, не сомневайся. Минут пятнадцать потерпишь? – Так уж и быть. Больше столь серьёзных разговоров и мыслей о философских понятиях жизни и смерти в моей голове не возникало. Всё время, до полной остановки судна, мы, троя, болтали о всяких пустяках и вполне довольствовались этим. Изливание души в мои личные планы на ближайшее будущее не входило. Как выяснилось, я и сам себе неплохой собеседник и слушатель. А крысу путём голосования большинства было решено приручить и оставить себе. Она совсем не мешалась. Даже наоборот, являлась моей единственной радостью на данный момент. Общаться с ней намного приятнее, чем со стеной и голосом по другую её сторону. Ну и, в конце концов, внутри неё сейчас находится моё прошлое, в прямом смысле этого слова. Кажется, животное совсем не возражало против бесплатной еды и личного телохранителя. И только я начал подумывать над именем для новоиспечённого питомца, как дверь щёлкнула и распахнулась, озаряя каюту ярким слепящим светом. – Ну всё, выходи. Приехали!