Часть 1
24 июля 2014 г. в 16:04
Предыстория
Мириам привела-таки графа к Софье. И Софья, как и ожидала от себя, не смогла удержаться – так и прыгнула на шею к любимому! Владимир был счастлив узнать, что Софья всё так же любит его, услышать, что она не хочет, чтобы он уезжал так далеко! Ободрённый, он заверил её, что не нужно жертвовать своим счастьем, если любовь взаимна; что они смогут всё преодолеть, если будут вместе!
Но их в объятиях друг друга увидела начальница института мадам Соколова, и Софье, естественно, попало. Соколова лицемерно пугала Соню скандалом, и та, боясь навредить Владимиру, поверила начальнице. Ася предложила подруге записаться в охрану императрицы, но, узнав, что возглавлять её должен Воронцов, Софья, конечно, отказалась. Ася уверяла её, что Софья с Владимиром смогут скрывать свои чувства и отношения, но Соня-то знала, что не смогут. И вообще, она считала, что ради благополучия любимого ей лучше с ним не встречаться.
А Воронцов был растерян. Вроде, судя по поведению Софьи, она его любит и не хочет, чтобы он уезжал. Он уверял её, что они вдвоём смогут всё преодолеть, если будут доверять друг другу. Но ему трудно строить отношения с женщинами, а у девочки, очевидно, ещё мало опыта, да и ситуация, в которой оказались влюблённые, сложилась довольно непростая. После этого счастливого свидания она ещё осложнилась: Нина оказалась беременна неизвестно от кого; не доверяя мужу и ничего не говоря ему, она пыталась избавиться от ребёнка.
Как назло, о беременности графини узнала Софья (ей Мириам сказала). Видно, не было ещё между Соней и графом того полного доверия, которое помогло бы преодолеть все преграды, потому что она подумала, что отцом станет Воронцов. Она была разочарована. Софья считала, что он благородный, что он действительно её любит, а оказалось… Она перенесла нервный срыв и захотела немедленно уехать из Москвы, как ей и предлагали Хованский и мать. Она молила бога помочь вырвать любовь к графу из её сердца! Хотя Мириам ей представляла разумное объяснение, почему граф не может быть отцом ребёнка, она всё же не до конца в это поверила.
Воронцов был подавлен. Он был убеждён, что этот ребёнок должен родиться. Опять же не задумывался: а нужен ли этот ребёнок кому-либо в этом мире? Лишь бы не загубить живую душу, граф согласился признать ребёнка своим, заручившись заверением жены (как оказалось – лживым), что отец не будет предъявлять своих прав на дитя.
Это важно для Воронцова. Он любит договоры: ему легче, когда он знает, что будет. Это даёт ему какую-то почву под ногами. Конечно, этот договор с Ниной сделал призрачным соединение с любимой Софьей, но в данный момент граф не думал об этом. Главное – спасти ребёнка и спасти Нину, не дать ей совершить страшный грех. Поэтому он обещал супруге отозвать прошение о разводе.
И он должен был сказать об этом Софье: о том, что ребёнок не его и что развод будет приостановлен. Поэтому Владимир поспешил в институт и узнал, что Софья едет на воды и сейчас она у матери.
Соня едет к маме, собирается на отдых. Ей, в сущности, всё равно, куда ехать, куда деваться. Ей главное – скрыться сейчас из Москвы, от Хованского, от Воронцова, от всего, что навалилось. Ну и что, что он женат, ну и что, что он скоро станет отцом, – в её жизни нет и не будет человека важнее его, она будет любить графа Воронцова, что бы ни случилось! Осознание того, что они никогда не смогут быть вместе, рождает тоску и отчаяние! Она не знает, что делать, ей хочется вырвать эту любовь из своего сердца. Но она не может этого сделать.
Вот так они приходят к этой встрече в 118 серии.
