(Where Did You Sleep) Last Night

Эта ночь стала памятной в глазах миллионов поклонников его творчества и последней для него самого. Темноту, окружавшую шикарный особняк в городе Сиэтл, и мрак, поселившийся в голове Курта Кобейна, пытался разогнать один из его любимых музыкантов. — Вот я в лучах славы, а вот я тени, и теряю свою веру, — кричал из динамика Майкл Стайп, солист группы R.E.M., — стараясь быть рядом с тобой, но не знаю, смогу ли это… И тает голос мой. Кассету группы R.E.M. Курт поставил сразу по возвращению домой. Несколько дней в бегах измотали физически и душевно – он пытался убежать от себя. И ему почти удалось это: очень сутулый, худой и загибающийся в агонии хлюпик уже имел мало что общего с мечтательным славным парнем, которого знавал мир. Кобейн потерял свой путь и сейчас пытался собраться с последними мыслями. Изнеможённый жаждой и ломкой, мужчина в грязной бежевой рубашке и в потрепанных джинсах вводил очередную дозу героина, его руки дрожали. Он пытался сидеть за столом, то и дело дергаясь, раскачиваясь и комкая исчерканные бумажки - Курт хотел оставить записку ей – любимой. Любимой, с которой на днях поссорился, и которая так старательно изводила его многие годы. Она помыкала им, втаптывала его чувства в грязь и отправила на лечение от наркозависимости. Последнее делалось с явной насмешкой, ведь сама Кортни кололась. Курт сбежал из лечебницы, она заблокировала его кредитку. Как же он ненавидел её, но еще больше любил. Скомкав очередной лист бумаги, Кобейн яростно начал бить руками по столу. Ничего не получалось. Его мысли ускользали, с каждой минутой становилось все трудней подбирать слова. — Казалось, я слышу песню. Казалось, я слышу смех. — Продолжала раздаваться R.E.M. на весь одинокий дом. — Казалось, ты дала мне свет… Старые добрые боли в желудке, страдания не покидали музыканта на протяжении всей его жизни и сейчас только усилились. Нужно было успокоиться. Курт попытался расслабиться, войти в нирвану. Ему вспомнилось детство, приятные теплые воспоминания, хоть и охладевшие под гнетом реальности. Бодде – его воображаемый друг, которого он завел, будучи одиноким мальчуганом. Бодде всегда его успокаивал, напевал добрые мотивы. И Курт начал писать письмо ему, самому верному другу. — Для Бодде. — крупно вывел Курт. — Постараюсь говорить словами простого парня, видавшего жизнь, хотя и предпочел бы сейчас остаться кастрированным инфантильным нытиком. — Его левая рука осеклась, судорога свела все тело. Потребовалась около минуты, чтобы продолжить. — Это письмо будет не сложно понять. Моя жизнь стала похожа на курс введение в панк-рок с тех самых пор, как я впервые вышел на сцену и тем самым был посвящен в своего рода этику, в которой сложно спутаны бунтарская независимость и чувство единения со всеми вами. Он питал отвращение к каждому слову, к каждой написанной букве. Как и написано в тексте величайшей его песни, он чувствовал себя глупым и грязным. Что было правдой: несколько дней в бегах от Кортни, проведенные на улице… — Мои новые друзья предлагают то, о чем я никогда не мечтал. — Кричал под акустическую гитару Стайп. — И это прекрасно. Курт медлил, последующие слова были его карьерной эпитафией, жизненным откровением. — Спустя столько лет, я перестал получать удовольствие от музыки, и больше не могу ни слушать её, не писать. Мне ужасно стыдно перед вами за это. Он прилагал все свои силы, чтобы писать разборчиво. Почерк менялся на каждом предложении, бумага почти разрывалась под ручкой. Курту вспоминалось многое, он записывал все, что приходило на ум – на фильтрацию уже не было сил. Кобейн оправдывал свою слабость, вспоминал лучшие моменты из жизни, благодарил своих преданных поклонников. — Я становлюсь грустным, похожим на сгусток нервов и боли. Рыбы, мать