118 серия (с 31:11 до 33:37)
Соня ехала в коляске с вещами в домик к матушке. Несмотря ни на что, когда она увидела Владимира около своего домика, она не могла отвести от него глаз! Она не в силах была сдержать улыбку, когда смотрела на него, здоровалась с ним! Она была бы рада видеть его, если бы это не было так больно! Видеть любимого человека и знать, что никогда не будешь с ним, что ты должна делать вид, что он тебе безразличен, – это пытка, это мука! Ещё большая мука – видеть, как мучается он. Соня прекрасно видела, понимала, чувствовала его состояние. Им овладела сильнейшая душевная боль. И от этого Софье тоже было больно, она была в тоске и безнадёжности.
Граф стоял и ждал её с нетерпением. Пока кучер останавливал коляску, Соня смотрела, не отрываясь, на Владимира. Он тоже, как увидел Софью и заметил, что и она смотрит на него, не сводил с неё глаз. Для неё он – это весь мир. Так же и для него - в ней заключено всё самое дорогое для Владимира в этом мире.
Он подошёл к коляске, подал ей руку, помог выйти. Не отпуская Софьиной руки, граф отвёл её в сторону, к витрине, желая ей что-то сказать.
В это время под окнами Горчаковых сидело двое мальчишек, проходили мимо кавалер с дамой, в другую сторону – баба. Кучер Карлыч носил Софьин багаж из коляски в домик.
С озабоченным выражением лица граф промолвил: «Я хотел вас видеть. Мириам сказала, что вы сегодня уезжаете».
Соня с лёгкой улыбкой кивнула ему. Лицо её осветилось: «Я рада, что мы встретились», – но интонация была слишком печальна для радости.
«Я тоже… рад», – озабоченным тоном продолжил Воронцов. Пауза показала, как он «рад». Не то это слово. Радости не было никакой, только невыносимая душевная боль. Но было бы хуже, если бы не встретились и не поговорили.
Но Софья всё же надеялась, что любимый что-нибудь придумал. Но он не сказал ей никаких обнадёживающих слов – он сам искал спасения от своей боли у неё!
Воронцов отвернулся, чтобы собраться с духом, и затем, глядя Софье в глаза и моргая, будто смотрит на солнце, промолвил: «Мне тяжело об этом говорить, но я должен. Это последняя наша встреча».
В голосе Владимира Софье слышалась боль его души.
Она опустила глаза, будто не того ожидала от него, и согласилась: «Да, я знаю». Несмотря на разочарование, она держала себя в руках. Смотрела куда-то в район его ремня.
Задыхаясь от волнения и горя, Соня сказала: «Я знаю, что ваша жена носит под сердцем ребёнка».
Он глядел на неё: «Софья, этот ребёнок… Я не имею к нему никакого отношения», – говорил он, стараясь придать убедительность голосу. Это главное, что он должен был ей сообщить, чтобы она понимала ситуацию правильно.
И тогда Соня подняла на него взгляд. Для неё было неожиданностью, что младенец, действительно, не от Владимира! Глаза её заискрились надеждой! Но вид Воронцова не обещал ей ничего хорошего. Он хранил молчание.
Софья, как обычно, когда удивлялась, постепенно опустила глаза, пытаясь что-то найти взглядом впереди себя с правой, с левой стороны, и, глядя чуть в сторону от левого локтя Воронцова, сказала: «Даже если так…»
Пока она это говорила, Владимир смотрел на неё, будто надеясь получить от неё спасение от боли, отражавшейся на его лице. Он будто надеялся, что она найдёт выход.
Но Соня продолжила: «Ваше благородство не позволит вам оставить беременную женщину, как бы вы к ней ни относились». Она говорила это, так как знала: это единственно возможная реакция Воронцова на ситуацию.
Она стояла с опущенной головой и говорила срывающимся голосом, что, если ребёнок родится вне брака, он будет незаконнорождённым. Она знает, как это унизительно. Ей было жаль неродившуюся крошку. «Так не должно быть», – убеждённо произнесла Соня, наконец, осмелившись взглянуть в глаза любимому.
Тем временем Карлыч возвратился мимо них в коляску и уехал.
Владимир услышал от Софьи совсем не то, чего ждал. Он ждал возражений, хотя понимал ситуацию и свою роль в ней точно так же, как и она. Он смотрел на Софью и, судорожно сглотнув, согласился: «Д-да…» Не хотелось ему соглашаться, даже глаза закрыл на мгновение. «Вы правы…»
А у самого на лице отразилось такое страдание, что не приведи Господь. «Поэтому я дал слово жене, – голос у него звенел в эту минуту не хуже, чем у Софьи тогда на лестнице, когда граф вернулся по телеграмме в Москву, – отозвать прошение о разводе».
Он говорил не то, что чувствует. Чувствовал-то он любовь к своей единственной, желание быть с ней, любить её свободно, дарить ей свою любовь, но он не знал, что сделать, чтобы это исполнилось.
А она тоже не знала. Она была растеряна. Соня глядела ему в глаза, и в её взоре тоже отражалась боль. Она тоже не могла ничего сделать для них двоих. Полная безнадёжность! Их счастье невозможно!
Они сознательно жертвовали своим счастьем ради Нининого ребёнка, невинной крошки, которая ещё не родилась.
Понимая, что все концы отрубил и мосты все сжёг, Владимир в ужасе прошептал: «Прощайте!» Всё…
Софья была в отчаянии оттого, что она никак не может помочь ему и себе, изменить ситуацию и поэтому приходится расставаться. Она чувствовала в этот момент огромное горе, безнадёжность, безысходность: она не может быть с любимым, но и без него она тоже не может жить. Она понимала, что и граф в таком же состоянии.
Софья отвечала ему «никаким» голосом – бесцветным, деревянным, как чужая чужому, – и начала медленно поворачиваться, чтоб уйти.
Но Воронцов сделал последнее усилие, чтобы донести свои чувства до любимой, обнаружить своё отношение к ней. Он не мог не поцеловать свою Софью на прощание.
Владимир позвал её уже в спину: «Софья!» – и взял за левую, здоровую руку. Она обернулась и смотрела ему в глаза, пока он решительно разворачивал её и привлекал к себе. А её не надо и привлекать специально: Софья сама поддалась своему желанию.
Обоюдное движение навстречу друг другу – она обняла его за шею обеими руками, и они слились в поцелуе при всей улице. Офицер в мундире полковника Уланского полка и барышня в форме института благородных девиц. Больной рукой она держалась за его спину, а здоровой гладила по лицу.
Поцелуй колоссальный! На 12 секунд!
Момент поцелуя, что называется, «амбивалентный»: с одной стороны, они были счастливы, что могут открыть свою любовь друг другу, поделиться нежностью, прикоснуться, почувствовать друг друга, с другой – это момент прощания, и они думали, что прощания навсегда. Поэтому они и решились на это движение друг к другу посреди улицы средь бела дня. Им вообще было всё равно, видит ли кто-нибудь их. Они смотрели только друг на друга, и только любимый человек существовал для каждого из них в этом мире сейчас.
Но это горькое счастье, блаженство со страданием не могло продолжаться бесконечно, и Софья прекратила дальнейшие муки. Только что она обнимала Владимира за голову, держа руку на его фуражке, и вот она уже вырвалась и, по своему обыкновению, мгновенно убежала прочь.
Она унесла свою боль в домик к матушке. Воронцов остался на улице с тем же страданием на лице. Он смотрел вслед любимой, как Робинзон, мимо острова которого только что проплыл корабль. Лицо аж красными пятнами покрылось! Он тяжело вздохнул и ступил на мостовую, чтоб уйти.
Вся встреча длилась две с половиной минуты. А сколько всего успели друг другу сказать и прочувствовать! В такие моменты время странно растягивается...