вашу… — Логически завершил свои рассуждения автор. Его сознание помутнилось, пальцы затряслись, и ручка ударилась об пол – ломка возобновилась. Курт заплакал. Слава была мечтой его детства, а успех верой в лучшее. На вершине популярности, он изменился и отклонился в сторону истинных ценностей – любви. Любви, которая подарила ему замечательную дочку, временное счастье. Но и этого было мало. Он был слишком чувствителен, чтобы снести презрение любимой. И когда любовь изжила себя, а музыка превратилась в орудие пытки, Курт окончательно погряз в наркотиках. Героине, без которого он теперь не мог написать ни строчки. И это доставляло немыслимые муки. Острая игла блеснула близ запястья. Еще секунда и станет легче. Мир давно перестал быть значимым. — Этот город пошел по наклонной. Он сбился с пути — продолжало звучать в плеере. Превозмогая боль, безуспешно возвращаясь в реальность, Кобейн накарябал: Почему бы тебе просто не наслаждаться этим? Я не знаю. Моя жена – богиня, а дочь полна любви и радости – она целует каждого человека, которого встречает только потому, что он хороший и не причинит её зла… — На пропахшую рубашку потекли слезы: холодные и горькие. — Она напоминает мне самого себя, каким я когда-то был. Это пугает до глубины души… Курт любил их, любил их всех. Он искренне надеялся, что маленькая Френсис не пойдет по стопам отца. Доза уже давала о себе знать, Кобейн пытался сохранять спокойствие, но силы покидали его. Он вновь начал черкаться, многое исправлять. Все, все было не то, не те слова. Курт не мог выразить свои чувства сам, он должен был что-то предпринять в этот, увы, последний момент. R.E.M. продолжали звенеть в ушах, но в памяти всплыли недавно услышанные слова Нила Янга. Кобейн размерно записал их в конце абзаца: Лучше вспыхнуть и сгореть дотла, чем сохранить тепло и медленно догореть. Эти строки будут повторять еще не раз. — Это был лишь сон… Это был лишь сон… — заканчивал очередную песню пресловутый солист. Он больше не плакал, все уже давно решено за него, осталось поставить лишь подпись. «Мир, Любовь, Сочувствие. Френсис и Кортни, я навсегда останусь в ваших сердцах. Кортни, никогда не сдавайся, для Френсис. Для её жизни, которая будет гораздо лучше без меня». Курт медленно прочитал написанное. Строки накладывались друг на друга, бумага рвалась, свободного места оставалось мало. Но для любви всегда найдется свое место. Кобейн чувственно взмахнул рукой и распил большими буквами последнее, что хотел бы сказать миру. — Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! — Он отбросил ручку. Взяв порванную бумажку, полную боли. Курт медленно направился в оранжерею на второй этаж. — Больше не хочу быть с тобой, ты мне больше не нужна. — Заканчивалась очередная, но последняя песня, которую Курт услышал в своей жизни. — Больше не хочу быть с тобой, ты мне больше не нужна… По дороге, он захватил свое любимое двуствольное ружье из спальни. Курт коллекционировал оружие, но никогда бы не подумал, что обойму одного из них выпустит в свой воспаленный мозг. Стеклянная дверь, за которой виднелись его любимые растения. Лилии – цветы жизни, но только не для него. Курт вдохнул их аромат в последний раз. В кармане был шприц, почему бы и нет? Этой дозой он мог бы убить себя не хуже патронов, но лучше подстраховаться, ведь опыт неудачного суицида от медикаментов уже имелся. Последующие действия были молниеносными и безжалостными. В ночь на 5 апреля 1994 Курт Дональд Кобейн ввел себе несовместимую с жизнью дозу наркотиков и прострелил свою голову. Из глубины дома послышалась музыка, R.E.M. бодро отбивали ритм, но владелец особняка уже не мог насладиться их талантом. — Всем бывает больно. Не опускай руки. Нет, не опускай руки… Если чувствуешь, что совсем одинок, нет, нет, ты не одинок…